Врач: "успокойтесь, никакой инопланетный кот за вами не следит". Инопланетный кот: 👀

Я так много не могу вам рассказать, что даже трудно начать.
Не могу рассказать о месте, кроме того, что это пустыня в США, за сотни миль от любого города.
Не могу рассказать о своей работе, кроме того, что я солдат – с тех пор как Марти Калхун украл мои деньги на обед в третьем классе. Он ушел домой с синяком под глазом, а меня отстранили от уроков на целую неделю. Я пошел в армию в 18 лет. Прошел базовую подготовку и побывал в трех командировках в пустыне, далеко от той, в которой служу сейчас.
Я повидал многое. Как самодельные бомбы лишают ног, рук и души. Маленькую девочку, поймавшую шальную пулю. Она падала, а из ее головы вырвались ленты мозга, похожие на жуткий серпантин.
Но я никогда не видел ничего похожего на "Яму плоти".
Мое начальство наверняка читает это. Уверен, они зачистят эту информацию из интернета задолго до того, как она попадет в инфосферу. Не то чтобы это имело для меня значение – я буду мертв к тому времени, как все закончится. Я собираюсь покончить с собой. Это не выход – самоубийство никогда не бывает выходом, – но я хочу сам решить, как умру. Скоро вы поймете, почему.
Она растет. Даже сейчас, когда я пишу это, она приближается к домам налогоплательщиков, которых мы должны защищать. Но мы не можем защитить их от этого.
Только не от " Ямы плоти".
Мы не знаем, что это такое, откуда оно взялось – не знаем и как это уничтожить. Пока, во всяком случае, не знаем.
Мы знаем только, что оно растет, что оно питается. Это огромная воронка посреди пустыни, мясистый, зияющий рот, расширяющийся с каждым днем, минутой, секундой. Ее ширина – мили.
Когда я только приехал сюда, Яма была не такой уж и большой – не больше бассейна, ее мягкие стенки обрывались в глубокую, утопленную полость, пузырящуюся, движущуюся, словно кипящий плавленый сыр в кастрюле.
Только при взгляде на нее у меня крутило живот от тошноты. А запах...
Я знаю запах мозгового вещества, почерневшего от пороха, вывороченных кишок, варящихся на пустынной сковородке после того, как самодельное взрывное устройство разнесло Хамви в клочья.
Но это было еще хуже.
Влажная, гнилостная вонь, пробивающая путь в нос, в легкие и оседающая в груди, гнездящаяся там, словно труп, замурованный в стенах дома. Запах, который затмевает все остальные, не выветриваясь даже после того, как вы покинете Яму плоти. Вы больше никогда не почувствуете ничего другого.
Я попал сюда через два дня после обнаружения объекта и к данному моменту пробыл здесь пять дней. В день моего прибытия по периметру Ямы были расставлены контрольно-пропускные пункты. Мешки с песком, танки, мотки колючей проволоки высотой в четыре человеческих роста…
За ночь все это исчезло – включая две дюжины опытных вояк, рассыпанных по периметру. Яма плоти приняла санкционированное дядей Сэмом оружие и ассимилировала его в своих живых стенах.
Никто не знает, как это произошло. Знают только, что к утру она была размером с футбольное поле. Она росла быстрее, чем мы успевали моргать. Непрерывно расширяясь, Яма разъедала растрескавшуюся кожу пустыни, превращая ее в подвижный слой плоти.
Высшие чины хотели, чтобы это остановили. А лучше – уничтожили. Это был лишь вопрос времени, когда медиацирк вывалится из своих клоунских машин и представит этот живой кошмар всему миру.
Вот тут-то я и вышел на сцену... вроде как.
Как я уже сказал, я не могу рассказать больше, чем уже сказал. Они узнают, кто это написал, но это не для моей безопасности, а для вашей. Чем меньше вы знаете, тем лучше...
...А это значит, что вам не стоит искать S.E.A. – Агентство по контролю за соблюдением законов о сверхъестественном. Я говорю вам об этом только ради контекста, в остальном лучше придерживаться привычных знакомых законов бытия. Пусть говорящие головы из СМИ делают свое грязное дело, это их работа, в конце концов.
Вам, наверное, интересно, как я стал сотрудничать с S.E.A. Все просто. Я повидал многое за границей. Обычные ужасы войны – смерть, пытки, разруха, – но я видел и другие вещи. И справлялся с ними так, что после окончания службы меня продвинули в агентство с аббревиатурой.
Так я оказался в S.E.A. и даже не переоделся в черный костюм и галстук, а модные очки-авиаторы не закрывали мне глаза. Я все еще носил военную форму. С медалями. Так я казался себе важным, что, вообще-то, так и есть.
В конце концов, я был тем, кого привезли, когда идеальный город – тот, что жил вне карт, – охватило пламя... и когда океан поглотил моряка, спускавшегося по трапу.
Если я умру, а я подозреваю, что так и будет, вы еще услышите обо мне. У меня есть кнопка мертвеца, настроенная на выпуск моих историй в эфир.
Потому что, несмотря на то, что Яма плоти – худший из ужасов, есть и другие вещи, о которых вы заслуживаете знать. Чтобы быть готовыми.
Сирена прозвучала в полночь. Она расколола тьму пополам, и этот пронзительный звук заставил четыре сотни вооруженных солдат выскочить из казарм и встать в боевой порядок. Все они дрожали – одни от нервов, другие от страха, – зная, что вопль сирены означает только одно…
Яма плоти уже здесь.
Впечатляющий лабиринт из мобильных зданий, палаток и сторожевых вышек, который составлял базовый лагерь Альфа и располагался за забором в трех милях к югу от "Ямы плоти", гудел от жизни. Старшие офицеры выкрикивали приказы бойцам. В винтовки вставлялись магазины. Вдоль ограждения выстроилась целая стена автоматчиков, которые смотрели на пустыню за ограждением...
...или то, что раньше было пустыней.
Я был там не для того, чтобы отдавать приказы, но если бы мог, то объявил бы полномасштабное отступление. Что еще мы могли сделать? Я занял место на передовой сторожевой башне. По обе стороны от меня стояли орудия, их ленточные магазины свернулись, будто змеи в стимпанк фильме… И тут увидел, что пустыни больше нет.
На ее месте возвышалась утопленная, неуклонно растущая воронка, излучающая страшный жар и источающая ужасный запах фекалий. Яма плоти растопила пески пустыни. Яма плоти – это все, что я видел до горизонта и за его пределами.
Вдоль ограждения зажглись прожекторы, прочертив полосы холодного света на пятидесяти футах пустыни, отделявшей нас от смерти. Яма плоти стала еще глубже: я понял это по тому, как из ее центра хлынула тьма, словно пробив сердце самой Матери-Земли.
Должен ли я сообщить об этом?
Я колебался. Замешкался. Мысли застыли, не успев сформироваться, – до сих пор я имел дело в основном с последствиями катастрофы, а не с ее катализатором. Это мешало думать. Затрудняло...
Рука поднялась над бортиком Ямы плоти, ухватившись за ее край. За ней подтянулось тело, похожее на человеческое...
...которое двигалось, подобно человеку, забывшему, как ходить. Оказавшись на ровном месте, тварь сделала неровный шаг, потом еще один, еще, шатаясь, как зомби в старом черно-белом фильме.
Пока солдаты окликали существо, я наблюдал, как оно медленно осваивает движение, как шаги становятся все более уверенными, мощными – словно атрофированные мышцы набирают силу.
–Разрешите открыть огонь? – проговорил в гарнитуру сидящий рядом со мной пулеметчик, кладя палец на спусковой крючок. В ответ раздался невнятный голос, и палец с разочарованием покинул спусковой крючок.
Я наблюдал за приближающейся тварью – неровный силуэт, выходящий за пределы видимости, быстро приближался к ограждению, отделявшему нас от Ямы.
Неподалеку с визгом ожил громкоговоритель, направленный на громадную воронку.
– ИДЕНТИФИЦИРУЙТЕ СЕБЯ! – прорычал злобный голос.
Фигура продолжала идти вперед, двигаясь, как марионетка в руках неумелого кукловода. Я прищурился.
Затем она шагнула к свету, и вспышка ужаса поразила мой живот, словно сжатый кулак.
– Господи Иисусе, – прошептал пулеметчик рядом со мной. – Иисус, гребаный Христос.
Существо, двигавшееся, как сломанная игрушка, состояло из одной лишь плоти. Без лица, без черт – извращенная пародия на человека, отлитая из расплавленного, словно воск, мяса, которому дало жизнь нечто чуждое и ужасное.
В гарнитуре пулеметчика раздался голос, и его палец снова нащупал спусковой крючок.
Я заткнул уши. Выстрелы взорвали ночь.
Брызги пуль рассекли флэшмена на две части. Его верхняя половина с глухим звуком упала вперед, растекаясь лужей плоти по пустынной земле.
Но он не остановился, нижняя половина продолжала двигаться, набирая темп и переходя в стремительный спринт по направлению к ограждению. Когда его бледные, безволосые ноги наступали в лужицу слизи, она всасывалась в его тело, как губка. Его верхняя половина выросла, и обновленный монстр сделал невозможный прыжок к ограждению.
Он ударился об него с металлическим лязгом, вскочил на ноги, из тела выросли руки, превратившие его в подобие паука, ринувшегося на колючую проволоку. Хотя колючки вырывали из тела твари куски кровоточащего мяса, это его не остановило – он перевалился через ограждение и упал на толпу солдат внизу, разрывая их на части, одновременно с этим раздалась стрельба и над базовым лагерем Альфа воцарился хаос.
Моя рука нащупала пистолет. Я чувствовал, как в глубине Ямы плоти что-то зарождается – оно вибрировало в моих костях, сотрясало легкие и зубы.
Армия тварей переливалась через край, вырываясь из пропасти, словно муравьи, из муравейника. Сотни флэшмэнов, тварей из плоти, устремились к краю пропасти, словно армия. Танки, плотно сбитые мясные куски, переваливались через край и бросались вперед, устремляясь к нам и испуская на свет мясистые струи жидкой слизи.
Оно ассимилирует и копирует, подумал я, когда мой мир разбился, как ваза, упавшая с высоты шести этажей. Это гребаное "Нечто" Джона Карпентера.
Затем я соскользнул по лестнице с башни и побежал, словно за мной гнался весь ад.
Ночь превратилась в какофонию из выстрелов и крови.
Гранаты взрывались справа и слева. Брызги пустынного песка, превращенные в огненные шары, пролетали над головой.
Заградительная полоса сгибалась, как бумага, под напором армии мяса.
Порождения плоти – пауки, собаки, люди – прорывались сквозь ряды, испаряя солдат, превращая их в пузырящееся мясо и обращая против человечества. В воздухе грохотали выстрелы: кричащие солдаты отступали, уходя прочь от линии фронта и расширяющейся Ямы плоти.
Я проскочил через ряд палаток. Мимо молодого человека с табельным пистолетом, прижатым к голове. Он нажал на спусковой крючок и упал, как мешок с мукой, его мысли и чувства выплеснулись наружу кровавым фонтаном.
Я побежал в сторону базы, бежал изо всех сил – дыхание сбивалось, ноги подкашивались и болели, и...
Что-то мелькнуло впереди, и я остановился. Сердце билось о стенки ребер, билось и отчаянно пыталось вырваться наружу. Кишки завязались узлом, когда я увидел то, что преграждало мне путь к выходу.
Он был пятнадцати футов в высоту с грубой мускулатурой: голова, как башня у танка – массивный мясной ствол, торчащий из шестиугольного куска плоти.
Его толстые, покрытые копотью руки свернулись в красные кулаки. Каждый мускул на невероятном теле напрягся, готовя артиллерию, чтобы разнести меня в клочья.
Он собирается превратить меня во флэшмена, подумал я, приставляя пистолет к подбородоку. К черту все, у меня было время подумать, прежде чем я нажал на спусковой крючок.
Щелк!
Предохранитель не позволил мне потерять голову - и это было хорошо, потому что в тот момент, когда я нажал на спусковой крючок, Танкмен взорвался горящей массой плоти. Пылающие куски мяса разлетелись во все стороны – граната взорвалась у его ног.
Крики, вопли и грохот выстрелов в один миг сменились глубоким звоном – словно по колоколу, зарытому глубоко в моем сознании, ударили кувалдой.
Я с нарастающим ужасом наблюдал, как разлетевшиеся останки Танкмена пузырятся и преобразуются, превращаясь в дюжину других существ по обе стороны от меня. Я нашел в себе силы и попятился назад, отчаянно пытаясь оказаться подальше от...
Руки схватили меня сзади и потащили по аллее с палатками. Я поднял голову. На меня смотрел солдат – человеческий, с лицом, измазанным кровью, грязью и решимостью.
Он что-то сказал мне, но я не расслышал из-за шума в ушах, который граната оставила в моей голове.
– Что?
Он указал вперед. Там в небо поднялось черное чудовище – вертолет. Пулемет поливал свинцом землю под ним.
Недалеко от того места стояли два других вертолета, все еще прилипших к земле, их роторы вздымали стены пыли, готовясь взлететь, чтобы оставить этот кошмар позади.
Солдат, чье имя я так и не узнал, затолкал меня в "Черный ястреб". Он забрался следом, прихватив с собой винтовку M4, и мы оторвались от земли. Мой спаситель приставил оружие к плечу и начал стрелять очередями по толпе существ из плоти, кромсающих землю внизу.
Я наблюдал за происходящим, будто в кинотеатре – моим экраном была небольшая раздвижная дверь в брюхе вертолета. Я смотрел, как отчаявшиеся люди кричали и махали руками, умоляя нас вернуться... Я смотрел, как их пожирали существа из плоти, свирепствовавшие в базовом лагере Альфа, словно чума.
Я видел вспышки, когда оружие стреляло в тщетном протесте против войны с человечеством. Ярко полыхали остатки лагеря, посылая столпы искр в полуночное небо. Люди умирали. Истекали кровью. Кричали.
Почти половина лагеря исчезла – была пожрана живой Ямой плоти.
Я так и сидел, со звоном в ушах и грохотом в голове, и смотрел, как базовый лагерь Альфа исчезает вдали – за ним, насколько хватало глаз, не было ничего, кроме Ямы плоти.
И я знал тогда и знаю сейчас: она никогда не перестанет расти. Она будет жрать.
И не остановится, пока не заменит весь мир океаном мяса.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Я так много не могу вам рассказать, что даже трудно начать.
Не могу рассказать о месте, кроме того, что это пустыня в США, за сотни миль от любого города.
Не могу рассказать о своей работе, кроме того, что я солдат – с тех пор как Марти Калхун украл мои деньги на обед в третьем классе. Он ушел домой с синяком под глазом, а меня отстранили от уроков на целую неделю. Я пошел в армию в 18 лет. Прошел базовую подготовку и побывал в трех командировках в пустыне, далеко от той, в которой служу сейчас.
Я повидал многое. Как самодельные бомбы лишают ног, рук и души. Маленькую девочку, поймавшую шальную пулю. Она падала, а из ее головы вырвались ленты мозга, похожие на жуткий серпантин.
Но я никогда не видел ничего похожего на "Яму плоти".
Мое начальство наверняка читает это. Уверен, они зачистят эту информацию из интернета задолго до того, как она попадет в инфосферу. Не то чтобы это имело для меня значение – я буду мертв к тому времени, как все закончится. Я собираюсь покончить с собой. Это не выход – самоубийство никогда не бывает выходом, – но я хочу сам решить, как умру. Скоро вы поймете, почему.
Она растет. Даже сейчас, когда я пишу это, она приближается к домам налогоплательщиков, которых мы должны защищать. Но мы не можем защитить их от этого.
Только не от " Ямы плоти".
Мы не знаем, что это такое, откуда оно взялось – не знаем и как это уничтожить. Пока, во всяком случае, не знаем.
Мы знаем только, что оно растет, что оно питается. Это огромная воронка посреди пустыни, мясистый, зияющий рот, расширяющийся с каждым днем, минутой, секундой. Ее ширина – мили.
Когда я только приехал сюда, Яма была не такой уж и большой – не больше бассейна, ее мягкие стенки обрывались в глубокую, утопленную полость, пузырящуюся, движущуюся, словно кипящий плавленый сыр в кастрюле.
Только при взгляде на нее у меня крутило живот от тошноты. А запах...
Я знаю запах мозгового вещества, почерневшего от пороха, вывороченных кишок, варящихся на пустынной сковородке после того, как самодельное взрывное устройство разнесло Хамви в клочья.
Но это было еще хуже.
Влажная, гнилостная вонь, пробивающая путь в нос, в легкие и оседающая в груди, гнездящаяся там, словно труп, замурованный в стенах дома. Запах, который затмевает все остальные, не выветриваясь даже после того, как вы покинете Яму плоти. Вы больше никогда не почувствуете ничего другого.
Я попал сюда через два дня после обнаружения объекта и к данному моменту пробыл здесь пять дней. В день моего прибытия по периметру Ямы были расставлены контрольно-пропускные пункты. Мешки с песком, танки, мотки колючей проволоки высотой в четыре человеческих роста…
За ночь все это исчезло – включая две дюжины опытных вояк, рассыпанных по периметру. Яма плоти приняла санкционированное дядей Сэмом оружие и ассимилировала его в своих живых стенах.
Никто не знает, как это произошло. Знают только, что к утру она была размером с футбольное поле. Она росла быстрее, чем мы успевали моргать. Непрерывно расширяясь, Яма разъедала растрескавшуюся кожу пустыни, превращая ее в подвижный слой плоти.
Высшие чины хотели, чтобы это остановили. А лучше – уничтожили. Это был лишь вопрос времени, когда медиацирк вывалится из своих клоунских машин и представит этот живой кошмар всему миру.
Вот тут-то я и вышел на сцену... вроде как.
Как я уже сказал, я не могу рассказать больше, чем уже сказал. Они узнают, кто это написал, но это не для моей безопасности, а для вашей. Чем меньше вы знаете, тем лучше...
...А это значит, что вам не стоит искать S.E.A. – Агентство по контролю за соблюдением законов о сверхъестественном. Я говорю вам об этом только ради контекста, в остальном лучше придерживаться привычных знакомых законов бытия. Пусть говорящие головы из СМИ делают свое грязное дело, это их работа, в конце концов.
Вам, наверное, интересно, как я стал сотрудничать с S.E.A. Все просто. Я повидал многое за границей. Обычные ужасы войны – смерть, пытки, разруха, – но я видел и другие вещи. И справлялся с ними так, что после окончания службы меня продвинули в агентство с аббревиатурой.
Так я оказался в S.E.A. и даже не переоделся в черный костюм и галстук, а модные очки-авиаторы не закрывали мне глаза. Я все еще носил военную форму. С медалями. Так я казался себе важным, что, вообще-то, так и есть.
В конце концов, я был тем, кого привезли, когда идеальный город – тот, что жил вне карт, – охватило пламя... и когда океан поглотил моряка, спускавшегося по трапу.
Если я умру, а я подозреваю, что так и будет, вы еще услышите обо мне. У меня есть кнопка мертвеца, настроенная на выпуск моих историй в эфир.
Потому что, несмотря на то, что Яма плоти – худший из ужасов, есть и другие вещи, о которых вы заслуживаете знать. Чтобы быть готовыми.
Сирена прозвучала в полночь. Она расколола тьму пополам, и этот пронзительный звук заставил четыре сотни вооруженных солдат выскочить из казарм и встать в боевой порядок. Все они дрожали – одни от нервов, другие от страха, – зная, что вопль сирены означает только одно…
Яма плоти уже здесь.
Впечатляющий лабиринт из мобильных зданий, палаток и сторожевых вышек, который составлял базовый лагерь Альфа и располагался за забором в трех милях к югу от "Ямы плоти", гудел от жизни. Старшие офицеры выкрикивали приказы бойцам. В винтовки вставлялись магазины. Вдоль ограждения выстроилась целая стена автоматчиков, которые смотрели на пустыню за ограждением...
...или то, что раньше было пустыней.
Я был там не для того, чтобы отдавать приказы, но если бы мог, то объявил бы полномасштабное отступление. Что еще мы могли сделать? Я занял место на передовой сторожевой башне. По обе стороны от меня стояли орудия, их ленточные магазины свернулись, будто змеи в стимпанк фильме… И тут увидел, что пустыни больше нет.
На ее месте возвышалась утопленная, неуклонно растущая воронка, излучающая страшный жар и источающая ужасный запах фекалий. Яма плоти растопила пески пустыни. Яма плоти – это все, что я видел до горизонта и за его пределами.
Вдоль ограждения зажглись прожекторы, прочертив полосы холодного света на пятидесяти футах пустыни, отделявшей нас от смерти. Яма плоти стала еще глубже: я понял это по тому, как из ее центра хлынула тьма, словно пробив сердце самой Матери-Земли.
Должен ли я сообщить об этом?
Я колебался. Замешкался. Мысли застыли, не успев сформироваться, – до сих пор я имел дело в основном с последствиями катастрофы, а не с ее катализатором. Это мешало думать. Затрудняло...
Рука поднялась над бортиком Ямы плоти, ухватившись за ее край. За ней подтянулось тело, похожее на человеческое...
...которое двигалось, подобно человеку, забывшему, как ходить. Оказавшись на ровном месте, тварь сделала неровный шаг, потом еще один, еще, шатаясь, как зомби в старом черно-белом фильме.
Пока солдаты окликали существо, я наблюдал, как оно медленно осваивает движение, как шаги становятся все более уверенными, мощными – словно атрофированные мышцы набирают силу.
–Разрешите открыть огонь? – проговорил в гарнитуру сидящий рядом со мной пулеметчик, кладя палец на спусковой крючок. В ответ раздался невнятный голос, и палец с разочарованием покинул спусковой крючок.
Я наблюдал за приближающейся тварью – неровный силуэт, выходящий за пределы видимости, быстро приближался к ограждению, отделявшему нас от Ямы.
Неподалеку с визгом ожил громкоговоритель, направленный на громадную воронку.
– ИДЕНТИФИЦИРУЙТЕ СЕБЯ! – прорычал злобный голос.
Фигура продолжала идти вперед, двигаясь, как марионетка в руках неумелого кукловода. Я прищурился.
Затем она шагнула к свету, и вспышка ужаса поразила мой живот, словно сжатый кулак.
– Господи Иисусе, – прошептал пулеметчик рядом со мной. – Иисус, гребаный Христос.
Существо, двигавшееся, как сломанная игрушка, состояло из одной лишь плоти. Без лица, без черт – извращенная пародия на человека, отлитая из расплавленного, словно воск, мяса, которому дало жизнь нечто чуждое и ужасное.
В гарнитуре пулеметчика раздался голос, и его палец снова нащупал спусковой крючок.
Я заткнул уши. Выстрелы взорвали ночь.
Брызги пуль рассекли флэшмена на две части. Его верхняя половина с глухим звуком упала вперед, растекаясь лужей плоти по пустынной земле.
Но он не остановился, нижняя половина продолжала двигаться, набирая темп и переходя в стремительный спринт по направлению к ограждению. Когда его бледные, безволосые ноги наступали в лужицу слизи, она всасывалась в его тело, как губка. Его верхняя половина выросла, и обновленный монстр сделал невозможный прыжок к ограждению.
Он ударился об него с металлическим лязгом, вскочил на ноги, из тела выросли руки, превратившие его в подобие паука, ринувшегося на колючую проволоку. Хотя колючки вырывали из тела твари куски кровоточащего мяса, это его не остановило – он перевалился через ограждение и упал на толпу солдат внизу, разрывая их на части, одновременно с этим раздалась стрельба и над базовым лагерем Альфа воцарился хаос.
Моя рука нащупала пистолет. Я чувствовал, как в глубине Ямы плоти что-то зарождается – оно вибрировало в моих костях, сотрясало легкие и зубы.
Армия тварей переливалась через край, вырываясь из пропасти, словно муравьи, из муравейника. Сотни флэшмэнов, тварей из плоти, устремились к краю пропасти, словно армия. Танки, плотно сбитые мясные куски, переваливались через край и бросались вперед, устремляясь к нам и испуская на свет мясистые струи жидкой слизи.
Оно ассимилирует и копирует, подумал я, когда мой мир разбился, как ваза, упавшая с высоты шести этажей. Это гребаное "Нечто" Джона Карпентера.
Затем я соскользнул по лестнице с башни и побежал, словно за мной гнался весь ад.
Ночь превратилась в какофонию из выстрелов и крови.
Гранаты взрывались справа и слева. Брызги пустынного песка, превращенные в огненные шары, пролетали над головой.
Заградительная полоса сгибалась, как бумага, под напором армии мяса.
Порождения плоти – пауки, собаки, люди – прорывались сквозь ряды, испаряя солдат, превращая их в пузырящееся мясо и обращая против человечества. В воздухе грохотали выстрелы: кричащие солдаты отступали, уходя прочь от линии фронта и расширяющейся Ямы плоти.
Я проскочил через ряд палаток. Мимо молодого человека с табельным пистолетом, прижатым к голове. Он нажал на спусковой крючок и упал, как мешок с мукой, его мысли и чувства выплеснулись наружу кровавым фонтаном.
Я побежал в сторону базы, бежал изо всех сил – дыхание сбивалось, ноги подкашивались и болели, и...
Что-то мелькнуло впереди, и я остановился. Сердце билось о стенки ребер, билось и отчаянно пыталось вырваться наружу. Кишки завязались узлом, когда я увидел то, что преграждало мне путь к выходу.
Он был пятнадцати футов в высоту с грубой мускулатурой: голова, как башня у танка – массивный мясной ствол, торчащий из шестиугольного куска плоти.
Его толстые, покрытые копотью руки свернулись в красные кулаки. Каждый мускул на невероятном теле напрягся, готовя артиллерию, чтобы разнести меня в клочья.
Он собирается превратить меня во флэшмена, подумал я, приставляя пистолет к подбородоку. К черту все, у меня было время подумать, прежде чем я нажал на спусковой крючок.
Щелк!
Предохранитель не позволил мне потерять голову - и это было хорошо, потому что в тот момент, когда я нажал на спусковой крючок, Танкмен взорвался горящей массой плоти. Пылающие куски мяса разлетелись во все стороны – граната взорвалась у его ног.
Крики, вопли и грохот выстрелов в один миг сменились глубоким звоном – словно по колоколу, зарытому глубоко в моем сознании, ударили кувалдой.
Я с нарастающим ужасом наблюдал, как разлетевшиеся останки Танкмена пузырятся и преобразуются, превращаясь в дюжину других существ по обе стороны от меня. Я нашел в себе силы и попятился назад, отчаянно пытаясь оказаться подальше от...
Руки схватили меня сзади и потащили по аллее с палатками. Я поднял голову. На меня смотрел солдат – человеческий, с лицом, измазанным кровью, грязью и решимостью.
Он что-то сказал мне, но я не расслышал из-за шума в ушах, который граната оставила в моей голове.
– Что?
Он указал вперед. Там в небо поднялось черное чудовище – вертолет. Пулемет поливал свинцом землю под ним.
Недалеко от того места стояли два других вертолета, все еще прилипших к земле, их роторы вздымали стены пыли, готовясь взлететь, чтобы оставить этот кошмар позади.
Солдат, чье имя я так и не узнал, затолкал меня в "Черный ястреб". Он забрался следом, прихватив с собой винтовку M4, и мы оторвались от земли. Мой спаситель приставил оружие к плечу и начал стрелять очередями по толпе существ из плоти, кромсающих землю внизу.
Я наблюдал за происходящим, будто в кинотеатре – моим экраном была небольшая раздвижная дверь в брюхе вертолета. Я смотрел, как отчаявшиеся люди кричали и махали руками, умоляя нас вернуться... Я смотрел, как их пожирали существа из плоти, свирепствовавшие в базовом лагере Альфа, словно чума.
Я видел вспышки, когда оружие стреляло в тщетном протесте против войны с человечеством. Ярко полыхали остатки лагеря, посылая столпы искр в полуночное небо. Люди умирали. Истекали кровью. Кричали.
Почти половина лагеря исчезла – была пожрана живой Ямой плоти.
Я так и сидел, со звоном в ушах и грохотом в голове, и смотрел, как базовый лагерь Альфа исчезает вдали – за ним, насколько хватало глаз, не было ничего, кроме Ямы плоти.
И я знал тогда и знаю сейчас: она никогда не перестанет расти. Она будет жрать.
И не остановится, пока не заменит весь мир океаном мяса.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Вскоре Роджер снова предложил мне присмотреть за домом.
После того, что случилось в прошлый раз, я думал не соглашаться, но мой добрый друг быстро уладил это щедрыми чаевыми. Теперь он платит мне 100 долларов в час.
– Приветствую, рад, что ты здесь, – Роджер пожимает мне руку. – У нас небольшой завал, и твоя помощь очень кстати.
Это тот же самый дом.
– Повторюсь: ты волен делать что угодно, но помни…
– Не открывай никаких дверей, я помню.
Роджер улыбается голливудской улыбкой.
– Именно. – Быстрый взгляд на часы. Все еще самые интересные часы, какие я когда-либо видел. – У меня назначена встреча. Придержи дверь! – вскрикивает мой босс, но она уже закрылась за его спиной.
А я запираю ее на замок и плюхаюсь на диван. Опыт подсказывает не включать телевизор. И не обращать внимание на стук. Который как раз разрывает тишину, не позволив моей заднице как следует прогреть сидение.
– Привет? – голос Роджера. – Я забыл ключи на кухне. Можешь меня впустить?
Не издаю ни звука.
Не поворачиваю голову в сторону двери.
Снова стук.
– Можешь открыть дверь? Я опаздываю на следующую встречу. – Снова стук, куда более грубый. – Что с тобой не так? Давай же, черт тебя дери. Что непонятного в слове “опаздываю”? Ты разве не знаешь, какие в это время пробки? Ты же живешь где-то неподалеку!
Смотрю на часы. И правда час-пик.
– Ты что не можешь открыть дверь? В прошлый раз ты провернул этот же бред и вынудил меня ехать в офис за ключами. – “Роджер” еще сильнее бьет по двери. – Открывай!
Не двигаюсь с места.
Даже не оглядываюсь.
В конце концов стук прекращается и я вздыхаю с облегчением.
По лицу струится пот, тянусь его вытереть… и понимаю, что это не пот а слезы. Я никогда не любил конфликты.
Как-то раз мы с отцом пошли на бранч, я заказал куриное филе и кабачки на гриле, а получил лосося с брокколи, приготовленного на пару. И я просто спокойно съел этот побелевший кусок рыбы.
При мысли о еде урчит в животе – время приближается к обеду. Смотрю на дверь. Тишина. Так что я встаю и топаю на кухню. В морозильном ларе пусто. Ни одного паршивого бурито – хотя в прошлый раз они были весьма приличными – что меня, мягко говоря, расстраивает.
Тянусь к двойным французским дверцам холодильника… и не решаюсь за них потянуть. Это же… дверцы, двери, это прямо указано в названии. Мне не нужна ученая степень по этимологии, чтобы понять, что это значит. В животе требовательно урчит, и я на мгновение хочу забить на правило… но страх в конце концов побеждает. Возвращаюсь в гостиную и сажусь на диван. Голодный.
Проходит почти час, прежде чем скрежет пробуждает меня от мыслей. Я планировал, как потрачу деньги. Что куплю. Что съем. Короче говоря, деньги кончились еще до того, как я их получил.
Скрежет доносится слева, кажется из-за двери. Поворачиваю голову, ожидая, что за ним последует стук, но ничего не происходит.
И все же, скрежет не прекращается.
Вопреки здравому смыслу, я медленно встаю с дивана, подхожу ближе к лестнице и останавливаюсь прямо под люстрой.
– Есть кто? – говорю в пустоту.
Только не спрашивайте меня, зачем я это делаю, ок? Я и сам не особо хочу услышать ответ.
– Кто там? – еще один дурацкий вопрос.
Жду, что дверь покачнется, дернется ручка, что угодно… Но все глухо.
И все же скрежет не прекращается.
Слегка толкаю входную дверь ладонью. Не поддается. И вдруг мне кажется, что шум идет сверху.
Снова громкий скрежет. Неохотно поднимаю голову и обшариваю лестницу взглядом. Ступень за ступенью. А я ведь ни разу не поднимался наверх, ну кроме того раза с ознакомительной экскурсией. Уж точно не поднимался в одиночку.
Снова скрежет.
Я должен просто сесть на место. Развернуться, сказать себе, что это не мое дело и сесть на чертов диван. Но тут я слышу…
Мяу.
Смотрите, я уже говорил, что присматриваю за домами. Дома же обычно идут в довесок к питомцам, так что я прихожу покормить чью-нибудь собаку или экзотическую рыбку. Время от времени я прихожу и к кошкам, но, должен признать, они весьма самодостаточные существа. Единственная проблема, с которой мне приходилось сталкиваться – кошка запертая в комнате. Что, без доступа к лотку, означало только одно.
– Черт.
Мяу.
Я как-то читал, что кошки имитируют звуки человеческих младенцев, чтобы воззвать к нашим инстинктам. И, блин, это работает. Поднимаюсь по лестнице и тихо шепчу:
– Кис-кис-кис, давай, где ты? Кис-кис-кис.
Все двери наверху закрыты. За исключением одной: дверь в ванную слегка приоткрыта.
– Ну давай, котик, куда ты залез?
– Мяу.
Дверь слева вибрирует, будто кто-то толкнул ее с той стороны.
– Мяу.
Через щель у порога я вижу, как он беспокойно ходит взад-вперед, ожидая, что вот-вот окажется на свободе.
– Мааав, – угрожающе рычит кот, как будто чувствуя мое присутствие. Будто требуя открыть дверь. Но стоит подойти ближе, как в нос мне ударяет отвратительное зловоние. Густое и тошнотворное, оно напомнило мне о запахе густой рвоты.
– Черт. Хозяева мне спасибо не скажут, если он уделает весь ковер.
– Мяу, – на этот раз мягче.
Но мне в голову вдруг приходит мысль. Дверь в спальню… это же дверь? Несмотря на то, что она внутри дома.
Тихо отступаю на шаг назад. Тварь за дверью начинает рычать. Громче. Утробней. Будто чувствует мое нежелание помочь. Будто знает, что я оставлю ее взаперти, возможно, навсегда.
Шаги за дверью становятся все тяжелее. Когда-то маленькая тень кошачьих лапок, увеличивается в размерах, протягиваясь далеко за порог.
Чуть ли не кубарем скатываюсь по лестнице и прыгаю на спасительный диван. И жду. Жду, когда утихнет рычание. Когда наступит тишина.
Минуты идут мучительно медленно. В панике, я стараюсь медленно выдыхать на каждый второй стук сердца. Комната кружится, вращается, будто кто-то забросил нас в огромную стиральную машинку, и это длится и длится, пока на начинает казаться, что я окончательно сошел с ума!
Тишина. Не просто тишина, а оглушительный звуковой вакуум. Не слышно ни машин на улице, ни лая собак. Ни птиц, ни ветра. Только биение моего сердца. И чем больше я думаю об этом, тем сложнее вспомнить, как дышать…
Поэтому, когда вдруг стучат в дверь, я едва не плачу от радости: я хотя бы больше не один.
– Ох, да вы, блядь, издеваетесь надо мной.
Через дверной глазок я вижу минотавра, высотой в полтора человеческих роста. А в руке он держит отрубленную голову козла.
– Грубо. – Я облегченно смеюсь. – Теряешь хватку.
Минотавр раскидывает бугрящиеся мускулами руки, будто раскрывает объятия. И не шевелится.
И это все средь бела дня. Знаете, это даже кажется забавным, но почему-то мне больше не смешно. Я просто смотрю на него, тщетно пытаясь натянуть улыбку. Оно, что бы это ни было, не пытается обманом заставить меня открыть дверь. Оно бросает мне вызов. Издевается.
И теперь, когда веселье полностью утихает, я присматриваюсь к козлиной голове повнимательнее. Заглядываю в черные глаза. Кажется в них еще плещется страх перед последними мгновениями… или это отражение моего.
Пячусь назад и снова сажусь на диван. Интересно, оно все еще там? Не важно. Включаю телевизор – все лучше, чем эта душераздирающая тишина.
Какое-то время спустя на экране появляется изображение, но мне все равно. Что-то внутри меня меняется, будто с дома стащили тяжелое душное одеяло. И становится легче. Я даже готов вздохнуть с облегчением, но какое-то мерцание привлекает мое внимание. Голубые блики ведут меня через весь первый этаж, к заднему двору. За невысоким забором солнечные лучи преломляются в бассейне, озорными пятнами рассыпаясь по дому. Красное бикини, словно на застывшем кадре…
Она завораживает.
Густые каштановые волосы, легкая, грациозная походка. Меня так тянет к ней, что я даже не чувствую, как упираюсь носом в стекло.
Она прыгает в воду. Поднимаюсь на цыпочки, не в силах оторвать от нее взгляд.
И жду. Жду, когда она снова появится над поверхностью.
Но этого не происходит.
Вода вспенивается в середине бассейна, словно звуковая волна от немого крика. Крика, которого не слышит никто. Даже ее семья.
Я колочу кулаками по стеклу:
– Эй! ЭЙ! Кто-нибудь! Помогите ей! Кто-нибудь!
Но кроме меня никого нет.
Пальцы, как слепые черви пытаются нащупать задвижку на окне. Это происходит само собой, пока я, наконец, не понимаю, что это вовсе не окно. Раздвижная стеклянная дверь.
Я стою прямо около нее. И начинаю колебаться. А пальцы уже нащупали ручку. Рука девушка вырывается из воды. Последний отчаянный взмах. Она молит о помощи.
Но это дверь. Раздвижная дверь. Глубоко вздыхаю. И еще раз. И еще. А когда поднимаю глаза, рука все еще там. Все так же машет. Неистово. На этот раз я задерживаю дыхание. И считаю.
Продержался почти минуту. А она в воде уже больше пяти. И все же. Рука так и машет.
Машет.
Но я больше не смотрю.
Возвращаюсь на диван и отказываюсь обращать внимание на что-либо еще. Ну кроме чувства голода – пытаюсь отвлечься, переключая каналы. Вот бы кто-нибудь соединил все потоки в один, чтобы я мог просто бесконечно потреблять информацию, не думая об утопающей женщине.
В конце концов, я останавливаюсь на какой-то программе и начинаю смотреть. Просто чтобы отогнать мысли, крутящиеся в голове.
Но, как бы ни хотел, не могу проигнорировать звук, вдруг доносящийся прямо из-под меня. Из-под дивана.
– Я хочу кушать.
Такой тихий голос, что я почти принял его за диалог из телевизора.
Встаю и отхожу назад.
– Ты говорил, что покормишь меня, если я проголодаюсь.
Отодвигаю диван. Под ним люк. И я сидел на нем все это время.
В одной из досок дырка от сучка. Заглядываю в нее… в ответ на меня смотрит круглый глаз.
Маленькая фигурка пятится, и я вижу, что это ребенок. Бледный, как привидение. С длинными растрепанными черными волосами.
– Ты не он.
– Кто? Он – Роджер?
– Я не знаю, как его зовут.
– А тебя как зовут?
– Кристиан.
– Кристиан, с тобой все хорошо?
– Нет, я же говорил, что хочу кушать.
– Черт, – шепчу я сам себе. – Это все дом. Просто дом. – Трясу головой. – Черта с два. Я не буду тебя слушать.
– Ты можешь покормить меня? – Мальчик просовывает крошечный пальчик в дырку. И впервые с тех пор как я вошел в этот дом, до меня кто-то дотрагивается.
Он настоящий. Наощупь. Настоящий.
Падаю на пол и начинаю возиться с замком.
– Кристиан, я вытащу тебя отсюда. Обещаю.
– Нет, не надо!
– Что?
– Если он узнает, будет плохо.
Я оглядываюсь. Отчасти из-за того, что жду, что роджер вдруг появится из ниоткуда. Отчасти гадая, неужто я попал в дом к маньяку, который оторвет мне голову и вырвет сердце.
– Не открывай никаких дверей, – шепчет Кристиан.
– Что будет, если открою?
– Отсюда никогда не уйдешь. – И мальчик скрывается из виду.
Я бью по замку.
– К черту это дерьмо! Я устал постоянно бояться!
А потом бегу на кухню и роюсь в ящиках. Хватит с меня этого дома. Молоток. Сжимаю его в руках. На ходу звоню в полицию и возвращаюсь в гостиную, полный решимости сломать замок.
– 911, что у вас случилось?
– Я дневной сторож. И нашел ребенка, запертого в доме. Думаю это сделал парень, на которого я работаю. Или люди, на которых он работает. Да блядь! Я ничего не знаю! Здесь ребенок, мальчик. Его зовут Кристиан и он бог знает сколько просидел в люке под гребаным диваном в гостиной. Пожалуйста, вы должны нам помочь! Я не знаю, когда он вернется!
– Я отследила ваше местоположение. Полиция уже в пути. Пожалуйста, оставайтесь на линии.
Нет уж, я не буду ждать. Не хочу быть единственным взрослым на месте преступления. Бросаю телефон на диван, хватаю молоток и изо всех сил колочу по замку. Каждый удар отдается глубоко в плечо.
А когда шарнир поддается, отжимаю замок и открываю люк.
Он внизу. Крошечная дрожащая фигурка. Голый, только в одной белой набедренной повязке. Худой, как палка. Один в совершенно пустом подвале. На полу двуспальный матрас и оранжевое ведерко в углу.
Я не хочу спускаться туда. Поэтому протягиваю ему руку.
– Давай, Кристиан. Я помогу тебе.
Сначала он нерешительно смотрит на меня, но все же подходит ближе. Я хватаю мальчика за предплечье и вытаскиваю из чертовой дыры. Он абсолютно ледяной.
Сзади раздается знакомый голос, заставляя меня вздрогнуть. В нем звучит разочарование.
– Мы же договорились не открывать никаких дверей.
Резко обернувшись, я заслоняю ребенка собой.
– Это он? Тот мужчина?
Он дрожит.
– Н-нет… я его никогда не видел.
Роджер спокойно проходит мимо меня и протягивает мальчику руку.
– Давай-ка, приятель. Надо тебя согреть.
И спокойно взяв ребенка за руку ведет его к дивану. Будто я только что не обнаружил голого пацана, сидящего под домом! Домом, за который Роджер отвечал!
– Ты в полной заднице, – выплевываю я, дрожа. – Я все расскажу полиции! Все равно, что со мной будет, пусть хоть сообщником посчитают! Хочу, чтоб ты знал.
Роджер не обращает на меня внимания. Просто смотрит на мальчика, а потом протягивает ему свой пиджак. Улыбнувшись, накрывает его.
– Держись, малыш, хорошо? Осталось немного. Я принесу тебе поесть.
Роджер поворачивается ко мне.
Я отступаю на пару шагов.
– Не подходи ко мне!
Он засовывает руки в карманы
– Мы же договорились не открывать никаких дверей.
– Да пошел ты!
– Мы так надеялись на тебя, – качает он головой. – Ты подавал большие надежды.
– “Мы”? Кто еще замешан в этом дерьме?
– Ты хоть знаешь, что это за дом? – Он не ждет ответа. – Это не дом. Это канал связи. Или дом Шредингера, если угодно. В нашей реальности ничего по-настоящему не начнет существовать, пока не откроется дверь. На Земле много подобных мест. Мы наблюдаем за ними очень и очень давно. И делаем это для того, чтобы сохранить нетронутой нашу временную линию. Вот. Иди за мной.
Он проходит мимо меня на улицу через парадную дверь. Оборачиваюсь на Кристиана – тот уже крепко спит.
– Идем, – повторяет Роджер. – Мальчик никуда отсюда не денется. К сожалению.
– Что ты несешь? Какой еще “канал”?
Мы идем по подъездной дорожке.
– Именно канал. Если не открыть дверь, ничего не произойдет. А последствия ведь могут быть серьезными. Ну или незначительными. Вспомни разносчика пиццы. Если бы ты открыл дверь,он просто получил бы свои чаевые. Но вот то, что он сделал бы с этими деньгами позже, над этим мы не властны. Или тот мальчишка, что потерял мяч. Если бы они зашли посмотреть, это случилось бы. И кто знает, что сделал бы его отец.
Мы переходим улицу.
– Почему ты ничего не сказал?
– Потому что для тех, кто знает, это больше не работает. Ты больше не можешь присматривать за домом. Поэтому мне приходится нанимать людей вроде тебя.
– Были и другие?
Роджер даже не улыбнулся.
– Ладно. Хорошо. Скажем, я тебе поверил. Тогда почему они начинают злиться? Ну некоторые. Не дети, судя по всему.
– А ты не разозлился бы, если бы понял, что через мгновение тебя больше не будет существовать? Как и этой версии реальности. Они все так реагируют. Ну за редким исключением. Вроде ситуации Кристиана.
Подходим к дому на противоположной стороне улицы. Роджер стучит в дверь.
На стук выходит женщина. Я сразу узнаю ее. Хотя в этот раз она тепло улыбается. И по лицу у нее не стекает кровь.
– Привет, чем могу вам помочь?
– О, здравствуйте. Мы хотели спросить, не интересует ли вас осмотр дома на предмет термитов?
Ее лицо из радостного тут же становится строгим.
– Не думаю. Извините, но мужа сейчас нет дома. Но вы можете оставить визитку или вроде того. Я передам.
Роджер снова сверкает голливудской улыбкой.
– Нет, не стоит беспокойства. Мы здесь ненадолго. Спасибо, что уделили нам время.
И, развернувшись на каблуках, он уходит.
Женщина смотрит на меня в последний раз… и захлопывает дверь.
Я догоняю Роджера.
– Но она же…
– В порядке. Именно. А если бы ты открыл ей тогда дверь, все сложилось бы иначе. Муж убил бы их детей. И ее, скорей всего, тоже. Даже если бы ты пытался помочь. Даже если бы впустил ее. В конце концов, он крупный парень.
Мы снова вернулись к дому. Роджер резко останавливается у двери. Где-то вдалеке воют сирены. Кристиан больше не спит – сидит на диване, выпрямившись и протирая глаза.
Я вхожу внутрь, изо всех сил стараясь сдержать дрожь. Роджер не идет со мной. Мальчик поднимает на меня глаза, а я только и могу, что прошептать:
– Прости…
~
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Вскоре Роджер снова предложил мне присмотреть за домом.
После того, что случилось в прошлый раз, я думал не соглашаться, но мой добрый друг быстро уладил это щедрыми чаевыми. Теперь он платит мне 100 долларов в час.
– Приветствую, рад, что ты здесь, – Роджер пожимает мне руку. – У нас небольшой завал, и твоя помощь очень кстати.
Это тот же самый дом.
– Повторюсь: ты волен делать что угодно, но помни…
– Не открывай никаких дверей, я помню.
Роджер улыбается голливудской улыбкой.
– Именно. – Быстрый взгляд на часы. Все еще самые интересные часы, какие я когда-либо видел. – У меня назначена встреча. Придержи дверь! – вскрикивает мой босс, но она уже закрылась за его спиной.
А я запираю ее на замок и плюхаюсь на диван. Опыт подсказывает не включать телевизор. И не обращать внимание на стук. Который как раз разрывает тишину, не позволив моей заднице как следует прогреть сидение.
– Привет? – голос Роджера. – Я забыл ключи на кухне. Можешь меня впустить?
Не издаю ни звука.
Не поворачиваю голову в сторону двери.
Снова стук.
– Можешь открыть дверь? Я опаздываю на следующую встречу. – Снова стук, куда более грубый. – Что с тобой не так? Давай же, черт тебя дери. Что непонятного в слове “опаздываю”? Ты разве не знаешь, какие в это время пробки? Ты же живешь где-то неподалеку!
Смотрю на часы. И правда час-пик.
– Ты что не можешь открыть дверь? В прошлый раз ты провернул этот же бред и вынудил меня ехать в офис за ключами. – “Роджер” еще сильнее бьет по двери. – Открывай!
Не двигаюсь с места.
Даже не оглядываюсь.
В конце концов стук прекращается и я вздыхаю с облегчением.
По лицу струится пот, тянусь его вытереть… и понимаю, что это не пот а слезы. Я никогда не любил конфликты.
Как-то раз мы с отцом пошли на бранч, я заказал куриное филе и кабачки на гриле, а получил лосося с брокколи, приготовленного на пару. И я просто спокойно съел этот побелевший кусок рыбы.
При мысли о еде урчит в животе – время приближается к обеду. Смотрю на дверь. Тишина. Так что я встаю и топаю на кухню. В морозильном ларе пусто. Ни одного паршивого бурито – хотя в прошлый раз они были весьма приличными – что меня, мягко говоря, расстраивает.
Тянусь к двойным французским дверцам холодильника… и не решаюсь за них потянуть. Это же… дверцы, двери, это прямо указано в названии. Мне не нужна ученая степень по этимологии, чтобы понять, что это значит. В животе требовательно урчит, и я на мгновение хочу забить на правило… но страх в конце концов побеждает. Возвращаюсь в гостиную и сажусь на диван. Голодный.
Проходит почти час, прежде чем скрежет пробуждает меня от мыслей. Я планировал, как потрачу деньги. Что куплю. Что съем. Короче говоря, деньги кончились еще до того, как я их получил.
Скрежет доносится слева, кажется из-за двери. Поворачиваю голову, ожидая, что за ним последует стук, но ничего не происходит.
И все же, скрежет не прекращается.
Вопреки здравому смыслу, я медленно встаю с дивана, подхожу ближе к лестнице и останавливаюсь прямо под люстрой.
– Есть кто? – говорю в пустоту.
Только не спрашивайте меня, зачем я это делаю, ок? Я и сам не особо хочу услышать ответ.
– Кто там? – еще один дурацкий вопрос.
Жду, что дверь покачнется, дернется ручка, что угодно… Но все глухо.
И все же скрежет не прекращается.
Слегка толкаю входную дверь ладонью. Не поддается. И вдруг мне кажется, что шум идет сверху.
Снова громкий скрежет. Неохотно поднимаю голову и обшариваю лестницу взглядом. Ступень за ступенью. А я ведь ни разу не поднимался наверх, ну кроме того раза с ознакомительной экскурсией. Уж точно не поднимался в одиночку.
Снова скрежет.
Я должен просто сесть на место. Развернуться, сказать себе, что это не мое дело и сесть на чертов диван. Но тут я слышу…
Мяу.
Смотрите, я уже говорил, что присматриваю за домами. Дома же обычно идут в довесок к питомцам, так что я прихожу покормить чью-нибудь собаку или экзотическую рыбку. Время от времени я прихожу и к кошкам, но, должен признать, они весьма самодостаточные существа. Единственная проблема, с которой мне приходилось сталкиваться – кошка запертая в комнате. Что, без доступа к лотку, означало только одно.
– Черт.
Мяу.
Я как-то читал, что кошки имитируют звуки человеческих младенцев, чтобы воззвать к нашим инстинктам. И, блин, это работает. Поднимаюсь по лестнице и тихо шепчу:
– Кис-кис-кис, давай, где ты? Кис-кис-кис.
Все двери наверху закрыты. За исключением одной: дверь в ванную слегка приоткрыта.
– Ну давай, котик, куда ты залез?
– Мяу.
Дверь слева вибрирует, будто кто-то толкнул ее с той стороны.
– Мяу.
Через щель у порога я вижу, как он беспокойно ходит взад-вперед, ожидая, что вот-вот окажется на свободе.
– Мааав, – угрожающе рычит кот, как будто чувствуя мое присутствие. Будто требуя открыть дверь. Но стоит подойти ближе, как в нос мне ударяет отвратительное зловоние. Густое и тошнотворное, оно напомнило мне о запахе густой рвоты.
– Черт. Хозяева мне спасибо не скажут, если он уделает весь ковер.
– Мяу, – на этот раз мягче.
Но мне в голову вдруг приходит мысль. Дверь в спальню… это же дверь? Несмотря на то, что она внутри дома.
Тихо отступаю на шаг назад. Тварь за дверью начинает рычать. Громче. Утробней. Будто чувствует мое нежелание помочь. Будто знает, что я оставлю ее взаперти, возможно, навсегда.
Шаги за дверью становятся все тяжелее. Когда-то маленькая тень кошачьих лапок, увеличивается в размерах, протягиваясь далеко за порог.
Чуть ли не кубарем скатываюсь по лестнице и прыгаю на спасительный диван. И жду. Жду, когда утихнет рычание. Когда наступит тишина.
Минуты идут мучительно медленно. В панике, я стараюсь медленно выдыхать на каждый второй стук сердца. Комната кружится, вращается, будто кто-то забросил нас в огромную стиральную машинку, и это длится и длится, пока на начинает казаться, что я окончательно сошел с ума!
Тишина. Не просто тишина, а оглушительный звуковой вакуум. Не слышно ни машин на улице, ни лая собак. Ни птиц, ни ветра. Только биение моего сердца. И чем больше я думаю об этом, тем сложнее вспомнить, как дышать…
Поэтому, когда вдруг стучат в дверь, я едва не плачу от радости: я хотя бы больше не один.
– Ох, да вы, блядь, издеваетесь надо мной.
Через дверной глазок я вижу минотавра, высотой в полтора человеческих роста. А в руке он держит отрубленную голову козла.
– Грубо. – Я облегченно смеюсь. – Теряешь хватку.
Минотавр раскидывает бугрящиеся мускулами руки, будто раскрывает объятия. И не шевелится.
И это все средь бела дня. Знаете, это даже кажется забавным, но почему-то мне больше не смешно. Я просто смотрю на него, тщетно пытаясь натянуть улыбку. Оно, что бы это ни было, не пытается обманом заставить меня открыть дверь. Оно бросает мне вызов. Издевается.
И теперь, когда веселье полностью утихает, я присматриваюсь к козлиной голове повнимательнее. Заглядываю в черные глаза. Кажется в них еще плещется страх перед последними мгновениями… или это отражение моего.
Пячусь назад и снова сажусь на диван. Интересно, оно все еще там? Не важно. Включаю телевизор – все лучше, чем эта душераздирающая тишина.
Какое-то время спустя на экране появляется изображение, но мне все равно. Что-то внутри меня меняется, будто с дома стащили тяжелое душное одеяло. И становится легче. Я даже готов вздохнуть с облегчением, но какое-то мерцание привлекает мое внимание. Голубые блики ведут меня через весь первый этаж, к заднему двору. За невысоким забором солнечные лучи преломляются в бассейне, озорными пятнами рассыпаясь по дому. Красное бикини, словно на застывшем кадре…
Она завораживает.
Густые каштановые волосы, легкая, грациозная походка. Меня так тянет к ней, что я даже не чувствую, как упираюсь носом в стекло.
Она прыгает в воду. Поднимаюсь на цыпочки, не в силах оторвать от нее взгляд.
И жду. Жду, когда она снова появится над поверхностью.
Но этого не происходит.
Вода вспенивается в середине бассейна, словно звуковая волна от немого крика. Крика, которого не слышит никто. Даже ее семья.
Я колочу кулаками по стеклу:
– Эй! ЭЙ! Кто-нибудь! Помогите ей! Кто-нибудь!
Но кроме меня никого нет.
Пальцы, как слепые черви пытаются нащупать задвижку на окне. Это происходит само собой, пока я, наконец, не понимаю, что это вовсе не окно. Раздвижная стеклянная дверь.
Я стою прямо около нее. И начинаю колебаться. А пальцы уже нащупали ручку. Рука девушка вырывается из воды. Последний отчаянный взмах. Она молит о помощи.
Но это дверь. Раздвижная дверь. Глубоко вздыхаю. И еще раз. И еще. А когда поднимаю глаза, рука все еще там. Все так же машет. Неистово. На этот раз я задерживаю дыхание. И считаю.
Продержался почти минуту. А она в воде уже больше пяти. И все же. Рука так и машет.
Машет.
Но я больше не смотрю.
Возвращаюсь на диван и отказываюсь обращать внимание на что-либо еще. Ну кроме чувства голода – пытаюсь отвлечься, переключая каналы. Вот бы кто-нибудь соединил все потоки в один, чтобы я мог просто бесконечно потреблять информацию, не думая об утопающей женщине.
В конце концов, я останавливаюсь на какой-то программе и начинаю смотреть. Просто чтобы отогнать мысли, крутящиеся в голове.
Но, как бы ни хотел, не могу проигнорировать звук, вдруг доносящийся прямо из-под меня. Из-под дивана.
– Я хочу кушать.
Такой тихий голос, что я почти принял его за диалог из телевизора.
Встаю и отхожу назад.
– Ты говорил, что покормишь меня, если я проголодаюсь.
Отодвигаю диван. Под ним люк. И я сидел на нем все это время.
В одной из досок дырка от сучка. Заглядываю в нее… в ответ на меня смотрит круглый глаз.
Маленькая фигурка пятится, и я вижу, что это ребенок. Бледный, как привидение. С длинными растрепанными черными волосами.
– Ты не он.
– Кто? Он – Роджер?
– Я не знаю, как его зовут.
– А тебя как зовут?
– Кристиан.
– Кристиан, с тобой все хорошо?
– Нет, я же говорил, что хочу кушать.
– Черт, – шепчу я сам себе. – Это все дом. Просто дом. – Трясу головой. – Черта с два. Я не буду тебя слушать.
– Ты можешь покормить меня? – Мальчик просовывает крошечный пальчик в дырку. И впервые с тех пор как я вошел в этот дом, до меня кто-то дотрагивается.
Он настоящий. Наощупь. Настоящий.
Падаю на пол и начинаю возиться с замком.
– Кристиан, я вытащу тебя отсюда. Обещаю.
– Нет, не надо!
– Что?
– Если он узнает, будет плохо.
Я оглядываюсь. Отчасти из-за того, что жду, что роджер вдруг появится из ниоткуда. Отчасти гадая, неужто я попал в дом к маньяку, который оторвет мне голову и вырвет сердце.
– Не открывай никаких дверей, – шепчет Кристиан.
– Что будет, если открою?
– Отсюда никогда не уйдешь. – И мальчик скрывается из виду.
Я бью по замку.
– К черту это дерьмо! Я устал постоянно бояться!
А потом бегу на кухню и роюсь в ящиках. Хватит с меня этого дома. Молоток. Сжимаю его в руках. На ходу звоню в полицию и возвращаюсь в гостиную, полный решимости сломать замок.
– 911, что у вас случилось?
– Я дневной сторож. И нашел ребенка, запертого в доме. Думаю это сделал парень, на которого я работаю. Или люди, на которых он работает. Да блядь! Я ничего не знаю! Здесь ребенок, мальчик. Его зовут Кристиан и он бог знает сколько просидел в люке под гребаным диваном в гостиной. Пожалуйста, вы должны нам помочь! Я не знаю, когда он вернется!
– Я отследила ваше местоположение. Полиция уже в пути. Пожалуйста, оставайтесь на линии.
Нет уж, я не буду ждать. Не хочу быть единственным взрослым на месте преступления. Бросаю телефон на диван, хватаю молоток и изо всех сил колочу по замку. Каждый удар отдается глубоко в плечо.
А когда шарнир поддается, отжимаю замок и открываю люк.
Он внизу. Крошечная дрожащая фигурка. Голый, только в одной белой набедренной повязке. Худой, как палка. Один в совершенно пустом подвале. На полу двуспальный матрас и оранжевое ведерко в углу.
Я не хочу спускаться туда. Поэтому протягиваю ему руку.
– Давай, Кристиан. Я помогу тебе.
Сначала он нерешительно смотрит на меня, но все же подходит ближе. Я хватаю мальчика за предплечье и вытаскиваю из чертовой дыры. Он абсолютно ледяной.
Сзади раздается знакомый голос, заставляя меня вздрогнуть. В нем звучит разочарование.
– Мы же договорились не открывать никаких дверей.
Резко обернувшись, я заслоняю ребенка собой.
– Это он? Тот мужчина?
Он дрожит.
– Н-нет… я его никогда не видел.
Роджер спокойно проходит мимо меня и протягивает мальчику руку.
– Давай-ка, приятель. Надо тебя согреть.
И спокойно взяв ребенка за руку ведет его к дивану. Будто я только что не обнаружил голого пацана, сидящего под домом! Домом, за который Роджер отвечал!
– Ты в полной заднице, – выплевываю я, дрожа. – Я все расскажу полиции! Все равно, что со мной будет, пусть хоть сообщником посчитают! Хочу, чтоб ты знал.
Роджер не обращает на меня внимания. Просто смотрит на мальчика, а потом протягивает ему свой пиджак. Улыбнувшись, накрывает его.
– Держись, малыш, хорошо? Осталось немного. Я принесу тебе поесть.
Роджер поворачивается ко мне.
Я отступаю на пару шагов.
– Не подходи ко мне!
Он засовывает руки в карманы
– Мы же договорились не открывать никаких дверей.
– Да пошел ты!
– Мы так надеялись на тебя, – качает он головой. – Ты подавал большие надежды.
– “Мы”? Кто еще замешан в этом дерьме?
– Ты хоть знаешь, что это за дом? – Он не ждет ответа. – Это не дом. Это канал связи. Или дом Шредингера, если угодно. В нашей реальности ничего по-настоящему не начнет существовать, пока не откроется дверь. На Земле много подобных мест. Мы наблюдаем за ними очень и очень давно. И делаем это для того, чтобы сохранить нетронутой нашу временную линию. Вот. Иди за мной.
Он проходит мимо меня на улицу через парадную дверь. Оборачиваюсь на Кристиана – тот уже крепко спит.
– Идем, – повторяет Роджер. – Мальчик никуда отсюда не денется. К сожалению.
– Что ты несешь? Какой еще “канал”?
Мы идем по подъездной дорожке.
– Именно канал. Если не открыть дверь, ничего не произойдет. А последствия ведь могут быть серьезными. Ну или незначительными. Вспомни разносчика пиццы. Если бы ты открыл дверь,он просто получил бы свои чаевые. Но вот то, что он сделал бы с этими деньгами позже, над этим мы не властны. Или тот мальчишка, что потерял мяч. Если бы они зашли посмотреть, это случилось бы. И кто знает, что сделал бы его отец.
Мы переходим улицу.
– Почему ты ничего не сказал?
– Потому что для тех, кто знает, это больше не работает. Ты больше не можешь присматривать за домом. Поэтому мне приходится нанимать людей вроде тебя.
– Были и другие?
Роджер даже не улыбнулся.
– Ладно. Хорошо. Скажем, я тебе поверил. Тогда почему они начинают злиться? Ну некоторые. Не дети, судя по всему.
– А ты не разозлился бы, если бы понял, что через мгновение тебя больше не будет существовать? Как и этой версии реальности. Они все так реагируют. Ну за редким исключением. Вроде ситуации Кристиана.
Подходим к дому на противоположной стороне улицы. Роджер стучит в дверь.
На стук выходит женщина. Я сразу узнаю ее. Хотя в этот раз она тепло улыбается. И по лицу у нее не стекает кровь.
– Привет, чем могу вам помочь?
– О, здравствуйте. Мы хотели спросить, не интересует ли вас осмотр дома на предмет термитов?
Ее лицо из радостного тут же становится строгим.
– Не думаю. Извините, но мужа сейчас нет дома. Но вы можете оставить визитку или вроде того. Я передам.
Роджер снова сверкает голливудской улыбкой.
– Нет, не стоит беспокойства. Мы здесь ненадолго. Спасибо, что уделили нам время.
И, развернувшись на каблуках, он уходит.
Женщина смотрит на меня в последний раз… и захлопывает дверь.
Я догоняю Роджера.
– Но она же…
– В порядке. Именно. А если бы ты открыл ей тогда дверь, все сложилось бы иначе. Муж убил бы их детей. И ее, скорей всего, тоже. Даже если бы ты пытался помочь. Даже если бы впустил ее. В конце концов, он крупный парень.
Мы снова вернулись к дому. Роджер резко останавливается у двери. Где-то вдалеке воют сирены. Кристиан больше не спит – сидит на диване, выпрямившись и протирая глаза.
Я вхожу внутрь, изо всех сил стараясь сдержать дрожь. Роджер не идет со мной. Мальчик поднимает на меня глаза, а я только и могу, что прошептать:
– Прости…
~
Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Роджер оказался аскетичным парнем: идеальная осанка, суровый вид и одежда, накрахмаленная до хруста, вплоть до белоснежных манжет с запонками. Мягкий тон, слова прямые, без обиняков, но безукоризненно вежливые. Я провел в его обществе всего несколько секунд, но был абсолютно уверен, что готов доверить этому человеку свою жизнь. И поэтому воспринял его слова со всей серьезностью.
Эту работу я нашел в интернете: объявление о вакансии дневного сторожа. Роджер, скорей всего, был управляющим недвижимостью, которого нехватка времени или персонала загнала на сайт с вакансиями для таких бедолаг, как я. Хотя он явно не привык просить помощи: несмотря на расслабленную уверенность, я отчетливо чувствовал, что ему нелегко отпустить контроль. Парень, наверняка, крайне увлечен своей работой и очень ответственный. И то, и другое я всегда считал положительными качествами.
– На этом экскурсия по дому закончена. Теперь, – он хлопает в ладоши, – холодильник, кухня, кладовая, гостиная, ванные комнаты и даже любая из спален в твоем распоряжении. Ешь. Спи. Наслаждайся. Делай, что хочешь. Но есть одно правило, на соблюдении которого я настаиваю.
– Да, конечно.
– Пока я не вернусь, не открывай дверь.
– Чего? – Я жалею о своих словах, как только они слетают с губ. – Я, э-э-э… нет, да. Хорошо. Да.
Роджер не говорит ни слова. Просто неотрывно смотрит на меня.
– Нет, серьезно, я все понял. Обещаю, что не открою дверь, пока ты не вернешься.
– Ты отличный парень. И алгоритм считает, что ты подходишь для этой работы, а я склонен доверять машинам больше, чем людям. Так что давай еще раз: ты не откроешь дверь. Чтобы ни случилось. Ты никого не впустишь в дом.
– Да, да, конечно. Я понимаю. Некоторые люди трепетно относятся к своему личному пространству. Знаешь, я однажды был в гостях у друга: такой образцовый дом, ну ты понимаешь, как тот выставочный образец, который показывают покупателям в новом районе, а родители друга никого не пускали за “крепостную стену” – жаловались, что от всех людей, проходивших через дом стены впитывали омертвевшие частички кожи или что-то в этом роде… Помню, после внезапных визитов они даже стены перекрашивали, но это все-равно было уже не то… так, о чем это я? А, да, прекрасно понимаю. Личное пространство и все такое. Я уважаю это.
Роджер удовлетворенно вздыхает, легкая улыбка трогает его губы:
– У тебя все получится. – Он бросает взгляд на часы (честно, я в жизни не видел таких красивых часов). – Хорошо. У меня назначена еще встреча. Так что закрой за мной дверь. Я вернусь. – И, не сказав больше ни слова, он уходит.
– Не открывать дверь, – задумчиво повторяю я. – Понял.
Дом большой. Я и раньше присматривал за чужими домами (в основном чтобы покормить птичку или рыбку) и, хотя здесь на так много мебели, этот кажется весьма стильным. Из той неустаревающей версии стиля. Обхожу дом, чтобы убедиться, что все окна закрыты. Раздвижная дверь в сад – заперта. Дверь из кухни в гараж – заперта. Устроившись в гостиной, я включаю телевизор.
***
Первый стук. На экране крутят повтор “Баек у костра”, и я тут же выключаю телевизор. И жду. Надеясь, что, кто бы там ни был просто уйдет.
– Привет? – снова стук. – У вас найдется минутка, чтобы поговорить о Боге нашем, Иисусе Христе?
– Черт. – Встаю с дивана и иду к двери. – Да? Привет?
– Мы из местной церкви и хотели бы знать, приняли ли вы Иисуса в своей душе?
– Нет, простите, я не религиозен.
– Если желаете, мы оставим несколько брошюр. – Парень с той стороны тянет за ручку. – Когда-то они очень мне помогли, кто знает, может помогут и вам.
– Многие люди говорили, что эти брошюры стали для них спасением, – подключается второй голос. – А они даже и не знали, что нуждаются в спасении. Если вы…
– Извините, мне это неинтересно. Но спасибо!
Пару секунд висит молчание.
– Конечно! – продолжает первый голос, – не возражаете, если мы оставим пару брошюр у двери? Может для кого-нибудь из домочадцев? Заберете их когда захотите.
– Да, нет… да, пожалуйста. Спасибо!
Что-то шуршит по двери. Ручка снова качается, совсем немного.
– Спасибо, что уделили мне время.
Я тихо стою у двери, слушая звук затихающих шагов. И только когда наступает тишина, решаюсь снова вдохнуть.
Смотрю в дверной глазок, просто чтобы убедиться, что на улице никого. Наверное надо бы забрать брошюры, валяются там на улице, словно мусор, портят вид… моя рука сама по себе тянется к дверной ручке, но тут же голову пронзает новая мысль. Я вспоминаю, что сказал Роджер.
– Но на улице же никого, – начинаю рассуждать вслух. – И все же технически я нарушил бы правило. – Улыбка сама собой появляется на лице. – И когда это ты стал таким приверженцем правил?
Я все же возвращаюсь на диван, даже немного гордясь собой. Пару раз переключаю каналы пока, наконец, не останавливаюсь на классическом фильме.
Не знаю, как долго я смотрел телевизор, но в дверь снова стучат. Каковы шансы? До чего же популярный дом.
Выключаю телевизор и жду, надеясь, что незваные гости уйдут.
– Эй? Доставка пиццы.
Как по команде, у меня урчит в животе. На часах уже за полдень, а я еще не ел. Одна проблема: я не заказывал пиццу.
– Есть кто? Доставка пиццы! – снова стук. – У меня двойная пицца с пепперони и пицца с ананасами. Для… эм… Роджера.
Поднимаюсь с дивана. Роджер не говорил. что обед входит в оплату.
– Минуту! – кричу я. – Иду!
Берусь за дверную ручку и смотрю в глазок. И вдруг чувствую, что что-то не так… Это что, проверка? Роджер так решил убедиться. что я не нарушаю его единственное простое правило? Если я сейчас возьму чертову пиццу, мне не заплатят? Снова смотрю в глазок. На крыльце молодой парень, даже моложе меня, но достаточно взрослый, чтобы водить машину. Темно-синяя форменная футболка. А в руках красная термосумка.
– Я не заказывал пиццу.
Парень вздыхает и смотрит на чек.
– Дом 226?
– Да.
– Что ж, у меня для вас пицца.
– Для Роджера?
– Для Роджера.
– Ну а я не Роджер.
– Но это 226 дом?
– Да.
– Слушай, пицца оплачена. Если не хочешь давать чаевые, ладно. Мне просто нужно отдать это и успеть доставить остальное.
Он ждет.
Я не двигаюсь с места.
– Я оставлю пиццу здесь, – парень указывает на полуколонну на крыльце. Затем качает головой, вынимает две коробки из сумки и водружает сверху, как на постамент. – Жадный засранец.
У меня снова урчит в животе. Парень уходит.
Я забыл упомянуть, но в глазок просматривается подъездная дорожка и большой кусок тротуара. Я это к тому, что когда курьер скрылся из виду, он был на порядочном расстоянии от меня, но… но я так и не увидел его машину.
Пицца стоит на своем постаменте. Сверху сложены салфетки и пара бумажных пакетиков, в которых понемногу плавится пармезан. Вздыхаю, изо всех сил борясь с желанием забрать ее, но становится только хуже: запах вползает под дверь. Пицца. Настоящая вкусная пицца.
Но все же. Я не открываю дверь.
Возвращаюсь на диван, уменьшаю громкость. Я так долго жму на кнопку, что на индикаторе остается всего три деления. Отключаю звук полностью. И смотрю свой фильм в тишине.
***
Проходит какое-то время. Я нашел в холодильнике три замороженных буррито, разогрел и уже почти успел доесть – как раз откусываю кусок от буррито с двойным сыром, когда за дверью раздаются детские голоса.
– Нет, ты постучи.
– Нет, давай ты.
– Эй, это же твой мяч!
– Ладно, – один из детей стучит в дверь. – Здравствуйте! Извините за беспокойство, у нас мяч перелетел через ваш забор. Вы можете его достать?
Не шевелюсь.
Снова стук.
– Есть кто?
Может они уйдут.
– Вы там? – Он снова стучит. – Мы тебя слышим, знаешь? Мы слышим, как ты жуешь.
С трудом глотаю последний кусок и нервно вытираю руки об джинсы. За дверью пара мальчишек лет 7-8. Перепачканные, в шортах и футболках.
Я смотрю в глазок.
– Ну перестань. Нам просто нужен мяч.
– Извините, но я ничем не могу помочь. Зайдите попозже.
– Ну пожалуйста! – вклинивается первый мальчишка. – Пожалуйста, помогите нам! Папа скоро вернется домой и очень разозлится, если узнает, что я потерял еще один мяч…
Мальчишка по ту сторону двери и правда очень нервничает. Даже напуган.
– Черт, – бормочу себе под нос. – Ладно, ждите. Я пойду посмотрю.
И я иду. Иду к раздвижным дверям во внутренний двор и оглядываю сад. В траве у забора лежит ярко-красный мяч с желтой звездочкой на боку. Смотри-ка, и правда.
Хватаюсь за ручку, и тут же начинаю снова рассуждать вслух.
– Технически, это дверь, верно? Раздвижная. Но дверь, – верчу слова на языке. – Это же прямо указано в названии. Раздвижная дверь. Все равно, что спрашивать мокрая ли вода.
Но несмотря на непробиваемо логичные рассуждения, в ушах у меня все еще звучит голос испуганного ребенка… не хочу, чтобы у парня были неприятности. И я уже почти открываю дверь, когда замечаю еще один мяч – футбольный, лежащий в паре метров от первого.
Отхожу. Останавливаюсь на полпути к входной двери и кричу:
– Какой мяч твой?
Пауза.
– Баскетбольный, – говорит второй мальчишка.
Снова внимательно смотрю в траву.
– Извините, ребята, ничем не могу помочь. Баскетбольного нет.
– Нет, дурак, – шепчет первый пацан и кричит мне: – Для регби! Он для регби!
– Такого тоже нет.
– Пожалуйста, вы можете открыть дверь и дать нам посмотреть? Может вы не заметили.
Я солгу, если скажу, что сам об этом не думал. Но все же.
– Нет, извини. Ничем не могу помочь. Может, если зайдете позже…
– Нет! Ты не понимаешь!! – вдруг вопит первый мальчишка. – Мне нужен этот чертов мяч! Папа будет жутко зол!
– Да, – вторит второй голос. – Впусти нас, пожалуйста.
– Нет. – Я отвечаю твердо и безапелляционно. – Мне жаль.
В дверь пинают с такой силой, что она содрогается. Дробный топот. Они убегают.
Вздыхаю с облегчением и разжимаю кулаки. До этого момента я даже не осознавал, насколько напряжен.
– Это всего лишь дверь. Просто одно глупое правило.
Сажусь на диван. И через пару мгновений вовсе выключаю телевизор. Слишком боясь издать хотя бы звук. Слишком напуганный даже для того, чтобы доесть буррито.
***
Но уже очень скоро я снова вскакиваю с дивана. Сначала раздаются два выстрела. Затем, подряд, еще три. Где-то по соседству начинает выть автомобильная сигнализация. Откуда взялась стрельба в таком хорошем районе? Кто-то кричит. Звук как будто доносится с противоположной стороны улицы.
Бросаюсь к двери. Прирастаю к глазку. На той стороне улицы из дома выбегает женщина, комкая подол платья в кулаке, чтобы не путался под ногами. По щеке у нее стекает кровь.
Испуганная до смерти, она шлепает босыми ногами по асфальту прямо ко мне…
На дверь обрушивается волна дробных ударов.
– Помогите! Пожалуйста! Помогите мне!! – кричит женщина. – Мне нужна помощь! Звоните в 911! – Она снова барабанит по двери кулаками. – Муж пытается меня убить!
Я вижу затравленный ужас в ее глазах, вижу, как она то и дело оглядывается на свой дом. Дверь снова трясется от ударов.
– Помогите мне! Пожалуйста! Откройте дверь!
Я даже не заметил, когда моя ладонь легла на ручку. Но сжимаю ее так сильно, что костяшки пальцев побелели.
– Он идет!! Пожалуйста!!
Я жду.
– Кто-нибудь!! Помогите мне!!!
И жду.
Из ее дома так никто и не появляется.
И вот мы стоим вдвоем по разные стороны двери. И яростный стук женщины понемногу стихает, по мере того, как проходят минуты. Две, может пять, минут спустя она перестает стучать. Я смотрю в глазок. Она все еще там, стоит, голова опущена, подбородок отвис. И улыбается. А потом она вдруг начинает придвигаться к глазку. Медленно. Пока ее глаза не оказываются прямо напротив него.
– Я тебя вижу.
Дверь начинает неистово трястись. Я чуть не падаю ничком. Кажется, что вот-вот и ее вырвет из рамы!
Отползаю назад, пока не упираюсь спиной в диван.
– ОТКРОЙ. ДВЕРЬ!!!!
Я слишком напуган, чтобы шевелиться.
Когда женщина подошла к двери, до заката было еще далеко. Теперь же солнце едва светит, почти полностью скрывшись за горизонтом. В доме стремительно темнеет. Весь свет гаснет.
Я все еще сижу на полу, обхватив колени руками, когда снова раздается стук. На этот раз куда более мягкий, деликатный. Исполненный достоинства, я бы сказал.
– Привет? – голос Роджера. – Я вернулся!
Я так чертовски рад его слышать, что тут же бросаюсь к двери.
Он снова стучит, прежде чем я успеваю схватиться за ручку.
– Не мог бы ты открыть мне дверь?
И я тут же застываю на месте.
– Роджер?
– Привет, да это я. Впусти меня.
– Р…роджер? – смотрю в дверной глазок. Действительно Роджер.
– Да, давай же. Впусти меня. На улице холодно.
– У тебя нет ключей?
Он запускает руки в карманы и качает головой.
– Нет, должно быть забыл в офисе. – Роджер снова смотрит на меня и сверкает практически голливудской улыбкой. – Эй, ты же не воспринял мои слова всерьез, правда? – Он замечает коробки с пиццей. – Ого, смотри-ка и правда принял за чистую монету. – Ухмыляется и поднимает коробки. – Мы определенно снова воспользуемся тобой. А теперь давай, парень, открывай дверь.
Отрицательно мотаю головой.
– Нет. Ты недвусмысленно запретил мне открывать дверь.
– Ага. И ты проделал отличную работу. Возможно воспринял все слишком буквально, но я ценю такой подход. Ну да ладно. Давай. Это же я. Открой дверь.
– Почему у тебя нет ключа?
– Не знаю, – он пожимает плечами. – Было много работы, просто забыл и все. – Роджер хлопает себя по карманам брюк, запускает пальцы в нагрудный карман и достает связку ключей. – О, смотри-ка. А, нет, это не те. Открой дверь. Я жду.
Я медленно пячусь вглубь дома.
– ОТКРОЙ.ДВЕРЬ!!!!
Он орет так громко, что дребезжат стекла. А потом весь дом начинает трястись. Я падаю на пол, закрываю уши и просто молюсь, чтобы он ушел. Вибрация такая мощная, что отдается в зубах.
Я даже боюсь плакать.
В конце концов все стихает. Дом успокаивается.
Но я так и сижу свернувшись в клубок на полу почти час, прежде чем удается заставить себя хотя бы откинуться на спинку дивана. И тут дергается дверная ручка. Ключ проворачивается замке с металлическим скрежетом, потом щелчок… дверь открывается. Роджер входит в дом, все такой же спокойный и безупречный, как утром. Смотрит на меня и улыбается поистине голливудской улыбкой.
– Эй, смотри-ка, ты сделал это! – Он вытаскивает из кармана пачку наличных и отсчитывает мне 800 долларов. – Я знал, что ты сможешь.
Мы определенно снова воспользуемся тобой.
~
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Роджер оказался аскетичным парнем: идеальная осанка, суровый вид и одежда, накрахмаленная до хруста, вплоть до белоснежных манжет с запонками. Мягкий тон, слова прямые, без обиняков, но безукоризненно вежливые. Я провел в его обществе всего несколько секунд, но был абсолютно уверен, что готов доверить этому человеку свою жизнь. И поэтому воспринял его слова со всей серьезностью.
Эту работу я нашел в интернете: объявление о вакансии дневного сторожа. Роджер, скорей всего, был управляющим недвижимостью, которого нехватка времени или персонала загнала на сайт с вакансиями для таких бедолаг, как я. Хотя он явно не привык просить помощи: несмотря на расслабленную уверенность, я отчетливо чувствовал, что ему нелегко отпустить контроль. Парень, наверняка, крайне увлечен своей работой и очень ответственный. И то, и другое я всегда считал положительными качествами.
– На этом экскурсия по дому закончена. Теперь, – он хлопает в ладоши, – холодильник, кухня, кладовая, гостиная, ванные комнаты и даже любая из спален в твоем распоряжении. Ешь. Спи. Наслаждайся. Делай, что хочешь. Но есть одно правило, на соблюдении которого я настаиваю.
– Да, конечно.
– Пока я не вернусь, не открывай дверь.
– Чего? – Я жалею о своих словах, как только они слетают с губ. – Я, э-э-э… нет, да. Хорошо. Да.
Роджер не говорит ни слова. Просто неотрывно смотрит на меня.
– Нет, серьезно, я все понял. Обещаю, что не открою дверь, пока ты не вернешься.
– Ты отличный парень. И алгоритм считает, что ты подходишь для этой работы, а я склонен доверять машинам больше, чем людям. Так что давай еще раз: ты не откроешь дверь. Чтобы ни случилось. Ты никого не впустишь в дом.
– Да, да, конечно. Я понимаю. Некоторые люди трепетно относятся к своему личному пространству. Знаешь, я однажды был в гостях у друга: такой образцовый дом, ну ты понимаешь, как тот выставочный образец, который показывают покупателям в новом районе, а родители друга никого не пускали за “крепостную стену” – жаловались, что от всех людей, проходивших через дом стены впитывали омертвевшие частички кожи или что-то в этом роде… Помню, после внезапных визитов они даже стены перекрашивали, но это все-равно было уже не то… так, о чем это я? А, да, прекрасно понимаю. Личное пространство и все такое. Я уважаю это.
Роджер удовлетворенно вздыхает, легкая улыбка трогает его губы:
– У тебя все получится. – Он бросает взгляд на часы (честно, я в жизни не видел таких красивых часов). – Хорошо. У меня назначена еще встреча. Так что закрой за мной дверь. Я вернусь. – И, не сказав больше ни слова, он уходит.
– Не открывать дверь, – задумчиво повторяю я. – Понял.
Дом большой. Я и раньше присматривал за чужими домами (в основном чтобы покормить птичку или рыбку) и, хотя здесь на так много мебели, этот кажется весьма стильным. Из той неустаревающей версии стиля. Обхожу дом, чтобы убедиться, что все окна закрыты. Раздвижная дверь в сад – заперта. Дверь из кухни в гараж – заперта. Устроившись в гостиной, я включаю телевизор.
***
Первый стук. На экране крутят повтор “Баек у костра”, и я тут же выключаю телевизор. И жду. Надеясь, что, кто бы там ни был просто уйдет.
– Привет? – снова стук. – У вас найдется минутка, чтобы поговорить о Боге нашем, Иисусе Христе?
– Черт. – Встаю с дивана и иду к двери. – Да? Привет?
– Мы из местной церкви и хотели бы знать, приняли ли вы Иисуса в своей душе?
– Нет, простите, я не религиозен.
– Если желаете, мы оставим несколько брошюр. – Парень с той стороны тянет за ручку. – Когда-то они очень мне помогли, кто знает, может помогут и вам.
– Многие люди говорили, что эти брошюры стали для них спасением, – подключается второй голос. – А они даже и не знали, что нуждаются в спасении. Если вы…
– Извините, мне это неинтересно. Но спасибо!
Пару секунд висит молчание.
– Конечно! – продолжает первый голос, – не возражаете, если мы оставим пару брошюр у двери? Может для кого-нибудь из домочадцев? Заберете их когда захотите.
– Да, нет… да, пожалуйста. Спасибо!
Что-то шуршит по двери. Ручка снова качается, совсем немного.
– Спасибо, что уделили мне время.
Я тихо стою у двери, слушая звук затихающих шагов. И только когда наступает тишина, решаюсь снова вдохнуть.
Смотрю в дверной глазок, просто чтобы убедиться, что на улице никого. Наверное надо бы забрать брошюры, валяются там на улице, словно мусор, портят вид… моя рука сама по себе тянется к дверной ручке, но тут же голову пронзает новая мысль. Я вспоминаю, что сказал Роджер.
– Но на улице же никого, – начинаю рассуждать вслух. – И все же технически я нарушил бы правило. – Улыбка сама собой появляется на лице. – И когда это ты стал таким приверженцем правил?
Я все же возвращаюсь на диван, даже немного гордясь собой. Пару раз переключаю каналы пока, наконец, не останавливаюсь на классическом фильме.
Не знаю, как долго я смотрел телевизор, но в дверь снова стучат. Каковы шансы? До чего же популярный дом.
Выключаю телевизор и жду, надеясь, что незваные гости уйдут.
– Эй? Доставка пиццы.
Как по команде, у меня урчит в животе. На часах уже за полдень, а я еще не ел. Одна проблема: я не заказывал пиццу.
– Есть кто? Доставка пиццы! – снова стук. – У меня двойная пицца с пепперони и пицца с ананасами. Для… эм… Роджера.
Поднимаюсь с дивана. Роджер не говорил. что обед входит в оплату.
– Минуту! – кричу я. – Иду!
Берусь за дверную ручку и смотрю в глазок. И вдруг чувствую, что что-то не так… Это что, проверка? Роджер так решил убедиться. что я не нарушаю его единственное простое правило? Если я сейчас возьму чертову пиццу, мне не заплатят? Снова смотрю в глазок. На крыльце молодой парень, даже моложе меня, но достаточно взрослый, чтобы водить машину. Темно-синяя форменная футболка. А в руках красная термосумка.
– Я не заказывал пиццу.
Парень вздыхает и смотрит на чек.
– Дом 226?
– Да.
– Что ж, у меня для вас пицца.
– Для Роджера?
– Для Роджера.
– Ну а я не Роджер.
– Но это 226 дом?
– Да.
– Слушай, пицца оплачена. Если не хочешь давать чаевые, ладно. Мне просто нужно отдать это и успеть доставить остальное.
Он ждет.
Я не двигаюсь с места.
– Я оставлю пиццу здесь, – парень указывает на полуколонну на крыльце. Затем качает головой, вынимает две коробки из сумки и водружает сверху, как на постамент. – Жадный засранец.
У меня снова урчит в животе. Парень уходит.
Я забыл упомянуть, но в глазок просматривается подъездная дорожка и большой кусок тротуара. Я это к тому, что когда курьер скрылся из виду, он был на порядочном расстоянии от меня, но… но я так и не увидел его машину.
Пицца стоит на своем постаменте. Сверху сложены салфетки и пара бумажных пакетиков, в которых понемногу плавится пармезан. Вздыхаю, изо всех сил борясь с желанием забрать ее, но становится только хуже: запах вползает под дверь. Пицца. Настоящая вкусная пицца.
Но все же. Я не открываю дверь.
Возвращаюсь на диван, уменьшаю громкость. Я так долго жму на кнопку, что на индикаторе остается всего три деления. Отключаю звук полностью. И смотрю свой фильм в тишине.
***
Проходит какое-то время. Я нашел в холодильнике три замороженных буррито, разогрел и уже почти успел доесть – как раз откусываю кусок от буррито с двойным сыром, когда за дверью раздаются детские голоса.
– Нет, ты постучи.
– Нет, давай ты.
– Эй, это же твой мяч!
– Ладно, – один из детей стучит в дверь. – Здравствуйте! Извините за беспокойство, у нас мяч перелетел через ваш забор. Вы можете его достать?
Не шевелюсь.
Снова стук.
– Есть кто?
Может они уйдут.
– Вы там? – Он снова стучит. – Мы тебя слышим, знаешь? Мы слышим, как ты жуешь.
С трудом глотаю последний кусок и нервно вытираю руки об джинсы. За дверью пара мальчишек лет 7-8. Перепачканные, в шортах и футболках.
Я смотрю в глазок.
– Ну перестань. Нам просто нужен мяч.
– Извините, но я ничем не могу помочь. Зайдите попозже.
– Ну пожалуйста! – вклинивается первый мальчишка. – Пожалуйста, помогите нам! Папа скоро вернется домой и очень разозлится, если узнает, что я потерял еще один мяч…
Мальчишка по ту сторону двери и правда очень нервничает. Даже напуган.
– Черт, – бормочу себе под нос. – Ладно, ждите. Я пойду посмотрю.
И я иду. Иду к раздвижным дверям во внутренний двор и оглядываю сад. В траве у забора лежит ярко-красный мяч с желтой звездочкой на боку. Смотри-ка, и правда.
Хватаюсь за ручку, и тут же начинаю снова рассуждать вслух.
– Технически, это дверь, верно? Раздвижная. Но дверь, – верчу слова на языке. – Это же прямо указано в названии. Раздвижная дверь. Все равно, что спрашивать мокрая ли вода.
Но несмотря на непробиваемо логичные рассуждения, в ушах у меня все еще звучит голос испуганного ребенка… не хочу, чтобы у парня были неприятности. И я уже почти открываю дверь, когда замечаю еще один мяч – футбольный, лежащий в паре метров от первого.
Отхожу. Останавливаюсь на полпути к входной двери и кричу:
– Какой мяч твой?
Пауза.
– Баскетбольный, – говорит второй мальчишка.
Снова внимательно смотрю в траву.
– Извините, ребята, ничем не могу помочь. Баскетбольного нет.
– Нет, дурак, – шепчет первый пацан и кричит мне: – Для регби! Он для регби!
– Такого тоже нет.
– Пожалуйста, вы можете открыть дверь и дать нам посмотреть? Может вы не заметили.
Я солгу, если скажу, что сам об этом не думал. Но все же.
– Нет, извини. Ничем не могу помочь. Может, если зайдете позже…
– Нет! Ты не понимаешь!! – вдруг вопит первый мальчишка. – Мне нужен этот чертов мяч! Папа будет жутко зол!
– Да, – вторит второй голос. – Впусти нас, пожалуйста.
– Нет. – Я отвечаю твердо и безапелляционно. – Мне жаль.
В дверь пинают с такой силой, что она содрогается. Дробный топот. Они убегают.
Вздыхаю с облегчением и разжимаю кулаки. До этого момента я даже не осознавал, насколько напряжен.
– Это всего лишь дверь. Просто одно глупое правило.
Сажусь на диван. И через пару мгновений вовсе выключаю телевизор. Слишком боясь издать хотя бы звук. Слишком напуганный даже для того, чтобы доесть буррито.
***
Но уже очень скоро я снова вскакиваю с дивана. Сначала раздаются два выстрела. Затем, подряд, еще три. Где-то по соседству начинает выть автомобильная сигнализация. Откуда взялась стрельба в таком хорошем районе? Кто-то кричит. Звук как будто доносится с противоположной стороны улицы.
Бросаюсь к двери. Прирастаю к глазку. На той стороне улицы из дома выбегает женщина, комкая подол платья в кулаке, чтобы не путался под ногами. По щеке у нее стекает кровь.
Испуганная до смерти, она шлепает босыми ногами по асфальту прямо ко мне…
На дверь обрушивается волна дробных ударов.
– Помогите! Пожалуйста! Помогите мне!! – кричит женщина. – Мне нужна помощь! Звоните в 911! – Она снова барабанит по двери кулаками. – Муж пытается меня убить!
Я вижу затравленный ужас в ее глазах, вижу, как она то и дело оглядывается на свой дом. Дверь снова трясется от ударов.
– Помогите мне! Пожалуйста! Откройте дверь!
Я даже не заметил, когда моя ладонь легла на ручку. Но сжимаю ее так сильно, что костяшки пальцев побелели.
– Он идет!! Пожалуйста!!
Я жду.
– Кто-нибудь!! Помогите мне!!!
И жду.
Из ее дома так никто и не появляется.
И вот мы стоим вдвоем по разные стороны двери. И яростный стук женщины понемногу стихает, по мере того, как проходят минуты. Две, может пять, минут спустя она перестает стучать. Я смотрю в глазок. Она все еще там, стоит, голова опущена, подбородок отвис. И улыбается. А потом она вдруг начинает придвигаться к глазку. Медленно. Пока ее глаза не оказываются прямо напротив него.
– Я тебя вижу.
Дверь начинает неистово трястись. Я чуть не падаю ничком. Кажется, что вот-вот и ее вырвет из рамы!
Отползаю назад, пока не упираюсь спиной в диван.
– ОТКРОЙ. ДВЕРЬ!!!!
Я слишком напуган, чтобы шевелиться.
Когда женщина подошла к двери, до заката было еще далеко. Теперь же солнце едва светит, почти полностью скрывшись за горизонтом. В доме стремительно темнеет. Весь свет гаснет.
Я все еще сижу на полу, обхватив колени руками, когда снова раздается стук. На этот раз куда более мягкий, деликатный. Исполненный достоинства, я бы сказал.
– Привет? – голос Роджера. – Я вернулся!
Я так чертовски рад его слышать, что тут же бросаюсь к двери.
Он снова стучит, прежде чем я успеваю схватиться за ручку.
– Не мог бы ты открыть мне дверь?
И я тут же застываю на месте.
– Роджер?
– Привет, да это я. Впусти меня.
– Р…роджер? – смотрю в дверной глазок. Действительно Роджер.
– Да, давай же. Впусти меня. На улице холодно.
– У тебя нет ключей?
Он запускает руки в карманы и качает головой.
– Нет, должно быть забыл в офисе. – Роджер снова смотрит на меня и сверкает практически голливудской улыбкой. – Эй, ты же не воспринял мои слова всерьез, правда? – Он замечает коробки с пиццей. – Ого, смотри-ка и правда принял за чистую монету. – Ухмыляется и поднимает коробки. – Мы определенно снова воспользуемся тобой. А теперь давай, парень, открывай дверь.
Отрицательно мотаю головой.
– Нет. Ты недвусмысленно запретил мне открывать дверь.
– Ага. И ты проделал отличную работу. Возможно воспринял все слишком буквально, но я ценю такой подход. Ну да ладно. Давай. Это же я. Открой дверь.
– Почему у тебя нет ключа?
– Не знаю, – он пожимает плечами. – Было много работы, просто забыл и все. – Роджер хлопает себя по карманам брюк, запускает пальцы в нагрудный карман и достает связку ключей. – О, смотри-ка. А, нет, это не те. Открой дверь. Я жду.
Я медленно пячусь вглубь дома.
– ОТКРОЙ.ДВЕРЬ!!!!
Он орет так громко, что дребезжат стекла. А потом весь дом начинает трястись. Я падаю на пол, закрываю уши и просто молюсь, чтобы он ушел. Вибрация такая мощная, что отдается в зубах.
Я даже боюсь плакать.
В конце концов все стихает. Дом успокаивается.
Но я так и сижу свернувшись в клубок на полу почти час, прежде чем удается заставить себя хотя бы откинуться на спинку дивана. И тут дергается дверная ручка. Ключ проворачивается замке с металлическим скрежетом, потом щелчок… дверь открывается. Роджер входит в дом, все такой же спокойный и безупречный, как утром. Смотрит на меня и улыбается поистине голливудской улыбкой.
– Эй, смотри-ка, ты сделал это! – Он вытаскивает из кармана пачку наличных и отсчитывает мне 800 долларов. – Я знал, что ты сможешь.
Мы определенно снова воспользуемся тобой.
~
Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
У моей жены бессонница. И она не тратит время зря: занимается домашними делами, когда не может уснуть. Это происходит уже много лет, я давно перестал обращать внимание. Обычно я даже не просыпаюсь Но вот уже несколько ночей она все время что-то перемалывала в измельчителе – то минуту, то две. А я не мог заснуть из-за грохота. Так что однажды поздно ночью я спустился вниз, чтобы проверить, как она.
Переодетая в пижаму, она склонилась над раковиной, глядя в слив. Наклонилась так близко, что несколько прядей волос упали на дно раковины.
– Ты что-то потеряла?
Она ахнула и подскочила, услышав меня.
– Ты меня напугал.
Она и правда выглядела взволнованной, настолько, что мне тоже стало не по себе. К тому же она что-то держала в руках.
– Что там?
– Ничего, просто индейка, – виновато ответила жена. И так сильно сжала несчастный кусок, что он превратился в серо-розовую кашу.
– Ее нельзя в измельчитель. – Я не знал, что еще сказать.
– А, да. Прости, я просто такая сонная.
Индейка отправилась в мусорное ведро под раковиной. На кухонном столе лежала упаковка нарезанной индейки, уже наполовину съеденная. Зачем мы ее взяли? Только я в семье ел мясо, но терпеть не мог индейку. И не помнил, чтобы просил жену взять что-нибудь мясное.
– Проголодался?
Она увидела, куда я смотрю.
– Нет. – Ни с того, ни с сего, я вдруг похолодел. Что-то здесь явно было не так. Моя жена небрежно отвернулась и убрала мясо в холодильник. Затем, все еще стоя ко мне спиной, сказала:
– Вообще-то я и правда кое-что обронила в слив. Камень из кольца. – Она обернулась и пожала плечами. – Так глупо. Прости.
– Какой камень? – Я изо всех сил старался, чтобы голос звучал вежливо. Вообще мы раньше никогда не говорили во время ее приступов бессонницы, не подумайте ничего дурного, просто она в эти моменты словно ходила во сне. И в тот момент мне казалось, что со мной говорит незнакомка, женщина, которая по ошибке забрела в наш дом и почему-то выглядит ровно как моя жена.
– А маленький, вот. – Она подняла руку с кольцом. – Ты и не заметишь. Такой маленький. Даже не поймешь, где он должен быть.
Очень сомневаюсь, что я бы не заметил, – ведь я купил ей это кольцо, – но на кухне стояла такая темень, что и правда ничего было не рассмотреть.
– Хочешь, я достану его для тебя.
Она улыбнулась.
– Не проблема. – Я подошел к раковине. Подошел, игнорируя внезапное паническое желание убежать обратно наверх. Я любил свою жену. Я доверял ей, даже когда она, возможно, наполовину лгала.
Итак, я сунул руку в измельчитель. Там было куда более влажно и тепло, чем можно было ожидать. Неровный край лезвия казался почти горячим. Металл, должно быть, нагрелся из-за того, что измельчитель работал так долго.
– Он очень-очень маленький. – Жена подошла ближе, чтобы посмотреть и прислонилась к стене. Выключатель для измельчителя оказался прямо рядом с ее плечом. Я хотел было попросить ее быть осторожнее, но промолчал. Не хотел показаться властным.
Она снова улыбнулась мне.
Я пошарил по стенкам контейнера для мусора: все, к чему я прикасался, было сырым и мягким, в том числе остатки еды. На ощупь контейнер казался резиновым – я думал, что он металлический или из твердого пластика, но стенки слегка прогибались под пальцами. И они были странно теплыми.
Жена внимательно наблюдала за мной, ее плечо теперь касалось края панели выключателя. Мой палец задел что-то твердое. Она пошевелила рукой – той, плечо которой практически лежало на выключателе, – и я тут же выдернул руку из слива.
– Что такое? Порезался?
– Все нормально. – Я с трудом смог произнести это. Голос дрожал. Она правда собиралась щелкнуть выключателем?
– Ты в порядке?
– Да. Я в порядке. Ничего не смог найти. Извини.
– Не страшно, – ответила она, зевая. Она вернулась в постель. Двигалась медленно, не обращая внимания на окружающее. Возможно, и правда ходила во сне.
Я последовал за женой наверх и обнаружил, что она каким-то образом уже уснула. И не смог заставить себя лечь с ней в постель. Все это не имело никакого смысла – то, что она терзала измельчитель мусора ночами, мясо, ее ложь о кольце... Поэтому я прокрался обратно вниз.
Раковина выглядела так же, как и раньше: несколько капель воды по краям, жирное пятно на нержавеющей стали. Я положил руки по обе стороны от сливного отверстия и уставился в черную дыру. В ней было ничего необычного, кроме смутной угрозы, ощущения чего-то острого и зубастого, скрывающегося в темноте.
А затем я услышал тихий булькающий звук в сливном отверстии. Наклонился и приложил ухо к черной дыре, чтобы лучше расслышать. Возможно, это вода текла по трубам. Но звучало иначе… как бульканье ребенка. А еще уху стало тепло… Каждые несколько секунд из слива вырывался теплый воздух, как будто отверстие дышало.
Я мигом отпрянул от раковины. За мной никто не погнался.
Просто чтобы посмотреть, что произойдет, я вытащил ломтик индейки и столкнул его пальцем в канализацию. Как только мясо выскользнуло из-под сливных клапанов, измельчитель с ревом заработал. По дому разнесся металлический скрежет. Наверное, я закричал, но все равно ничего не услышал из-за резкого, влажного скрежета. Наконец все прекратилось.
С колотящимся сердцем я собрал остатки индейки и выбросил их в канализацию, затем взял деревянную ложку и засунул ее в отверстие. Мусоропровод снова включился, я вытащил ложку. Кончик был сгрызен в щепки.
Не помню, сколько времени я простоял там, наблюдая за сливом и слушая, как лезвие пережевывает мясо. Может быть, минуту. Потом из крана потекла вода.
Это моя жена. Она спустилась вниз, а я и не заметил. Вода с шумом хлынула в канализацию и заполнила трубы. Вскоре скрежет измельчителя прекратился, и она выключила воду.
– Вода помогает пище проходить, – буднично объяснила моя жена. Я был слишком ошеломлен, чтобы пошевелиться, а она схватила меня за руки, говоря так быстро, что я не мог вставить ни слова.
Все началось несколько дней назад, когда она “подкормила” слив крошками с доски. Она подкормила слив еще разок и заметила, что ему нравится мясо. Поэтому она купила мяса. Что бы там ни приютилось – выросло, угнездилось, неважно, – существо в канализации становилось все более активным из-за еды. А это означало, что оно становилось все голоднее, а значит, и еды нужно было больше. Она извинилась за то, что так много потратила на продукты. Но ведь это того стоило. Она приручила тварь.
– Вот почему я знала, что ты будешь в безопасности, – сказала она. – Я покажу тебе.
Она достала из кладовки пакет с сахаром, намочила руку под краном и опустила ее в пакет. Всю кожу облепили белые крупинки. Затем она сунула руку в канализацию.
– СТОЙ! – закричал я.
Она вытащила руку. Абсолютно целую и идеально чистую, ни крошки сахара.
– Видишь? Он не кусается. И на ощупь приятный. – Она снова посыпала руку сахаром и сунула ее в слив. – Ай, щекотно! И так тепло.
Я не мог вымолвить ни слова.
– Хочешь попробовать?
И она намочила мою руку под краном и окунула ее в сахар. Я позволил ей. Честно говоря, мне было любопытно. Скорее любопытно, чем страшно. А потом моя рука опустилась в слив.
Раздался громкий, тошнотворный хруст. Я помню это. Но ничего не помню после, даже боли, – адреналин и шок заглушили все. Должно быть, я каким-то образом смог наложить жгут и вызвать скорую помощь.
Забавно. Я закрываю глаза и не могу даже представить культю – она все еще перевязана. Или кровь. Крови, должно быть, было целое море, но теперь все убрали, и я не могу ее себе представить.
А еще мою руку так и не нашли.
Как и мою жену.
Она забрала наличные, драгоценности, вторую машину. Все, что принадлежало мне. Полиция объявила машину в розыск. Не знаю, что сказать. Все так запутано.
Сегодня ко мне приходил сантехник, чтобы проверить измельчитель мусора. Он никогда не видел ничего подобного – ни измельчителя, ни мотора там и следа не оказалось. Его просто никогда не устанавливали. По сути, это всегда был просто пустой контейнер, стоящий под сливом.
– И вы сказали, что он работал? – с сомнением спросил сантехник.
– Да. Моя жена пользовалась им много лет.
~
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
У моей жены бессонница. И она не тратит время зря: занимается домашними делами, когда не может уснуть. Это происходит уже много лет, я давно перестал обращать внимание. Обычно я даже не просыпаюсь Но вот уже несколько ночей она все время что-то перемалывала в измельчителе – то минуту, то две. А я не мог заснуть из-за грохота. Так что однажды поздно ночью я спустился вниз, чтобы проверить, как она.
Переодетая в пижаму, она склонилась над раковиной, глядя в слив. Наклонилась так близко, что несколько прядей волос упали на дно раковины.
– Ты что-то потеряла?
Она ахнула и подскочила, услышав меня.
– Ты меня напугал.
Она и правда выглядела взволнованной, настолько, что мне тоже стало не по себе. К тому же она что-то держала в руках.
– Что там?
– Ничего, просто индейка, – виновато ответила жена. И так сильно сжала несчастный кусок, что он превратился в серо-розовую кашу.
– Ее нельзя в измельчитель. – Я не знал, что еще сказать.
– А, да. Прости, я просто такая сонная.
Индейка отправилась в мусорное ведро под раковиной. На кухонном столе лежала упаковка нарезанной индейки, уже наполовину съеденная. Зачем мы ее взяли? Только я в семье ел мясо, но терпеть не мог индейку. И не помнил, чтобы просил жену взять что-нибудь мясное.
– Проголодался?
Она увидела, куда я смотрю.
– Нет. – Ни с того, ни с сего, я вдруг похолодел. Что-то здесь явно было не так. Моя жена небрежно отвернулась и убрала мясо в холодильник. Затем, все еще стоя ко мне спиной, сказала:
– Вообще-то я и правда кое-что обронила в слив. Камень из кольца. – Она обернулась и пожала плечами. – Так глупо. Прости.
– Какой камень? – Я изо всех сил старался, чтобы голос звучал вежливо. Вообще мы раньше никогда не говорили во время ее приступов бессонницы, не подумайте ничего дурного, просто она в эти моменты словно ходила во сне. И в тот момент мне казалось, что со мной говорит незнакомка, женщина, которая по ошибке забрела в наш дом и почему-то выглядит ровно как моя жена.
– А маленький, вот. – Она подняла руку с кольцом. – Ты и не заметишь. Такой маленький. Даже не поймешь, где он должен быть.
Очень сомневаюсь, что я бы не заметил, – ведь я купил ей это кольцо, – но на кухне стояла такая темень, что и правда ничего было не рассмотреть.
– Хочешь, я достану его для тебя.
Она улыбнулась.
– Не проблема. – Я подошел к раковине. Подошел, игнорируя внезапное паническое желание убежать обратно наверх. Я любил свою жену. Я доверял ей, даже когда она, возможно, наполовину лгала.
Итак, я сунул руку в измельчитель. Там было куда более влажно и тепло, чем можно было ожидать. Неровный край лезвия казался почти горячим. Металл, должно быть, нагрелся из-за того, что измельчитель работал так долго.
– Он очень-очень маленький. – Жена подошла ближе, чтобы посмотреть и прислонилась к стене. Выключатель для измельчителя оказался прямо рядом с ее плечом. Я хотел было попросить ее быть осторожнее, но промолчал. Не хотел показаться властным.
Она снова улыбнулась мне.
Я пошарил по стенкам контейнера для мусора: все, к чему я прикасался, было сырым и мягким, в том числе остатки еды. На ощупь контейнер казался резиновым – я думал, что он металлический или из твердого пластика, но стенки слегка прогибались под пальцами. И они были странно теплыми.
Жена внимательно наблюдала за мной, ее плечо теперь касалось края панели выключателя. Мой палец задел что-то твердое. Она пошевелила рукой – той, плечо которой практически лежало на выключателе, – и я тут же выдернул руку из слива.
– Что такое? Порезался?
– Все нормально. – Я с трудом смог произнести это. Голос дрожал. Она правда собиралась щелкнуть выключателем?
– Ты в порядке?
– Да. Я в порядке. Ничего не смог найти. Извини.
– Не страшно, – ответила она, зевая. Она вернулась в постель. Двигалась медленно, не обращая внимания на окружающее. Возможно, и правда ходила во сне.
Я последовал за женой наверх и обнаружил, что она каким-то образом уже уснула. И не смог заставить себя лечь с ней в постель. Все это не имело никакого смысла – то, что она терзала измельчитель мусора ночами, мясо, ее ложь о кольце... Поэтому я прокрался обратно вниз.
Раковина выглядела так же, как и раньше: несколько капель воды по краям, жирное пятно на нержавеющей стали. Я положил руки по обе стороны от сливного отверстия и уставился в черную дыру. В ней было ничего необычного, кроме смутной угрозы, ощущения чего-то острого и зубастого, скрывающегося в темноте.
А затем я услышал тихий булькающий звук в сливном отверстии. Наклонился и приложил ухо к черной дыре, чтобы лучше расслышать. Возможно, это вода текла по трубам. Но звучало иначе… как бульканье ребенка. А еще уху стало тепло… Каждые несколько секунд из слива вырывался теплый воздух, как будто отверстие дышало.
Я мигом отпрянул от раковины. За мной никто не погнался.
Просто чтобы посмотреть, что произойдет, я вытащил ломтик индейки и столкнул его пальцем в канализацию. Как только мясо выскользнуло из-под сливных клапанов, измельчитель с ревом заработал. По дому разнесся металлический скрежет. Наверное, я закричал, но все равно ничего не услышал из-за резкого, влажного скрежета. Наконец все прекратилось.
С колотящимся сердцем я собрал остатки индейки и выбросил их в канализацию, затем взял деревянную ложку и засунул ее в отверстие. Мусоропровод снова включился, я вытащил ложку. Кончик был сгрызен в щепки.
Не помню, сколько времени я простоял там, наблюдая за сливом и слушая, как лезвие пережевывает мясо. Может быть, минуту. Потом из крана потекла вода.
Это моя жена. Она спустилась вниз, а я и не заметил. Вода с шумом хлынула в канализацию и заполнила трубы. Вскоре скрежет измельчителя прекратился, и она выключила воду.
– Вода помогает пище проходить, – буднично объяснила моя жена. Я был слишком ошеломлен, чтобы пошевелиться, а она схватила меня за руки, говоря так быстро, что я не мог вставить ни слова.
Все началось несколько дней назад, когда она “подкормила” слив крошками с доски. Она подкормила слив еще разок и заметила, что ему нравится мясо. Поэтому она купила мяса. Что бы там ни приютилось – выросло, угнездилось, неважно, – существо в канализации становилось все более активным из-за еды. А это означало, что оно становилось все голоднее, а значит, и еды нужно было больше. Она извинилась за то, что так много потратила на продукты. Но ведь это того стоило. Она приручила тварь.
– Вот почему я знала, что ты будешь в безопасности, – сказала она. – Я покажу тебе.
Она достала из кладовки пакет с сахаром, намочила руку под краном и опустила ее в пакет. Всю кожу облепили белые крупинки. Затем она сунула руку в канализацию.
– СТОЙ! – закричал я.
Она вытащила руку. Абсолютно целую и идеально чистую, ни крошки сахара.
– Видишь? Он не кусается. И на ощупь приятный. – Она снова посыпала руку сахаром и сунула ее в слив. – Ай, щекотно! И так тепло.
Я не мог вымолвить ни слова.
– Хочешь попробовать?
И она намочила мою руку под краном и окунула ее в сахар. Я позволил ей. Честно говоря, мне было любопытно. Скорее любопытно, чем страшно. А потом моя рука опустилась в слив.
Раздался громкий, тошнотворный хруст. Я помню это. Но ничего не помню после, даже боли, – адреналин и шок заглушили все. Должно быть, я каким-то образом смог наложить жгут и вызвать скорую помощь.
Забавно. Я закрываю глаза и не могу даже представить культю – она все еще перевязана. Или кровь. Крови, должно быть, было целое море, но теперь все убрали, и я не могу ее себе представить.
А еще мою руку так и не нашли.
Как и мою жену.
Она забрала наличные, драгоценности, вторую машину. Все, что принадлежало мне. Полиция объявила машину в розыск. Не знаю, что сказать. Все так запутано.
Сегодня ко мне приходил сантехник, чтобы проверить измельчитель мусора. Он никогда не видел ничего подобного – ни измельчителя, ни мотора там и следа не оказалось. Его просто никогда не устанавливали. По сути, это всегда был просто пустой контейнер, стоящий под сливом.
– И вы сказали, что он работал? – с сомнением спросил сантехник.
– Да. Моя жена пользовалась им много лет.
~
Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Сергей.
Сергей стоял на пороге камеры для временно задержанных, держа одной рукой свернутый тоненький матрас а другой сверток с постельным бельем и полотенцем. За его спиной только что закрылась массивная стальная дверь, лязгнув засовом. Он не решался сделать первый шаг в это маленькое отторгающее пространство, ставшее его временным пристанищем. Грязные зеленоватые стены, чуть более светлый потолок со слабенькой тусклой лампочкой, которая к тому же была покрыта то ли слоем пыли то ли копоти. Прямо на противоположной стене, в самом её верху, угадывалось маленькое оконце, как и лампочка покрытое слоем чего то мутного и оттого с трудом пропускающее дневной свет. Еще к тому же и зарешеченное. Вертя головой в слабом освещении он пытался оглядеться, словно не верил своим глазам.
Эти глаза, постепенно привыкающие к сумраку, наконец разглядели расположенный слева от двери камеры умывальник, с торчащим прямо из бетонной стены краном и раковиной под ней, точно такой же, как он видел в вагонах поездов. Только здесь она была всей своей нижней частью целиком вмонтирована в высокий бетонный постамент. Справа от двери очевидно располагался нужник, представлявший из себя неглубокую вытянутую овальную чашу с дырой, тоже намертво встроенную в бетонный пол. В нос ударила тяжелая неприятная смесь запахов отхожего места, гнили и хлорки.
Сергей наконец решился, прошел вперед и сел на одну из нижних полок. Всего в камере было четыре спальных места, представляющие из себя намертво вмурованные в стены металлические каркасы с приваренными к ним решетками из арматуры. Места эти располагались вдоль каждой из стен, попарно друг над другом, как в железнодорожном вагоне, только вот ни сложить их ни хоть как то пошевелить не было никакой возможности. Матрас, по прежнему свернутый, он положил рядом с собой и не решался прикоснуться к нему, понимая что стоит только его раскатать поверх скрещенных арматурин, как тем самым он, сам с собой, подпишет согласие на пребывание в этом грязном и вонючем бетонном мешке.
Посмотрел на свои кроссовки без шнурков, которые у него конфисковали вместе с брючным ремнем. От этого зрелища вдруг стало очень горько и тоскливо. Нахлынула всепоглощающая жалость к самому себе. Как же так вышло? Ведь он из семьи потомственных офицеров. Его дедушка — офицер, фронтовик, ветеран, орденоносец. Отец — действующий офицер, служащий в части, расположенной недалеко от города Энска, защищающий наше советское небо от врагов. Оба они, и дед и отец, видели в своем внуке и сыне Сереже продолжателя семейной офицерской династии.
Сергею вдруг в мельчайших деталях вспомнилось, как два раза в году, в день праздника Великого Октября и на 9 Мая, они вместе с дедом, одетым в свой парадный китель с двумя внушительными рядами орденов и медалей на нем, степенно выходили из дверей подъезда, чтобы направиться на демонстрацию. Соседки, всегда сидевшие на лавочках, увидев их всячески выказывали свое восхищение. Лица женщин расплывались в улыбках, они всплескивали руками, качали головами, наперебой здоровались с дедушкой и внуком, говорили добрые и приятные слова в напутствие. Иногда, если не выпадало дежурство в части или командировка, к дедушке и внуку присоединялся отец семейства, тоже разумеется в своей парадной офицерской форме. Вот тогда уж соседки чуть не валились с лавочек от умиления, какие у них в доме защитники и красавцы живут.
А уж как ими гордилась мама. Она редко ходила на праздничные демонстрации, предпочитая под любым предлогом оставаться дома, чтобы приготовить праздничный обед для своих мужчин. Когда сильная половина семьи выходила из подъезда, она всегда, сдвинув в сторону штору, стояла возле окна и с высоты третьего этажа смотрела вниз, пока её офицеры и сын не скрывались за листвой кленов и кустов акации, растущих вдоль панельки. Бабушки на лавочках, знающие что она всегда провожает своих, дружно поднимали головы на её окно и жестами показывали, дескать посмотри-ка, посмотри, твои-то какие молодцы пошли. Мама, в такие моменты чрезвычайно гордая собой и своими мужчинами, в ответ приветливо махала бабулькам.
Сейчас он отказывался даже представлять себе, что с ними будет, когда им сообщат о его аресте. Да что там сообщат. Уже ведь сообщили! Этот, который следователь, он же когда их с Костяном арестовывал, сам сказал, что родителей сразу поставят в известность.
А что теперь станет с его мечтой поступить в престижный военный ВУЗ в Ленинграде, чтобы пойти по стопам отца и деда? Ничего не станет! В прямом смысле не станет! Нет больше этой мечты! Сам! Сам взял и растоптал! А что станет с его отношениями со Светой? Светлана была его одноклассницей и они уже как почти как год назад признались друг другу в любви. И все это время тщательно скрывали ото всех эту свою любовь, на людях умело играя роль просто хороших товарищей. Лишнее внимание со стороны учителей и со стороны родителей им бы только мешало. Окончив школу, они вдвоем собирались ехать в Ленинград и там поступать каждый в свой ВУЗ. И только поступив, поставить своих родителей перед фактом. А там будет время до начала учебы, чтобы и с жильем вопрос решить, совместным конечно жильем. Может быть это будет комната в семейном общежитии а может, если родители решат на радостях раскошелится, то и съемная комната в коммунальной квартире.
Всё рухнуло. В один момент. Всё! Внезапно он вспомнил этого несчастного мальчика, которого они втроем забили до полусмерти! А может и до смерти! К горечи осознания собственной загубленной жизни добавилось осознание загубленной, скорее всего, жизни другого человека и жгучий, нестерпимый стыд за это. Сергею искренне, так искренне как никогда в жизни до этого, хотелось попросить прощения у этого пацана, у его родителей да у кого угодно. Ему хотелось, чтобы все они поверили в его искреннее раскаяние и простили его! Вот только не сможет он сейчас докричаться до них. Не сможет. А потом уже может быть поздно.
Сергей повернулся к свернутому матрасу, так и лежащему рядом с ним на нарах, тоненькому, местами рваному и грязному матрасу, потом вдруг без всякой брезгливости уткнулся в него лицом и одновременно стал сильно лупить по нему кулаком, как будто этот самый матрас был персонально виновен во всех его бедах.
Иван.
Войдя в свою камеру, Иван сначала испытал абсолютно те же ощущения, что и Сергей. Унюхал те же отвратительные запахи, запертые внутри не проветриваемого бетонного мешка. Так же несколько минут привыкал к тусклому свету, прежде чем смог что либо разглядеть. И точно так же несколько минут просидел в оцепенении на нижней металлической полке, у которой там, где у нормальных кроватей обычно бывает пружинящая основа из деревянных реек ну или на крайний случай мягкая металлическая сетка, были приварены металлические прутья, образующие решетку.
Но Иван, в отличии от своего товарища и подельника, не испугался ни обстановки камеры ни своего факта заточения сюда. И вовсе не потому, что очень надеялся на помощь родителей, которые должны скоро вытащить его отсюда. Ну а как же? На то они и родители, чтобы помочь ему!
Не -е -е -е -е -т! Он боялся кое-чего другого, того, что гораздо страшнее этой вонючей каморки с железной дверью и мнения родителей о нем. По настоящему он боялся того, что приходит к нему ночью, стоит ему только заснуть. Именно приходит, именно так! Хотя он столкнулся с чудовищем пока только раз, но был абсолютно уверен, что оно придет за ним еще и еще, сколько потребуется. А значит правильное слово - приходит. Но сдаваться за просто так, за здорово живешь, Иван не собирался. Занятия боксом научили его биться до конца, чего бы это ни стоило. Удача — дама очень капризная и может вдруг под самый финал улыбнуться именно тебе, хотя до этого расточала свою признательность только твоему более сильному противнику.
У Ивана уже был план, придававший ему смелости и выработанный сначала в результате напряженной умственной деятельности утром в квартире до прихода милиции а потом окончательно оформившийся уже здесь, в камере изолятора временного содержания. Посидев некоторое время на жестких металлических прутьях своих нар, он, в соответствии с планом, приступил к детальному исследованию всех уголков своего узилища. В этот момент ему бы позавидовали и опытные сыщики - обыскники, настолько тщательно и неожиданно умело Иван осматривал доставшееся ему помещение.
Начал он свой осмотр конечно с двери, прекрасно помня как именно тварь пыталась проникнуть к нему в квартиру. Дверь Ивану понравилась, она была очевидно очень прочная, металлическая. Есть надежда что такую дверь тварь не пробьет и никак не проковыряет себе дыру в ней. Ведь если бы то, что гонялось за ним прошлой ночью, умело проходить сквозь препятствия, то что, скажите пожалуйста, мешало бы ему мгновенно поймать Ивана, пройдя прямо сквозь дверь ивановой квартиры или сквозь перекрытия школьного здания? Ась? То-то же! А Иван умный, он это заметил! Щели между самой дверью и такой же металлической, вмурованной в бетон как и все здесь, дверной коробкой, были очень тоненькие, еле видимые, из за чего дверь закрывалась со скрипом, почти впритирку. То же самое относилось и к небольшому окошечку, расположенному в двери на уровне глаз и сейчас закрытому персональной маленькой дверцей. Но все равно надо будет, когда уже объявят отбой, потихоньку порвать простынку и обязательно заткнуть все эти щелки — тогда поганое чудовище не сможет просунуть внутрь свои ниточки или щупальца или как там они у него называются.
Затем Иван внимательно изучил сливные отверстия в санузле и в раковине. Пришел к такому же выводу что и ранее — простынка, вот лучший способ борьбы с незаконным проникновением незваных чудищ на территорию проживания, пусть вынужденного и временного, советских граждан. Он решил заткнуть оба этих отверстия самодельными кляпами, которые будут изготовлены из все той же многострадальной простынки.
Осмотрев окно, он с радостью понял, что вот тут то никаких дополнительных действий не потребуется. Тут до него обо всем позаботились как надо. В окне камеры было установлено толстое, толщиной несколько сантиметров, стекло из прозрачного пластика. Перед ним наличествовала решетка из арматурин, обязательно утопленная концами в бетон, как и все металлическое здесь. Со стороны улицы, установленная прямо перед окном, просматривалась еще какая-то конструкция в виде опять же металлического листа с проделанными в нем небольшими отверстиями и щелями.
Дальнейший осмотр не выявил иных подозрительных или слабых мест в тюремном убежище и Иван, весьма довольный собой и проделанной им работой, снова уселся на решетку металлических нар.
Если кто нибудь вдруг решил, что инспекция и укрепление периметра и есть весь хитроумный иванов план борьбы с привидениями, то сильно бы ошибся. Всё это были только подготовительные мероприятия. Основной же план, придуманный Иваном, состоял в том чтобы не дать себе заснуть путем чередования умеренной физической и интеллектуальной активности. Вот так и никак иначе! Поскольку тишина и сумрак камеры очень способствовали переходу в сон, хотя времени было еще всего около пяти — шести часов вечера, Иван решил немедленно приступить к выполнению плана имени себя.
Сначала он принялся ходить неспешным шагом от двери камеры до окна, стараясь не торопиться и заодно не топать, чтобы не привлечь внимание милиционеров - охранников, которые находились, как он прекрасно понимал, сравнительно недалеко от двери. Расчет здесь был простой — при такой ходьбе и сильно не устанешь и на ходу само собой не заснешь. А если вдруг каким то чудом заснешь - то непременно упадешь, ударишься и снова проснешься. Гениально ведь? Ну дак!
Промаячив таким образом примерно полчаса, по его собственным ощущениям конечно, Иван снова уселся на свои нары. Тот факт, что их плоскость была сформирована из жестких стальных прутьев, была ему на руку. На прутьях ведь долго и комфортно не посидишь и не полежишь. Уснуть на них будет тоже чрезвычайно трудно, что в данных обстоятельствах его очень радовало. Он даже свой матрас, по прежнему свернутый, закинул на верхнюю полку с глаз подальше. Усевшись, он принялся вспоминать различные задачки из школьного курса предметов, читал стихи какие помнил, пел в уме бодрые песни, повторял таблицу умножения — в общем делал все что мог, занимая работой свой мозг и не давая ему отключиться. Гордый тем, как продвигается выполнение его плана, он некоторое время развлекал себя сочинительством матерных стишков про страшную тварь, караулившую его по ту сторону сна. Это занятие его рассмешило и придало не только смелости но и даже некоторый заряд бодрости.
Само собой Иван прекрасно понимал, что человек не может без сна. Вот хоть что ты делай, а все равно рано или поздно заснешь. Организм просто выключится в определенный момент никого не спрашивая и все тут. Но это нисколько его не смущало. Наоборот, этот непреклонный биологический факт был очень даже учтен в его плане. Как именно? А посмотрите-ка на железную дверь камеры. Что вы там видите? Правильно, на этой дверке белой краской через трафарет нанесен распорядок дня находящихся в данной камере задержанных советских граждан. Что в том распорядке написано? А прямо под словами «Распорядок дня» там первой же строчкой написано «6 — 30. Подъем.». Что это значит? А значит это, что ему любыми способами нужно продержаться в состоянии бодрствования как можно ближе к этим самым заветным шести - тридцати утра. Даже если он вырубится, скажем, в четыре часа утра или что еще лучше в пять часов утра, то в нужное время дежурный милиционер зайдет в камеру и непременно его разбудит. А уж за эти час или два фиг эта самая тварь его поймает! Прошлую ночь он от нее почти восемь часов бегал! А теперь он к тому же более — менее опытный, кое какие возможности и уловки тварюги знает! Так что часик — другой как нибудь справится!
Неожиданно раздался лязг, смотровое окошечко в двери открылось и в нем показалась верхняя часть лица милиционера. Он скомандовал задержанному Ивану встать лицом к дальней от двери стене, той в которой окно и руки при этом скрестить за спиной. Стоять так, пока он не скомандует что можно повернуться. Затем тот же милиционер, видя что перед ним подросток, менее официально и немного мягче уведомил Ивана, что настало время ужина, что поднос с тарелкой и стаканами он оставит у него на нарах, что на подносе этом также небольшая передачка для него от родичей. Затем лязгнул засов двери, шаги, шуршание пластмассы о прутья, снова шаги и снова лязг. Дверь снова закрыта а у Ивана теперь есть двадцать минут на прием немудреной пищи.
Только сейчас он понял, что очень голоден. Еще бы, он ведь со вчерашнего обеда ничего не ел, а вечером матери просто соврал про вкусный ужин на квартире Костяна, чтобы быстрее лечь спать. Эх, знал бы он тогда, чем это самое «лечь спать» кончится. На радостях быстро съел кашу и выпил еле сладкий чай. В мешочке — передачке обнаружились его зубная щетка, зубная паста, чуток конфет, почему то разломанных пополам, распотрошенная пачка тоже разломанных печенек и несколько зачем то нарезанных дольками яблок. Сразу съел парочку конфет и несколько печенюшек, решив оставить остальное на потом, ведь сегодня ночью ему еще понадобятся источники энергии для поддержания физической активности. Пожалел что выпил весь, пусть и невкусный чай, пришлось сладость конфет запивать противной, с привкусом ржавчины водой прямо из крана. Ровно по расписанию появился тот же милиционер и состоялась, так сказать, процедура выноса подноса, ничем не отличавшаяся от процедуры его вноса.
Вполне приемлемо перекусив, Иван решил еще немного посидеть, чтоб как говорится утряслось, а затем продолжить действовать в соответствии с придуманным им планом. Поглядев на лампочку, приткнувшуюся на потолке, решил обязательно её протереть от грязи и пыли, дабы в его нынешнем обиталище стало светлее. Продолжая неотрывно разглядывать тускло светящую лампочку, он размышлял о том, как бы ловчее до неё добраться — потолки в камере были довольно высокие и даже с верхних нар дотянуться было сомнительно.
Лампочка же в свою очередь совсем не резала своим светом смотрящие на неё глаза Ивана. Напротив, эта самая лампочка, повидавшая на своем веку сотни если не тысячи обитателей камеры, делала все от неё зависящее чтобы успокаивать и баловать эти самые глаза — она то становилась теплым ласковым пятном, то расплывалась в красивый оранжевый бублик, то становилась похожей на оранжевую бабочку, лениво помахивающую крылышками.
Когда дежурный милиционер открыл смотровое окошко в двери камеры, где находился Иван и гаркнул «Отбой, отойти ко сну!», то увидел, что подросток уже спит, причем без всякого матраса, прямо на голой стальной решетке нар. Он покачал головой, непорядок все таки. Но заходить и что то менять не стал, зачем это ему надо. Хочет спать на железяках, пусть спит, его личное дело, спина прямее будет. Надзиратель снова закрыл на засов смотровое окно. Часы, висящие в коридоре показывали ровно 10 — 00 вечера. В точности как и написано в одной из строчек распорядка дня, нанесенного на внутренней стороне дверей всех камер, в том числе и той, в которой сейчас тихо посапывал Иван.
Костя.
Он никак не мог поверить в происходящее. С той самой секунды, когда группа вооруженных милиционеров вошла в класс, он вдруг стал воспринимал действительность совершенно отстраненно, как будто бы сидел в кинотеатре а на экране крутили цветное кино про его собственную жизнь, причем снятое его собственными глазами.
Он видел как к нему подошли милиционеры, видел как его обыскивают, видел как его руки, будто сами собой, достали его школьную сумку и демонстрируют её содержимое тому усатому мужику в гражданской одежде, представившимся следователем. Он видел как застегнулись наручники на его запястьях, как он шел буквально сквозь строй учеников его школы, как сел в милицейский УАЗик, в его маленькую стальную будку, напротив своего дружка Сереги.
Однако это самое кино про себя самого оказалось очень необычным, каким то доселе невиданным кино. Дело в том, что он не только все видел, но и все чувствовал. Он чувствовал режущий запястья холодный металл наручников, чувствовал жесткую металлическую лавку и удары таких же металлических стенок, когда УАЗик, в котором его везли, подпрыгивал на ухабах. Почувствовал как дернулось все его тело, когда уже в здании, куда его привезли, кто-то выдернул его брючный ремень. Скажите пожалуйста, в каком советском кинотеатре вдруг стали показывать такое совершенное кино?
Затем Костя в какой то момент вдруг вернулся из чудесного кинозала прямо в свое тело и сразу почувствовал неимоверную тяжесть. Его тело еле шевелилось, руки и ноги с трудом подчинялись командам разума. Ему вдруг чудовищно захотелось спать, захотелось просто лечь и забыться.
Оказавшись в камере, он не обратил не малейшего внимание на обстановку. Только увидел нары, сразу расстелил матрас и тут же на него улегся. В голове пульсировало, перед глазами снова, как тогда в классе, поплыли цветные круги. Он почувствовал как засыпает. Мелькнула искорка надежды что все, случившееся с ним сегодня, это и есть дурной сон. Что скоро он проснется и все будет хорошо, как прежде.
Внезапно громкий металлический скрежет буквально вонзился в голову. Костя открыл глаза и увидел милиционера, который тут же отошел назад к двери и приказал встать с кровати, отойти к стене под окном, повернуться к этой самой стене лицом и руки сложить за спиной. Потом уведомил что принес ужин а через двадцать минут придет снова и заберет поднос. Поковырявшись ложкой в жидкой каше — размазне и заставив себя чуть чуть поесть, он отодвинул поднос. После того как поднос наконец то унесли, решил снова заснуть. Но столь желанный сон уже не приходил.
Костя решил осмотреться и только принялся разглядывать свою камеру, как вдруг осознал, что чувство отстранения от самого себя, накрывшее его с момента ареста в школе, окончательно исчезло. Он снова полностью владел своим телом, его восприятие окружающего мира стало как никогда четким и резким. В нос ему буквально ударила, ранее им не воспринимаемая, противная смесь запахов плохо вымытого туалета, гнили или рвоты ну и конечно неистребимый в таких местах запах хлорки.
Своим обострившимся обонянием он вдруг разобрал еще один запах, который почему то встревожил его. Запах этот был явно знакомым, но он не мог толком разобрать его и вспомнить. В течении нескольких минут тревожащий запах нарастал и вдруг Костя понял — это запах пожара. Так всегда пахнет пожар! Это тот самый запах пожара, вбирающий в себя запахи горящего дерева, бумаги, краски, пластмасс и кто его знает чего еще.
Вскочив с нар Костя быстро подошел к двери своей камеры, за которой снаружи слышались какие-то приглушенные звуки и явно что-то происходило. Он несмело постучал. Затем, отчетливо чувствуя все больше и больше проникающий в камеру запах гари и даже легкий сизый дымок, уже не стесняясь заколотил кулаком по поверхности двери. Немного подождал, но ничего не произошло. Никто не только не прибежал на помощь, но даже не открыл смотровое окошко чтобы поинтересоваться, кто тут беспорядки нарушает. Почувствовав как страх вместе с паникой овладевают им, он решился на крайние меры. Не зная, поможет ему это или нет, Костя отошел от двери, в три шага разбежался и ударил в металлическую дверь всем своим телом. Неожиданно дверь поддалась, распахнулась и он по инерции буквально выпрыгнул в коридор изолятора.
Только оказавшись в коридоре, в то же мгновение он почувствовал дикий жар и по глазам резануло красными всполохами. Первый же вздох наполнил легкие едким дымом, он закашлялся. В мозгу каким то чудом всплыла инструкция, услышанная на одном из уроков начальной военной подготовки - при пожаре в здании ползи по полу, потому что горячий воздух и дым стремятся к потолку. Ноги сами подкосились, он упал на бетонный пол и второй вдох дался легче. Тут же глянул вверх над собой — черный дым действительно собирался всей своей массой около потолка и куда то утекал по нему, словно вода из перевернутой вверх ногами банки.
В следующее мгновение до ушей Кости донеслись истошные крики, даже не крики а скорее дикие завывания нескольких голосов. Посмотрев наконец в ту сторону, откуда доносился звук, он чуть не потерял сознание от охватившего его ужаса, а потом затрясся и заорал уже сам. Он увидел, как из открытых смотровых окошек дверей нескольких камер, вырываются мощные языки пламени, как будто внутри этих самых камер вспыхнуло по бочке бензина. И из этих самых окошек, вместе с языками пламени, периодически высовываются наружу обгорелые и частично обугленные, но очевидно пока еще функционирующие руки пока еще живых людей, находящихся там. Руки эти то исчезали внутри, то выбрасывались в пространство коридора, словно хотели нащупать или схватить что-то, то колотили по наружной поверхности дверей, то шарили по этой самой поверхности, очевидно пытаясь нащупать большой засов и открыть его.
Зрелище было настолько инфернальным, страшным и омерзительным, что Костю, все еще трясущегося лежа на полу, вырвало. Огромным усилием мобилизовав всю свою волю он, больше не в силах выносить жуткое зрелище, пополз вперед прямо вдоль ряда шевелящихся горящих рук. В какой то момент он инстинктивно решил помочь одному из несчастных, запертых в камере. Попытался сдвинуть засов на одной из дверей, но тот стоял намертво. В какой то момент сквозь дым ему удалось разглядеть удерживающий его замок. Мелькнула мысль — бесполезно, он ничем им уже не поможет, нужно самому уползать отсюда пока не сгорел. Жар в этом помещении нарастал буквально с каждой минутой, становилось невозможно дышать даже вблизи пола. Он все быстрее и быстрее пополз в том направлении, куда утекал вдоль потолка вонючий жирный черный дым.
Костя полз, закрыв глаза, просто судорожно перебирая ногами и руками изо всех сил, всем своим телом ощущая волны жара, все сильней и сильней накатывающиеся на него сзади. В какой то момент почувствовал под собой ступеньки лестницы и понял что ползет вверх. Дышать стало немного легче. Затем руки снова ощутили горизонтальную поверхность и он понял что куда-то все таки выполз. Решился, открыл глаза и быстро огляделся. Это было что-то похожее на большой вестибюль с дверью на улицу с одной стороны и широкой лестницей, ведущей наверх, с противоположной стороны. Он понял — ну конечно, это же здание милиции, его же сюда вместе с Серегой и привезли. А выполз он получается из подвала, там где камеры у них. А Серега получается… Там сейчас … Горит … От мысли о страшной участи друга Костю накрыло волной ужаса и тошноты одновременно.
Через некоторое время, справившись с очередным приступом конвульсий он осмотрелся еще раз. Большие деревянные двери, ведущие на улицу хоть и были приоткрыты, но так сильно пылали, что нечего и думать даже приблизиться к ним, не то что проскочить сквозь них. Вдоль стен горели деревянные скамейки и деревянные шкафы. Единственное место, где еще можно было хоть и с трудом находиться - это самый центр просторного вестибюля, равноудаленный от всех очагов горения. Именно там он и крутился пригнувшись, пытаясь сообразить как можно выбраться из здания.
Повернувшись вправо, Костя увидел очередной очаг раздирающего разум ужаса. Судя по всему, это было помещение дежурки, комнаты где находятся дежурные милиционеры, сейчас горевшее сплошной стеной огня — деревянной мебели в ней было хоть отбавляй. На решетке бывшего большого окна дежурки, зацепившись за неё тем, что осталось от рук, висел уже полностью обугленный труп. Увиденное опять окатило волной отвращения но рвотных позывов уже не вызвало, естественная человеческая реакция будто атрофировалась.
Переведя взгляд чуть левее на окно, расположенное между дежуркой и входной дверью, Костя вдруг все понял в течении секунды. Сквозь окно он увидел часть грузовой машины на которой была установлена большая рыжая бочка, на которой в свою очередь с одной стороны еще виднелась надпись «БЕН», сделанная большими черными буквами. Бочка эта сильно горела и не просто горела, а из нее периодически выплескивались и растекались по земле горящие волны. Ну конечно, понял он, это какой-то бензовоз слетел с дороги, врезался в здание милиции и загорелся. Установленная на нем бочка повредилась и горящий бензин залил подвал с камерами для задержанных и частично первый этаж здания.
Не успев толком додумать эту мысль, Костя увидел как эта самая бочка неожиданно вспухла и выбросила огромную волну горящей жидкости, устремившейся к зданию. «Взрыв!» мелькнуло в мозгу а тело, повинуясь инстинкту самосохранения, само рвануло вверх по лестнице. Его спасло то, что горящие створки дверей главного входа были открыты не сильно — меньше чем на полметра. Они и задержали волну разлившегося и горящего бензина, не дав ей поглотить убегавшего подростка. Только волна жара обожгла спину. Весь пол первого этажа здания превратился в сплошное море огня.
Только оказавшись на втором этаже, Костя понял, что обратной дороги у него нет. Более того, ему пришлось отбежать от центральной лестницы вглубь одного из двух расходящихся коридоров — жар в центре, возле лестницы, был нестерпимым. Делать нечего, придется прыгать из окон второго этажа. Глянув в конец коридора он увидел расположенное там окно, с уже разбитым кем-то стеклом но, черт его побери, закрытое металлической решеткой, створки которой стягивал замок. Он в иррациональной надежде подбежал к этому окну, подергал створки, подергал замок — нет, бесполезно, кто-то уже пробовал здесь с тем же результатом. Нечем ему вскрыть замок да и не умеет он этого делать. Разбитое окно практически не давало живительного воздуха. Костю пробил озноб и дикая паника когда он, глянув вниз увидел причину, а именно поток горящего бензина, разливающегося по земле вдоль периметра здания, как бы захватывая его в огненное кольцо и лижущего стены языками пламени. Да сколько же его там, в этой бочке, бензина?!
Завыв от ужаса, от навалившейся паники, от ощущения собственного бессилия и понимания неотвратимо наступающего и очень страшного для себя конца, Костя кинулся вдоль коридора и стал дергать все выходящие в него двери служебных кабинетов. Бесполезно, все заперты. Остался один путь — проскочить сквозь центральный очаг жара в другую часть коридора.
Раздумывать некогда и надеяться больше не на что. Костя решился, закрыл глаза согнутой в локте рукой, вдохнул воздуха сколько мог, задержал дыхание. Ладонью другой руки закрыл нижнюю часть лица на сколько смог. Затем побежал вперед, побежал так быстро, как только мог, как не бегал наверное никогда в жизни. Почти сразу почувствовал нестерпимый, доводящий до исступления жар по всей поверхности тела. Казалось что одежда на нем и волосы загорелись. Дико захотелось оторвать обе руки от лица и охлопать ими тело, сбить огонь, уменьшить боль.
Ноги делали очередные шаги но чудовищный жар все не спадал. Костя на какой-то миг решил что вторая половина коридора уже горит и он просто напросто вбежал в эту огненную трубу. Вот он, страшный и мучительный конец его жизни, наступления которого он так безумно боялся. И в этот самый момент жар исчез. Пробежав еще несколько шагов он наконец убрал от лица сильно покрасневшие и ставшие совершенно безволосыми руки. Эта часть коридора выглядела в точности так-же как и та, из которой он сюда проскочил. Те же двери служебных кабинетов. Так же запертые, сколько их не дергай. Такое же зарешеченное окно в конце коридора и замок на месте. Только у этого окна целые стекла — поэтому здесь значительно труднее дышать. А что там сбоку, возле окна?! Нет, этого просто не может быть! Костя отказывался верить своим глазам, хотя сам при этом бежал к своей последней надежде со всех ног.
Рядом с коридорным окном, на примыкающей к нему части стены, была смонтирована узкая металлическая лестница, самая простая, с трубками вместо ступеней, но ведущая прямо к люку в потолке. Буквально задыхаясь от забивающего легкие дыма, ни о чем больше не думая, даже в мыслях не допуская возможной неудачи, он вскарабкался на лестницу, приставил ладонь вытянутой руки к люку и всей силой своих ног подал тело вверх. Люк послушно откинулся внутрь чердака. Волна радости заглушила панику и страх. Не все потеряно! Уже залезая внутрь, Костя бросил последний взгляд в коридор и увидел настоящий фронт пламени, очень быстро распространяющегося вдоль стен и дверей, поверхность которых была сплошь покрыта какой то декоративной коричневой фанерой.
Выскочив на чердак, он сразу понял что и здесь ему задержаться не придется. Всё обширное пространство под скатами крыши было заполнено едким дымом. Дым попадал сюда из под свесов кровли, а больше всего валил из каких то керамических труб, оканчивающихся немного выше уровня пола чердака, сплошь усыпанного керамзитом. Трубки вентиляции, догадался Костя. Значит нужно лезть на саму крышу. Это хорошо, это правильно. Там, на свежем воздухе он уже не задохнется, там он сможет кричать и махать руками, сообщая что вот он, еще живой на этом здании и его надо спасать. Оттуда его легко снимут пожарные, просто приставив лестницу. Кстати, почему пожарные все еще не прибыли? Не могут жители соседних домов так крепко спать, что такой огромный пожар и взрывы бензовоза их не разбудили!
Одернув сам себя от праздных размышлений, он огляделся и нашел прямо над собой нижний край слухового окна. Схватился, ловко подтянулся и выбрался на довольно крутой скат крыши, находящийся с торца здания. Быстро сообразив, что удобнее всего будет сидеть и ждать спасения на самом гребне, развернулся и пополз вверх по листам шифера. Быстро добравшись до гребня крыши, идущего вдоль всего здания, уселся на него свесив ноги в стороны и стал ждать. Окрестных домов не было видно даже с самого верха крыши — настолько плотной была стена дыма по периметру здания. Впрочем и саму крышу волны горячего воздуха и дыма периодически накрывали целиком, но к счастью ненадолго и Косте удавалось, непрерывно вертя головой по сторонам, предугадывать этот момент и задерживать дыхание.
Спустя некоторый, совсем небольшой промежуток времени, Костя начал осознавать что долго высидеть на крыше ему не удастся. Во первых он видел языки пламени, все чаще и чаще вздымавшиеся по периметру скатов — видимо уже во всю силу горели кабинеты на втором этаже и мощное пламя вырывалось из окон. Во вторых он чувствовал листы шифера под ним с каждой минутой нагреваются все сильнее и сильнее. Значит огонь уже прямо под ним и вовсю лижет все эти деревянные конструкции, на которых шифер и лежит. Оглянувшись назад на то место, где располагалось окно, через которое он вылез, он увидел вовсю валящий из этого окна черный дым, на фоне которого иногда проскакивали языки пламени.
И снова жуткий страх. И снова парализующая волю паника. И снова мерзкое чувство бессилия что либо изменить. И снова спасительная мысль, сверкнувший лучик надежды!Какой же он дурак! Расселся тут, ноги свесил и ждет! На всех зданиях в нашей стране, в нашем Советском Союзе, устанавливаются пожарные лестницы, ведущие на крышу. Чтобы доблестным советским пожарникам было проще на эту крышу попадать а таким бедолагам как он, оказавшимся в плену огня, было просто с этой крыши спуститься. Разумеется, такие лесенки есть и на этом, уже целиком горящем, здании милиции.
Костя очередным, которым уже за сегодняшнюю ночь, волевым усилием поставил себя на ноги и заставил идти вдоль гребня крыши. Голова при этом у него вертелась чуть ли не на все триста шестьдесят градусов. Слезящиеся от дыма глаза из последних сил высматривали на краю крыши небольшую площадочку красного цвета с двумя дугами по краям. Перемещаться по гребню крыши было очень трудно, приходилось делать множество маленьких шажков, чтобы не соскользнуть и не покатиться кубарем по одному из скатов. А волнистые листы шифера уже были горячими, очень горячими.
Верхушку пожарной лестницы он заметил буквально чудом, пройдя почти всю крышу до противоположного конца довольно протяженного здания. К тому моменту он уже практически не мог дышать своими забитыми и обожженными легкими, он еле-еле мог видеть что-либо своими забитыми гарью глазами, он почти не мог переступать парализованными жуткой паникой ногами а окружившая его со всех сторон стена постоянно нарастающего жара буквально высушивала последние капли воли и мужества.
Костя остановился, затем сполз на скат и покатился по нему все ускоряясь, летя прямо на ту самую спасительную площадочку. Но его мечтам на спасение не суждено было сбыться. В тот самый момент, когда он находился на полпути, шифер под ним начал проваливаться, из-за чего траектория его движения изменилась и он оказался на самом краю крыши в нескольких метрах от своего последнего шанса на спасение. Его падение вниз остановил парапет, установленный на краю крыши. Но возможно зря, потому что падение с высоты было бы для него сегодня легкой и милосердной смертью.
Он оказался в огненном мешке. Снизу его тело лизало мощное пламя, вырывающееся из окна горящего кабинета на втором этаже. Сверху его тело лизало еще более мощное пламя, вырывающееся из огромного провала в крыше. Он ощущал невиданную, не поддающуюся описанию словами боль, самую сильную боль, которая только может существовать во вселенной. В безбрежном океане этой чудовищной боли его разум то растворялся на мелкие частицы, то почему-то собирался вместе вновь, не позволяя ему навсегда сбежать от жестоких мучений.
Внезапно, уже не своими глазами, а каким то внутренним зрением пульсирующего разума он увидел нечто. Прямо из стены огня, бушующего в провале крыши, появилась фигура человека, тоже окутанная пламенем, или правильнее сказать, сама состоявшая из этого самого пламени. Вокруг этой фигуры во всех направлениях непрерывно бегали сотни огненных змеек.
«Кто -о -о -о -о -о -о -о -о -о ты -ы -ы -ы -ы -ы -ы -ы?»
Голос, прозвучавший внутри сознания Кости, еще не растворившегося в бесконечной боли, был страшен. Хотя что может быть страшнее той боли, которую он сейчас испытывал. Голос казалось был соткан из самых жутких звуков завывания пламени и тяжелого гула горящих углей.
Все. С него хватит. Он хочет уйти. Он больше не вынесет ни секунды этого кошмара и боли.
«Ко -о -о -о -о -о стя ...» прозвучал в ответ его голос, жалкий и еле слышный по сравнению с голосом явившегося за ним чудовища.
В то же мгновение чудовище растворилось в бушующей стене огня а вместе с ним невесть куда исчез и океан боли. Весь рой юрких огненных змеек, тех самых что кружили вокруг чудовища, словно ища себе нового хозяина устремился к нему, к Косте, точнее к тому что от него еще осталось. И все они разом пронзили его тело, закружились в немыслимых траекториях, проходя сквозь него.
А Костя уже не боялся этих огненных змей, то струящихся вдоль его тела то пронзающих это самое тело насквозь. Все что они делали, было чрезвычайно приятно. Самое приятное, что он когда либо испытывал в жизни. Костя подумал о том что зря боялся огня, и другие люди зря боятся. Огонь он ведь не страшный, ему нужно просто довериться, подружиться с ним, полюбить его и огонь в ответ полюбит тебя. Дружба с огнем — высшее блаженство, какое только может быть.
Внезапно Костя подумал — он же лежит на краю крыши и удерживающий его парапет вот-вот прогнется от жара пламени и тогда он упадет и погибнет. Огненные змейки ничем не смогут ему помочь. Они хоть и гладят его тело, даря ему блаженство, хоть и превращают его тело в огонь, но удержать и спасти от падения не могут. Не стоит их винить за это, они не для этого созданы.
И тут на радость себе он почувствовал, как кто-то сильными руками схватил его за щиколотки и держит. Ну конечно, догадался Костя, сами-то змейки удержать его не могут, но они снова позвали на помощь то самое существо, которому раньше служили. Сейчас оно ему поможет. И действительно, существо начало дергать на себя Костино тело, уже полностью горящее таким красивым огнем, отодвигая его от края пропасти. Вот оно настоящее счастье, подумал Костя.
«Гражданин задержанный! Гражданин задержанный! Вы меня слышите?!» внезапно донеслось откуда то.
Затем тот же голос, уже ближе и отчетливей «Его пьяным что ли вчера доставили?»
Костя вдруг увидел как бесследно исчезают его новые друзья, его ласковые огненные змейки а вместо них в поле его зрения все отчетливей появляется мутно-зеленая стена и на её фоне два мужских лица в фуражках с кокардами. Один из них пристально смотрит ему в лицо а другой стоит возле ног и все еще держит его за щиколотки.
Он полностью открыл глаза и сел на своих нарах. Оба милиционера немного отошли и встали прямо перед ним. Некоторое время критически его осматривали. Потом один из них, видимо старший, спросил как он себя чувствует, не употреблял ли спиртное накануне. Попросил дыхнуть. Ничего не почуял. Сообщили Косте, что стали его будить в положенное время, а он на голос не просыпается. Мало того дергаться начал как припадочный. Еле вручную растормошили. Может он эпилепсией страдает? Ну нет так нет.
Костя, окончательно проснувшийся и ставший вдруг абсолютно спокойным и беззаботным, сообщил милиционерам, что ему просто снился плохой сон. Сам же про себя подумал, что вовсе не плохой этот сон был а даже совсем наоборот, самый лучший сон в его жизни, самый приятный. Вам таких снов, граждане советские милиционеры, во веки веков не видать!
Продолжение следует ...
Автор: 1100110011.
Сайт автора: 1100110011.ru
Родители всегда чрезмерно опекали меня. Я не знала, что такое “свобода”, если говорить начистоту. Черт, да мне до восьми лет даже не разрешали ходить в туалет одной! Хотя я не могла винить родителей.
У них был ребенок, еще до моего рождения. Джейкоб. Они очень любили его. Помню в детстве я считала, что они любят его мертвого больше, чем меня живую. Я не знала тогда, что произошло, но думала, что они в какой-то момент упустили сына из виду и Джейкоб пропал. Ему было всего 9 лет. Он просто исчез, и никто его больше не видел. Через 7 месяцев они оставили поиски. А еще через год мама забеременела мной. Тело Джейкоба так и не нашли, поэтому, я думаю, в глубине души они надеялись, что он жив и здоров где-то там.
Я никогда не встречалась с ним, но помню, что с самого детства чувствовала какую-то странную связь с покойным братом. В раннем детстве до смерти пугала родителей тем, что болтала с кем-то в темном углу стенного шкафа. И всякий раз на вопрос с кем я говорю, ответ был один: со старшим братом. Имейте в виду, мне было меньше трех лет на тот момент. Об этом рассказывали родители, иначе я бы и не вспомнила.
Джейкоб был частью моей жизни. Похоже на подсознательную реакцию на травму, вызванную чрезмерной опекой родителей, но я могла бы поклясться, что он всегда был рядом, заботился обо мне.
Однажды он заговорил со мной, когда мне было около 5 лет, – это мое первое собственное воспоминание о брате. Я раскрашивала какую-то картинку в своей комнате, а Джейкоб стоял рядом.
– Что рисуешь? – спросил он, рассеянно дергая меня за косички. Он часто так делал.
– Лес с феями, радугой и олененком. – Я гордо протянула ему рисунок. Джейкоб усмехнулся.
– Это даже не похоже на настоящий лес. Чтобы рисовать природу, нужно быть на природе. Вот, пойдем со мной.
Он взял меня за запястье своей холодной, как лед, рукой и практически вытащил на улицу. А потом вручил маленькую лопатку, которой я помогала маме в саду.
– Копай здесь.
Я подчинилась. Из земли появлялись обычные вещи: жуки, камни, корни… И кое-что еще. Джейкоб улыбнулся.
Рюкзак. По-моему, раньше он был красным. Тяжелый на ощупь – в нем определенно что-то было, но молния так заржавела, что ее было невозможно расстегнуть.
– Все в порядке. – Джейкоб пожал плечами. – Потом разберемся.
– Лили! – испуганный голос матери практически звенел. – ЛИЛИ? – Она увидела меня на улице, Джейкоб быстро забрал у меня рюкзак и подтолкнул вперед. – Боже мой, не выходи одна!
– Я была не одна! – запротестовала я, оглянулась и... ничего не увидела. Джейкоб исчез.
Мама затащила меня обратно в дом за воротник платья и отвела в мою комнату.
– Не уходи отсюда. Ты не должна выходить на улицу в таком виде. Будь осторожна.
Мне никогда по-настоящему не нравилась моя спальня. Было в ней что-то странное, я понимала это даже в самом раннем детстве. Никогда мне не удавалось остаться в ней одной – постоянно чувствовалось постороннее присутствие.
Особенно пугал стенной шкаф. Всякий раз, переодеваясь, я закрывала глаза и вслепую перебирала вешалки, пока не находила что-нибудь подходящее. Мне было все равно, что вещи не сочетались, просто хотелось поскорее закрыть дверь. Казалось, что негативная энергия, душит меня.
Внезапно Джейкоб возник у меня за спиной. Я подпрыгнула. Он посмотрел туда же, куда и я, прямо в шкаф.
– Ты боишься этой штуки, да, сестренка? – спросил он, и я неуверенно кивнула. Он взглянул на меня, затем снова на шкаф.
– Иногда нужно встретиться лицом к лицу со своими страхами. – Джейкоб очень медленно подошел к шкафу, затем открыл его одним быстрым движением. Он жестом пригласил меня подойти. Я, доверяя всему, что говорил старший брат, осторожно приблизилась.
– Заходи.
Закрыв глаза, я вошла внутрь шкафа. Двери захлопнулись. Я была так огорошена и возмущена: Джейкоб закрыл меня одну в страшном темном чулане! Я сорвала голос, выкрикивая его имя, но он не откликался.
Я свернулась калачиком и зарыдала, уткнувшись в колени. Меня охватил страх. Одиночество.
Стояла полная тишина. Не приятная, умиротворяющая тишина, нет. Такая тишина, которую чувствуешь всем телом. Как будто в шкафу со мной был кто-то еще, как будто он наблюдал за мной.
Чтобы успокоить себя, я постучала по стенкам. Заметила, что одна секция стены звучала иначе, чем все остальные, как будто была полой. Мне никогда не нравился этот угол шкафа. Самый страшный угол.
В конце концов, мама позвала меня ужинать, и я набралась смелости встать и открыть дверь.
Джейкоба в комнате не было. Никого не было.
В тот вечер родители велели мне никогда больше не упоминать о Джейкобе.
Это на какое-то время остановило меня. Честно говоря, я почти ничего не помню в промежуток времени от пяти до восьми лет… А потом случился тот разгорвор, важный разговор. Возможно первый после инцидента со шкафом, хотя не могу точно сказать. На этот раз он подвел меня к папиному рабочему компьютеру и показал всякие забавные игры. А полчаса спустя сказал прекратить заниматься ерундой и начать гуглить. Чтобы вы понимали, родители настолько контролировали мою жизнь, что я даже не знала, что такое Гугл…
Брат попросил набрать в поисковой строке имя “Джейкоб Холден”.
– Это же ты? – помню как удивилась тогда.
Я кликнула на первую попавшуюся статью.
Джейкоб Холден, 9 лет, пропал из своего дома в Колорадо 12 марта 2003 года. Он бесследно исчез. Единственное, что пропало из его комнаты – школьный рюкзак. Власти пытались призвать к сотрудничеству его родителей, Дженнифер и Карла Холденов, но безуспешно. Никто не видел, как он выходил из дома, и никто не видел его в школе.
– Школьный рюкзак? Вроде того, что мы нашли в саду?
Не говоря ни слова, он протянул мне тот самый старый грязный рюкзак. И ножницы.
– Разрежь его, Лили. Пожалуйста.
Я подчинилась. Разрезала рюкзак, который выкопала в саду три года назад. Который исчез в никуда и из ниоткуда появился.
Там было все.
Паспорт на имя Джейкоба Холдена. Свидетельство о рождении Джейкоба Холдена. Все документы, которые помогли бы идентифицировать его личность.
Но почему это было закопано на нашем заднем дворе?
Картинка начала складываться.
Мама и папа почти никогда не выпускали меня на улицу одну.
Рюкзак со всем, что в нем было, был закопан снаружи.
Мама и папа, по-видимому, отказались сотрудничать с полицией после пропажи Джейкоба, хотя и утверждали, что не прекращали поиски несколько месяцев.
Джейкоба никто не видел выходящим из дома.
...Полая стена в моем шкафу.
Думаю, Джейкоб понял, что я в все осознала. И протянул мне еще кое-что.
Большую кувалду.
– Шкаф, Лили. Ты знаешь, что делать.
Со слезами на глазах я забрала у него кувалду и побежала к шкафу. Дрожа, подошла к двери, за которой так долго скрывался мой самый большой страх, теперь зная, что там и правда было чего бояться.
Нашла полую стенную панель. И врезала по ней кувалдой.
Вот что немногие знают о мертвых телах: если поместить их в помещение с минимальным притоком воздуха, например в стену, они практически не разлагаются. Скорее высыхают, как вяленое мясо.
Коронеры сказали, что Джейкоб умер от голода. Он был еще жив, когда его замуровали.
После этого я больше никогда не видела маму и папу. Тетя забрала меня жить к себе.
А Джейкоб… Его я тоже больше не видела. Я скучаю по нему.
После той находки меня сразу увезли. Поместили в приемную семью до тех пор, пока кто-то из родственников не согласился взять меня к себе. Сидя на заднем сидении полицейской машины, я в последний раз увидела брата.
Он стоял в окне моей… нашей комнаты и смотрел на меня пустым взглядом. Джейкоб помахал мне на прощание. Я ему улыбнулась.
Наверное он никогда не сможет покинуть то место, но сделал все, чтобы я смогла.
Он был чертовски хорошим старшим братом.
~
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Родители всегда чрезмерно опекали меня. Я не знала, что такое “свобода”, если говорить начистоту. Черт, да мне до восьми лет даже не разрешали ходить в туалет одной! Хотя я не могла винить родителей.
У них был ребенок, еще до моего рождения. Джейкоб. Они очень любили его. Помню в детстве я считала, что они любят его мертвого больше, чем меня живую. Я не знала тогда, что произошло, но думала, что они в какой-то момент упустили сына из виду и Джейкоб пропал. Ему было всего 9 лет. Он просто исчез, и никто его больше не видел. Через 7 месяцев они оставили поиски. А еще через год мама забеременела мной. Тело Джейкоба так и не нашли, поэтому, я думаю, в глубине души они надеялись, что он жив и здоров где-то там.
Я никогда не встречалась с ним, но помню, что с самого детства чувствовала какую-то странную связь с покойным братом. В раннем детстве до смерти пугала родителей тем, что болтала с кем-то в темном углу стенного шкафа. И всякий раз на вопрос с кем я говорю, ответ был один: со старшим братом. Имейте в виду, мне было меньше трех лет на тот момент. Об этом рассказывали родители, иначе я бы и не вспомнила.
Джейкоб был частью моей жизни. Похоже на подсознательную реакцию на травму, вызванную чрезмерной опекой родителей, но я могла бы поклясться, что он всегда был рядом, заботился обо мне.
Однажды он заговорил со мной, когда мне было около 5 лет, – это мое первое собственное воспоминание о брате. Я раскрашивала какую-то картинку в своей комнате, а Джейкоб стоял рядом.
– Что рисуешь? – спросил он, рассеянно дергая меня за косички. Он часто так делал.
– Лес с феями, радугой и олененком. – Я гордо протянула ему рисунок. Джейкоб усмехнулся.
– Это даже не похоже на настоящий лес. Чтобы рисовать природу, нужно быть на природе. Вот, пойдем со мной.
Он взял меня за запястье своей холодной, как лед, рукой и практически вытащил на улицу. А потом вручил маленькую лопатку, которой я помогала маме в саду.
– Копай здесь.
Я подчинилась. Из земли появлялись обычные вещи: жуки, камни, корни… И кое-что еще. Джейкоб улыбнулся.
Рюкзак. По-моему, раньше он был красным. Тяжелый на ощупь – в нем определенно что-то было, но молния так заржавела, что ее было невозможно расстегнуть.
– Все в порядке. – Джейкоб пожал плечами. – Потом разберемся.
– Лили! – испуганный голос матери практически звенел. – ЛИЛИ? – Она увидела меня на улице, Джейкоб быстро забрал у меня рюкзак и подтолкнул вперед. – Боже мой, не выходи одна!
– Я была не одна! – запротестовала я, оглянулась и... ничего не увидела. Джейкоб исчез.
Мама затащила меня обратно в дом за воротник платья и отвела в мою комнату.
– Не уходи отсюда. Ты не должна выходить на улицу в таком виде. Будь осторожна.
Мне никогда по-настоящему не нравилась моя спальня. Было в ней что-то странное, я понимала это даже в самом раннем детстве. Никогда мне не удавалось остаться в ней одной – постоянно чувствовалось постороннее присутствие.
Особенно пугал стенной шкаф. Всякий раз, переодеваясь, я закрывала глаза и вслепую перебирала вешалки, пока не находила что-нибудь подходящее. Мне было все равно, что вещи не сочетались, просто хотелось поскорее закрыть дверь. Казалось, что негативная энергия, душит меня.
Внезапно Джейкоб возник у меня за спиной. Я подпрыгнула. Он посмотрел туда же, куда и я, прямо в шкаф.
– Ты боишься этой штуки, да, сестренка? – спросил он, и я неуверенно кивнула. Он взглянул на меня, затем снова на шкаф.
– Иногда нужно встретиться лицом к лицу со своими страхами. – Джейкоб очень медленно подошел к шкафу, затем открыл его одним быстрым движением. Он жестом пригласил меня подойти. Я, доверяя всему, что говорил старший брат, осторожно приблизилась.
– Заходи.
Закрыв глаза, я вошла внутрь шкафа. Двери захлопнулись. Я была так огорошена и возмущена: Джейкоб закрыл меня одну в страшном темном чулане! Я сорвала голос, выкрикивая его имя, но он не откликался.
Я свернулась калачиком и зарыдала, уткнувшись в колени. Меня охватил страх. Одиночество.
Стояла полная тишина. Не приятная, умиротворяющая тишина, нет. Такая тишина, которую чувствуешь всем телом. Как будто в шкафу со мной был кто-то еще, как будто он наблюдал за мной.
Чтобы успокоить себя, я постучала по стенкам. Заметила, что одна секция стены звучала иначе, чем все остальные, как будто была полой. Мне никогда не нравился этот угол шкафа. Самый страшный угол.
В конце концов, мама позвала меня ужинать, и я набралась смелости встать и открыть дверь.
Джейкоба в комнате не было. Никого не было.
В тот вечер родители велели мне никогда больше не упоминать о Джейкобе.
Это на какое-то время остановило меня. Честно говоря, я почти ничего не помню в промежуток времени от пяти до восьми лет… А потом случился тот разгорвор, важный разговор. Возможно первый после инцидента со шкафом, хотя не могу точно сказать. На этот раз он подвел меня к папиному рабочему компьютеру и показал всякие забавные игры. А полчаса спустя сказал прекратить заниматься ерундой и начать гуглить. Чтобы вы понимали, родители настолько контролировали мою жизнь, что я даже не знала, что такое Гугл…
Брат попросил набрать в поисковой строке имя “Джейкоб Холден”.
– Это же ты? – помню как удивилась тогда.
Я кликнула на первую попавшуюся статью.
Джейкоб Холден, 9 лет, пропал из своего дома в Колорадо 12 марта 2003 года. Он бесследно исчез. Единственное, что пропало из его комнаты – школьный рюкзак. Власти пытались призвать к сотрудничеству его родителей, Дженнифер и Карла Холденов, но безуспешно. Никто не видел, как он выходил из дома, и никто не видел его в школе.
– Школьный рюкзак? Вроде того, что мы нашли в саду?
Не говоря ни слова, он протянул мне тот самый старый грязный рюкзак. И ножницы.
– Разрежь его, Лили. Пожалуйста.
Я подчинилась. Разрезала рюкзак, который выкопала в саду три года назад. Который исчез в никуда и из ниоткуда появился.
Там было все.
Паспорт на имя Джейкоба Холдена. Свидетельство о рождении Джейкоба Холдена. Все документы, которые помогли бы идентифицировать его личность.
Но почему это было закопано на нашем заднем дворе?
Картинка начала складываться.
Мама и папа почти никогда не выпускали меня на улицу одну.
Рюкзак со всем, что в нем было, был закопан снаружи.
Мама и папа, по-видимому, отказались сотрудничать с полицией после пропажи Джейкоба, хотя и утверждали, что не прекращали поиски несколько месяцев.
Джейкоба никто не видел выходящим из дома.
...Полая стена в моем шкафу.
Думаю, Джейкоб понял, что я в все осознала. И протянул мне еще кое-что.
Большую кувалду.
– Шкаф, Лили. Ты знаешь, что делать.
Со слезами на глазах я забрала у него кувалду и побежала к шкафу. Дрожа, подошла к двери, за которой так долго скрывался мой самый большой страх, теперь зная, что там и правда было чего бояться.
Нашла полую стенную панель. И врезала по ней кувалдой.
Вот что немногие знают о мертвых телах: если поместить их в помещение с минимальным притоком воздуха, например в стену, они практически не разлагаются. Скорее высыхают, как вяленое мясо.
Коронеры сказали, что Джейкоб умер от голода. Он был еще жив, когда его замуровали.
После этого я больше никогда не видела маму и папу. Тетя забрала меня жить к себе.
А Джейкоб… Его я тоже больше не видела. Я скучаю по нему.
После той находки меня сразу увезли. Поместили в приемную семью до тех пор, пока кто-то из родственников не согласился взять меня к себе. Сидя на заднем сидении полицейской машины, я в последний раз увидела брата.
Он стоял в окне моей… нашей комнаты и смотрел на меня пустым взглядом. Джейкоб помахал мне на прощание. Я ему улыбнулась.
Наверное он никогда не сможет покинуть то место, но сделал все, чтобы я смогла.
Он был чертовски хорошим старшим братом.
~
Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Иван.
Утром Иван в школу не пошел. Он просто физически не смог заставить себя выйти из квартиры, в которой сейчас на полную громкость включены телевизор и радио. Был бы у его семьи в собственности магнитофон или проигрыватель грампластинок — они бы тоже гремели на всю катушку. Во всех комнатах был включен свет. Шторы всех комнат и даже занавески на кухне были раскрыты настежь. Вся квартира была буквально залита светом и звуком.
Иван боялся заснуть. Сейчас его уже не так сильно тяготил страх перед последствиями совершенного накануне. Нет, он прекрасно помнил и осознавал все что он сделал. И это осознание по прежнему наполняло его душу страхом. Но вот перспектива нечаянно заснуть — нет, это был уже не просто страх. Сама мысль о том что он сейчас возьмет, да и заснет, внушала ему иррациональный ужас. Весь балаган, устроенный Иваном в собственной квартире, как раз и имел своей целью не допустить этого. Как отреагируют на такую выходку его родители, вернувшись с работы, Ивана сейчас совершенно не волновало.
Вчерашним вечером, когда Иван вышел вышел из квартиры товарища и направился к себе домой, он впервые в жизни, понял что такое настоящее отчаяние. Он видел людей вокруг себя но понимал, что их жизнь, обычная человеческая жизнь со своими горестями и радостями, частью которой он сам был совсем недавно, сейчас уже не для него. Несколько часов назад он, в буквальном смысле своими руками, вычеркнул себя из этой жизни.
Ему казалось, что ноги были увешаны железными чушками, настолько трудно удавалось переставлять их. Он буквально считал каждый сделанный шаг на пути к своей квартире, которая казалось ему единственным убежищем, где он может спрятаться от всего, закрыться как улитка в своей ракушке. Ведь вот только что они с пацанами, отсиживаясь в квартире одного из них, почти смогли уверить друг друга что их преступная выходка сойдет им с рук. Непрерывно разговаривая, они приводили друг другу разные доводы в пользу того что им удастся выйти, как говорится, сухими из воды. В своем маленьком коллективе они создали общую волну, с которой хорошо резонировали их души.
А сейчас он один и не ловится больше в его голове эта самая волна, на которой в последние несколько часов их совместными усилиями крутилась передача «Как избежать ответственности за преступление. Пособие для начинающих.» И как назло, словно обухом, по той самой голове ударила новая мыслишка — а не сдадут ли его самого его же подельники как организатора. Ведь как не крути, он организатор и есть. И кулаками махать он начал первый, ослепленный иррациональной злобой на храброго восьмиклашку. Иван сжал зубы и буквально застонал. Да будь она проклята эта Машка! Сдалась она ему! И чего он повелся как последний придурок? Заступник хренов выискался! Было бы из за чего! А теперь всё! Жизнь накрылась!
Он поднял глаза и идти ему стало чуть легче. Он увидел угол своей панельной пятиэтажки. Еще метров пятьдесят по аллейке между домами, потом повернуть и останется совсем чуток до его второго подъезда. Еще никогда в жизни ему так сильно не хотелось оказаться в своем подъезде — том самом, где противно скрипит возвратной пружиной подъездная дверь, где на стенах во многих местах висит бахрома облупившейся эмали, где на подоконниках подъездных окон стоят жестяные банки с воняющими горками окурков, где у лестниц ступеньки с еле заметными остатками вытертой краски по краям, где перед дверями квартир лежат разномастные и насквозь пропитанные кошачьей мочой коврики, где из за этих самых дверей доносится весь спектр запахов готовящейся еды — начиная от тошнотворного вареной селедки и заканчивая приятным запахом говяже-свиных котлет.
Его вдруг кто-то окликнул. Иван с большим усилием придал себе беззаботный вид и приветственно помахал рукой в ответ. Оказалось это мужичок из соседней квартиры, стоящий в кругу таких же ровесников его отца возле нового ИЖака, по видимому купленного одним из них.
Последние пару десятков метров Иван шел уже совершенно не замечая ничего вокруг, плевать ему было на всё и на всех. Дверь в подъезд, ступеньки, дверь квартиры, поворот ключа, вошел, закрыл, разулся — все действия на автомате, на краю сознания. Так, стоп! Иван отчетливо понял, что сейчас нужно очень напрячься, дабы в ближайшие полчаса выглядеть спокойным и вести себя как обычно. Хоть из последних сил, как будто ты уже на ринге два раунда выстоял против чемпиона города и тебе только третий на ногах продержаться. А потом уже можно упасть без сил — никто не осудит. И вот сейчас, образно выражаясь, тот самый третий раунд и есть — дежурное вечернее общение с родителями.
В большой комнате, откуда вышла мама, работал телевизор. Доносились реплики футбольного комментатора — значит и отец дома. Поздоровавшись с ней и прокричав привет отцу, Иван направился было прямо в свою комнату, но мама, будто бы ненароком, преградила ему дорогу. Все таки кто бы что не говорил, но материнская душа чувствует души своих детей. Вот и сейчас она ощущала легкое беспокойство но сама не могла понять его причину. Вслух же удивилась, дескать чего это сынок, по своему обыкновению, не бежит на кухню с целью уполовинить запас готовой еды, стоящей в кастрюлях на плите. Иван в ответ заявил чтоб она не волновалась за его желудок, что он сытый дальше некуда, что был он вместе с Серегой на квартире у Костяна, где они втроем сначала разучивали новые для себя боксерские финты а потом поужинали супом, оставленным костяновой мамой для сыночки. Такой ответ выглядел абсолютно логично и её успокоил. Тем более что унюхать запах алкоголя или сигарет от стоящего буквально в двадцати сантиметрах сына ей не удалось, а в этом деле она дала бы фору любой трубочке-алкотестеру.
Иван наконец то прикрыл дверь в свою комнату, разделся и буквально упал в свою постель. У него больше не было сил ни делать что-то ни думать о чем-то. Стоило только его голове ощутить мягкость подушки, как он сразу же стал проваливаться в спасительные глубины сна.
Аритравк.
Проснулся Иван посреди ночи от нестерпимой жажды. Казалось что и рот и горло не просто сухие а покрыты самым настоящим песком, да еще и горячим. Он встал и направился в сторону кухни. В квартире темно и тихо, как собственно и должно быть по ночам в квартирах добропорядочных советских граждан, отдыхающих после тяжелого трудового дня.
На подоконнике под кухонным окном всегда, сколько Иван себя помнил, стояла трехлитровая банка а в этой банке жил чайный гриб. Гриб очень любил когда ему в банку подливали охлажденную кипяченую водичку и подкидывали немного сахарка. А все члены ивановой семьи в свою очередь очень любили время от времени сцеживать через марлечку мутноватую жидкость, которая являлась средой обитания этого самого гриба и с удовольствием пили её. Грибковая жидкость была очень вкусной — вкуснее магазинного кваса и конечно ни в какое сравнение не шла с приторной газировкой.
Вот и сейчас Иван решил нацедить себе живительной влаги из банки. В процессе наполнения граненого стакана его взгляд упал на видимый из окна участок двора. На улице было темно, только слабые отсветы далекого фонаря еле пробивались сквозь листву дворовых деревьев и слабый свет луны чуть помогал ему. На земле лежал белесый слой тумана, верхний край которого достигал сидений скамеек, расположенных на детской площадке. Иван напился, поставил стакан на подоконник и хотел уже было развернуться и идти в свою кровать — жажда исчезла но желание отрешиться от всего и забыться сном никуда не делось.
Кое что необычное во дворе на детской площадке привлекло его внимание. Прямо посреди песочницы, вполне различимый, возвышался столб, состоящий как казалось из того же тумана. Иван удивленно пригляделся. Нет, это не столб, это как будто бы очертания человеческой фигуры, очень похожее на то, когда на человека полностью накинули большую простынку. Все детали при этом скрыты но бугор головы и очертания плеч вполне отчетливы. Чем дольше Иван смотрел на непонятное явление, тем сильнее оно притягивало взгляд.
Наконец Иван решительно мотнул головой освобождаясь от наваждения. Пробормотал что то про чертовщину, которая привиделась и развернувшись вышел из кухни в коридор квартиры. В слабом, очень слабом свете, влетавшем в кухню через окно, ему привиделось что будто бы и на полу его квартиры расплылось что то белесое, похожее на туман. Задумываться над увиденным он не стал, все его естество жаждало одного — снова упасть в спасительное тепло и мягкость кровати и провалиться в сон.
Он уже было собирался шагнуть из коридора в свою комнату как вдруг …
«Дз -з -з -з -з -з -з -з -з -з -з -з -з -з -з -и -и -и -и -и -и -и -и -и -и -и -и -нь!»
Громкий! Резкий! Неожиданный! Звук дверного звонка буквально разрубил пополам абсолютную тишину ночи. Тело Ивана буквально облило холодом, будто его абсолютно голого выкинули зимой из бани в сугроб, усыпало мурашками а в затылке отчетливо запульсировало. Шок от неожиданно произошедшего был настолько сильным, что он на несколько секунд потерял способность двигаться и даже мыслить. Впрочем быстро оправившись от шока, Иван очень удивился тому факту, что его родители не проснулись, ведь этот трезвон неминуемо должен был разбудить их. Да что там говорить, дверной звонок в их квартире был ого-го какой мощи, ночью его должны были услышать даже соседи в своих квартирах за стенами и закрытыми дверями. Однако после того как звук звонка стих снова установилась абсолютная тишина. Из спальни родителей не доносилось ни одного движения и ни одного звука.
Иван развернулся и уставился на входную дверь. Его окатила очередная волна мурашек и липкого холода. Он вдруг понял — звонок ведь не звонит сам по себе, для этого обязательно нужно нажать на кнопку, расположенную с той стороны двери. И кто-то нажал на эту кнопку. И он был абсолютно уверен, что не слышал топанья ног убегающих детишек, которые почему то оказались ночью вне своих квартир, без присмотра родителей и забрались в их подъезд похулиганить. Значит тот, кто нажал на кнопку звонка, по прежнему там! Стоит! Прямо за дверью!
Иван осторожно, стараясь ступать как можно тише, двинулся к входной двери. Осознание того факта, что он находится в своей квартире, придавало ему уверенности в себе. Тем более что открывать входную дверь, с целью узнать кто за ней находится, не было никакой необходимости. Есть такая отличная штука, простенький оптический прибор, дверной глазок называется, который услужливо покажет стоящего перед дверью во весь его рост. Вот наконец он аккуратно оперся обеими руками на дверь, приблизил к ней лицо и заглянул в отверстие глазка.
На темной лестничной площадке, прямо перед его дверью, стоял человек, с головы до ног накрытый какой то светлой, может быть белой тканью. Так Ивану показалось сначала. Он на какие то секунды уверился, что происходящее сейчас действительно чья то глупая шутка и шутник вот он, собственной персоной, стоит перед дверью и нарывается на нецензурные эпитеты в свой адрес. Но приглядевшись внимательней он вдруг начал осознавать, что уже который раз за эту злосчастную ночь, буквально тонет в охватывающем его страхе. Сердце вдруг застучало так быстро и сильно, что при каждом своем расширении перед ударом буквально распирало грудную клетку и не давало вздохнуть. В противоположность мечущемуся горячему сердцу, позвоночник стал словно ледяной столб. Холодный паралич от позвоночника мгновенно распространился в руки, ноги и даже глаза, ставшие неподвижными. Разум Ивана оказался словно запертым в тюрьме тела и сейчас бился в одиночной камере мозга, будучи не в силах осознать увиденное.
Это был не саван. То что облегало человеческую фигуру было похоже на множество струек светящегося серебристым дыма или тумана. Эти струйки, непрерывно двигаясь и переплетаясь между собой, образовывали полотно, надежно скрывающее то, что под ним находилось. Весь пол подъезда был покрыт слоем того же белого тумана. У подножия фигуры этот туман поднимался и клокотал, словно хотел забраться по ней по выше но у него этого не получалось.
Лицо. Там где у человека должно быть лицо — у фигуры было лишь плоское подобие овальной маски, контурами и размерами похожими на человеческое лицо, но без всех выступающих элементов, присущих этому самому лицу. Такого же серебристого цвета как и остальное обличье фигуры, только заметно ярче. Маска эта непрерывно пузырилась, словно кипела изнутри. Так выглядит закипающее молоко в кастрюле, если смотреть на нее сверху. И каждый раз, когда очередной пузырь вспухал и лопался, из него выбрасывалась и начинала расти тонкая белая нить. Было очень похоже на то, как молодой корень какого нибудь растения выбрасывает тонкие белые нити во все стороны, стремясь проникнуть в толщу грунта и собрать с их помощью питательные вещества для дальнейшего роста. Иван краем своего измученного сознания вдруг некстати вспомнил, что биологичка на одном из уроков крутила им кино про это на кинопроекторе.
Вот только нити, исходившие из лица ужасной фигуры, росли не вниз, как корни растения, и даже не в стороны. Они росли вперед, прямо в направлении двери квартиры Ивана. Они ощупывали поверхность обитой дерматином двери, искали любую возможность просочиться внутрь. И они нашли путь. Иван, по прежнему стоящий возле двери, упершийся в нее руками и смотрящий одним глазом в отверстие дверного глазка, другим же своим глазом увидел, как множество нитей со всех сторон пробираются в квартиру сквозь щели между полотном входной двери и самой дверной коробкой. Попав внутрь квартиры, нити сначала колебались, будто ощупывая пространство а затем все более и более уверенно продолжали свой рост по направлению к голове человека. С появлением нитей слой тумана, тот самый который стелился по полу квартиры и которому Иван сначала не придал значения, подумавши что ему показалось, вдруг вырос в высоту почти до уровня его колен.
«Кто-о -о -о -о -о -о -о -о -о ты -ы -ы -ы -ы -ы -ы -ы -ы -ы?!»
Раздавшийся голос был для Ивана словно удар молотом, который будто бы еще больше смял живое пространство его мозга, оставив еще меньше места для мечущихся внутри остатков разума. Это не был голос какого то одного человека. Этот голос был словно собран из злобного шипения, бормотания и визга людей разных возрастов — начиная от грудных детей и заканчивая глубокими стариками. Этот голос звучал так, будто он непрерывно то распадался на тысячи отдельных звучащих по своему осколков то снова собирался в одно целое. Он был сюрреалистичный, иррациональный, страшный. Иван вдруг понял, что голос исходит от той самой фигуры за дверью. А еще он понял что ни в коем случае нельзя отвечать на этот вопрос. Как бы ни хотелось этого сделать, чтобы прекратить мучения. Нельзя отвечать! Молчать, молчать, чего бы это не стоило! Иначе всё, смерть, вечное ничто!
Возможно именно это осознание близкого и страшного финала, противоестественного для всего живого и отвергаемого всем живым, придало Ивану сил. Возможно это понимание послужило тем самым катализатором глубинных природных сил, заложенных во всем живом. Бившийся в агонии ужаса разум человека, лишенного возможности двигаться, вдруг породил кратковременный но чрезвычайно мощный выброс невиданных жизненных сил, перед которыми пал наведенный морок.
А еще Ивану помогло то, что обе его руки упирались в дверь с того самого момента, как он посмотрел в дверной глазок. И как только его тело вновь обрело способность двигаться, он инстинктивно, из последних сил, оттолкнулся от двери обеими руками и буквально отлетел вглубь квартиры, подальше от двери и стоящей прямо за ней страшной фигурой.
Он упал на пол в белесый туман и лежал там несколько секунд, пытаясь восстановить хоть капельку сил. В освободившийся из сжимающейся коробки ужаса разум пришла одна но единственно правильная, как казалось Ивану, мысль. Нужно бежать в комнату к родителям! К родителям, к маме и папе, быстрей! Это же они дали ему жизнь! Они же его и спасут! Точно! Они знают что делать, они не могут не знать! Сам же он исчерпал собственные силы сопротивляться тому ужасу который пришел за ним. Теперь его единственная надежда спрятаться от всего плохого за теми, кто дал ему жизнь, чьи руки согревали его в младенчестве, кто в детстве ограждал его от всех напастей, кто утешал при боли и обидах. Бежать сейчас же! Встать и рвануть! Давай!
Алокш.
Иван поднял голову, оперся руками, оттолкнулся ногами, рванулся вперед и почти сразу снова упал. На асфальт. Не было под ним больше никакого пола квартиры, покрытого линолеумом. Был только он, все так же одетый только в трусы и футболку. Был только асфальт, покрывающий площадку перед каким то зданием. Зданием! Почему? Ведь только что, буквально секунду назад, он был у себя в квартире! Подняв голову и посмотрев выше Иван узнал крыльцо и фасад своей школы. Только вот козырек над крыльцом украшала странная надпись «АЛОКШ». Он не стал раздумывать что здесь делает эта странная надпись и что она означает. Вместо этого решил внимательно осмотреться по сторонам — ну да, вот он еле видимый в призрачном свете луны школьный стадион, вот сбоку от него школьная теплица, вот дорожка, ведущая от ворот к школьному крыльцу, обсаженная густыми стенами кустов акации по обеим сторонам с возвышающими над ними агитационными стендами. А в дальнем конце этой дорожки он увидел …
Удар жути снова настиг Ивана, он чуть не заорал в голос. Там была она, или оно или как это назвать вообще. Та самая жуткая фигура из дыма, тумана или чего еще там, от которой расползаются белые змеи и которая еще минуту назад там, в квартире, чуть было не убила его. И она медленно плыла к нему, вместе со своим проклятым туманом, стелившимся по земле перед ней и как будто бы расчищающему дорогу этому чудовищу.
Иван, уже немного оклемавшийся от потрясения, почувствовал что то вроде прилива сил. Он понял — надо бежать. Бежать пока может. Бежать от этой фигуры, несущей смерть! А куда бежать? Конечно в школу! Там он спрячется. Там страшная фигура его не найдет!
Он последний раз оглянулся на преследовавший его ужас а затем изо всех сил рванул вперед, к школьному крыльцу. Взбежал на крыльцо, рванул за ручку одной из школьных дверей, через которую ученики обычно и попадали в школу. В последний момент кольнула мысль о том что сейчас же ночь и эта дверь по всем правилам должна быть заперта. Но та почему то легко открылась и он больше не раздумывая заскочил внутрь. Затем пробежав еще несколько метров и толкнув еще одну, уже внутреннюю дверь, оказался в темном и пустом школьном вестибюле.
Судорожно огляделся по сторонам. Справа черным провалом зиял вход в школьный спортзал. Нет туда ему не надо, там прятаться совершенно негде. Слева была большая стеклянная стена школьной столовой, за которой в слабом лунном свете, падающим под углом из больших окон, виднелись ряды множества обеденных столов вместе со стульями, аккуратно установленными на столы в перевернутом виде. Все это нагромождение отбрасывало мешанину причудливых теней на пол и противоположную от окон стену, смешиваясь в жуткую какофонию с нарисованным на этой самой стене панно с упитанными пионерами и комсомольцами. Еще дальше, за рядами столов, были видны полки раздачи и столовские плиты. Туда тоже нельзя, там тоже не спрячешься. Не в плиту же лезть!
Спину лизнул ледяной озноб. Иван обругал себя придурком, ведь тварь наверняка уже близко, может она в этот самый момент уже поднимается по ступенькам школьного крыльца. Бежать! И он помчался вперед по коридору, по освещаемому луной полу, мимо школьных раздевалок, прямо в главный учебный корпус.
На первом этаже оставаться не стал. Сразу повернул на лестницу и перепрыгивая через ступеньки устремился вверх. Второй этаж тоже по какой то причине показался Ивану не слишком надежным. Проскочил выше на третий этаж и забежал в рекреацию. Сам толком не зная что именно он ищет, в панике рвал на себя двери учебных кабинетов и заглядывал внутрь. В некоторых кабинетах, слабо освещенных струящимся из окон лунным светом, он видел такой же образцовый порядок как и в школьной столовке — перевернутые стулья на партах, чистые школьные доски, чистый пол. В других же кабинетах почему то царил полный хаос — парты и стулья были перевернуты и разбросаны как попало, на полу почти сплошным слоем лежали какие то бумаги и пара-тройка упавших потолочных светильников, на досках мелом нарисованы разные непристойности и написаны неприличные слова.
Очередной раз открыв дверь в один из таких разгромленных кабинетов Иван чуть не потерял сознание от страха и решил что вот он, конец всему. Попался. В этом кабинете было почему то разбито окно и белая штора, опять же освещенная вездесущим в эту проклятую ночь лунным светом, колыхалась на слабом ветерке. Но нет худа без добра! Шок подействовал отрезвляюще, перебил панику и подарил дельную мысль. Свет! Ну конечно, свет! Может преследующая его жуткая тварь боится света? Заглянул внутрь. Вот они кнопочки выключателей. Он с надеждой вдавил оба одновременно. И ничего. Кнопки щелкали но электрические лампы под потолком оставались предательски пусты. Ни одной искорки не проскочило в этих лампах. Иван завыл от злости и отчаяния. Значит надо бежать еще выше, на последний, четвертый этаж. А там … А там … А там будь что будет.
Быстро вернувшись ко входу на лестничную секцию он остановился у края площадки третьего этажа, осторожно перегнулся через перила и посмотрел вниз. Сердце ёкнуло и судорожно заколотилось рваным ритмом, пропуская удары. Снова, уже знакомый, но от этого не менее мерзкий и липкий озноб прошиб тело. Внизу, в районе первого этажа, отчетливо виднелся белесый слой тумана, услужливо подсвеченный все тем же, будь он не ладен, лунным светом. Значит тварь уже там, значит она продолжает неумолимо идти за ним. Иван почувствовал, что начинает плакать. Да что ты такое?! Что тебе от меня нужно?! Чего привязалась?! Он давно уже не плакал, последний раз уже и не помнил когда это было. Наверное когда был ребенком, может в детском садике или когда учился в первом классе. Потом его отдали в секцию бокса где его быстро научили терпеть боль, скрывать обиду и эмоции. Поэтому заплакать у Ивана не получилось, получилось только несколько раз судорожно всхлипнуть и все. Тем не менее помогло. Снова вернулась способность соображать.
Первым делом Иван несколько раз ритмично вздохнул чтобы восстановить свой сердечный ритм. Потом большими прыжками побежал вверх по ступенькам последнего пролета лестничной секции на последний же четвертый школьный этаж. Он уже ни на что не надеялся. Он уже смирился с мыслью, что ему все таки не удастся спастись от зла, преследующего его и буквально загнавшего его в угол. Он решил что будет убегать, пока хватит сил и тем самым хоть немного продлит свою жизнь. Но когда он выскочил в рекреацию четвертого этажа и оглянулся по сторонам, то сердце его снова бешено заколотилось но уже от нахлынувшей радости.
Там, в самом дальнем конце большого пространства, там где на каждом этаже находились туалеты, там же находился и чуланчик для уборщицы, где она хранила свои ведра, тряпки и швабры, чтобы не приходилось таскать все это хозяйство с собой с этажа на этаж. И в этом чуланчике горел свет, четким пятном падая из двери чуланчика на примыкающие стены и пол. И о чудо, сама уборщица тоже была тут. Она стояла возле входа в свой чуланчик, сейчас повернувшись к Ивану спиной, и ковырялась в каком то своем оборудовании. Наверное пришла пораньше, чтобы успеть помыть полы до того, как утром явится толпа жаждущих знаний пионеров и комсомольцев, которые все равно эти полы быстро испоганят своими обувками.
Иван подпрыгнул на месте и припустил что было сил по направлению к труженице швабры и веника. Он еще никогда в жизни не был так рад её видеть. Раньше он её просто не замечал, она была и для него, да и что греха таить, для большинства других учеников и сотрудников школы, абсолютно пустым местом. Представительница самой низшей школьной касты, которую уважали и боялись разве что неопытные первоклашки, да и то не все. Но сейчас она была для него самым настоящим спасением. Он бежал, приближаясь к ней и удивлялся что она даже не обернулась на звук его шагов. Ну конечно, все просто, ведь он сейчас босой и шлепанье ступней его ног о мрамор пола почти не слышен. А она все таки пожилая уже.
Сейчас он добежит и все ей расскажет. Она конечно удивится сначала но потом обязательно что нибудь дельное присоветует. Иначе и быть не может. Иван был в этом совершенно уверен. Кроме того, когда вдвоем — уже не страшно, особенно когда со светом. Да и тварь сюда может уже не сунется. Может она действительно света боится! А может она на людей только по одиночке охотится. С этими мыслями Иван наконец то преодолел длинный вестибюль, остановился возле двери каморки и собрался протянуть вперед руку чтобы аккуратно похлопать по плечу уборщицу, по прежнему копошившуюся с чем то возле стены и так и не услышавшую его приближение.
Время вдруг потекло медленно — медленно а окружающий воздух как будто превратился в густой прозрачный и очень холодный сироп, в котором даже лунный свет сам колыхался какими то волнами. Иван увидел, как его рука бесконечно долго распрямляется в направлении женщины. А сама уборщица, одетая в свой завсегдашний синий халат, с повязанной на голове цветастой косынкой, словно что то наконец услышав, вдруг развернулась лицом к нему одним плавным и непонятным движением, как будто вывернулась сама сквозь себя. На месте лица у нее был абсолютно черный провал.
Иван удивленно смотрел на свои руки, которыми он пытался оттолкнуть вдруг появившееся новое чудовище - руки эти двигались медленно, с трудом продираясь сквозь густой сироп воздуха. То же самое можно было сказать и о его ногах, с помощью которых он пытался отпрыгнуть назад, но ноги сейчас действовали нисколько не быстрее рук.
А вот чему этот густой воздух нисколько не мешал, так это внезапно появившемуся под ногами Ивана белесому туману и белым тонким нитям, которые он сегодня уже видел и которые все так же начали опутывать пространство вокруг него, стремясь создать что то вроде кокона. Он уже знал что это за ниточки такие и откуда они берутся. Он отчетливо понимал что распускающее их непонятное и страшное существо находится прямо за его спиной. И сейчас между ними нет даже той хлипенькой преграды в виде деревянной квартирной двери. В следующее мгновение он почувствовал, как очень холодная и очень сильная рука, словно тисками схватила его сзади за шею. И опять он услышал …
«Кто-о -о -о -о -о -о -о -о -о ты -ы -ы -ы -ы -ы -ы -ы -ы -ы?!»
Уже знакомый, мерзкий и абсолютно нереальный голос задал уже знакомый вопрос. Вопрос на который, как он уже понял, нельзя было отвечать. Ответишь и вроде как пропуск себе выпишешь на тот свет. А не ответишь? Похоже тот же результат будет. От осознания этого факта смертельная апатия овладела Иваном. Последняя его мысль, как ни странно, была о том, как он глупо и обидно попался в ловушку с уборщицей, устроенной несомненно этим самым чудовищем. Повелся на свет из каморки. А свет то между прочим, как он сейчас только осознал был не белым и не желтым и даже не синим или каким другим человеческим светом. Свет этот был светло - серебристый, как свет самой луны только во много раз ярче. Не бывает такого света у нормальных людей. Не выпускает наша советская промышленность лампочек, дающих такой свет. И выпускать не может в принципе. Потому что свет этот потусторонний.
Он видел как кокон из белых нитей становится все плотнее и все ближе сжимается вокруг него. Он чувствовал, как нерушимо крепко держит его шею рука чудовища. Нечего и думать вырваться. Он чувствовал как эта самая рука рывками, то назад то в стороны пытается раскачивать его тело и увлечь его за собой. Утащить туда, откуда никто и никогда не возвращался. Плевать. Все кончено. Он решил напоследок хоть как то напомнить всему сущему о себе, что был дескать на свете такой человек Ваня. И он закричал что было мочи …
Как вдруг ...
«Ваня … Ванюша … Слышишь меня? Ваня!»
Иван, уже приготовившийся сгинуть в небытие, вдруг с удивлением почувствовал что рука, сжимавшая его шею, вдруг стала теплой и мягкой. И рука эта вовсе не рвала его и не швыряла из стороны в сторону а нежно тормошила, одновременно поглаживая и эту самую шею и затылок. И голос, звавший его по имени, вовсе не был похож на голос чудовища, зато был очень похож на голос его мамы. Сознание медленно возвращалось. Он явственно ощутил себя лежащим на животе на кровати, накрытым одеялом и уткнувшимся лицом в подушку. Наволочка на подушке была вся мокрая то ли от пота то ли от слез.
Мама Ивана, увидев что сын зашевелился и просыпается, прекратила его тормошить. Зато уже выходя из комнаты потребовала чтобы он немедленно начинал подниматься и собираться в школу. Они с отцом выходили утром гораздо раньше Ивана, ведь каждому из них приходилось еще немало времени добираться до мест своей трудовой деятельности. По этой причине ни он ни она не заметили странностей в утреннем поведении сына. Когда Иван, сидя на своей кровати и закутавшись в одеяло, озирался испуганными глазами по сторонам, силясь понять закончился уже его кошмар или еще нет, родители вышли из подъезда и со всех ног зашагали к остановке автобуса.
На горизонте вовсю разгорался рассвет нового дня, обещавшего быть теплым и солнечным.
Продолжение следует …
Автор: 1100110011.
Сайт автора: 1100110011.ru
Она улыбалась, как кинозвезда, а мой желудок сжимался от отвращения.
Тем не менее через мгновение это ощущение исчезло. Я стоял в оцепенении и ей пришлось повторить.
– Тебе еще что-нибудь нужно, милый? – слова стекали с ее губ, как сладкий сироп.
Нужно ли мне что-то еще? Почему я вообще оказался здесь?
Мысли с трудом пробивались сквозь тяжелую завесу тумана, который начал окутывать голову сразу, стоило выехал за пределы маленького, затерянного городка.
Я просто свернул не туда на длинном отрезке фривея в техасской глуши, где, казалось, не было ничего полезного - в том числе и заправок – и оказался здесь.
Именно поэтому я и оказался здесь. Мне нужен был бензин.
– Бензин, – сказал я в пустоту. – Мне нужен бензин.
Она снова улыбнулась, той же улыбкой восковых статуй в музее мадам Тюссо.
– Ты уже взял бензин, милый.
– Точно, – ответил я, и на какое-то мимолетное мгновение одна мысль ножом прорезала туман в моем сознании, как свет фар.
Убирайся отсюда. Прямо сейчас. Сейчас же!
Но девушка снова сверкнула улыбкой южной красавицы, и эта мысль так же внезапно исчезла как и появилась.
– Неважно выглядишь, милый.
– Неважно?
– Да, сэр, определенно да. Ты выглядишь так, будто сейчас рухнешь без чувств прям здесь.
Меня и правда шатало.
– Не волнуйся, я знаю, что тебе нужно. Хорошая, сытная еда южной домашней кухни, мигом приведет голову в порядок.
Нога дернулась, и на какой-то краткий миг я представил, как срываюсь с места, прорываюсь через стеклянные двери и бегу, пока силы не покинут меня.
В этот момент мне показалось, что глаза девушки немного увеличились в размерах, и я тут же понял, что сбегать было бы невежливо.
Ты не можешь отказаться от бесплатного ужина, Даррен. Это жутко неучтиво.
Голос в моей голове был моим собственным, но с легким южным акцентом.
Какой очаровательный акцент.
– Конечно, это было бы замечательно.
– Наш парень. – Она подмигнула мне. – В любом случае, пора закрывать магазин. Что скажешь, если мы свалим пораньше и отправимся ко мне домой. Мама будет рада с тобой познакомиться.
– Да, конечно. Я тоже буду рад с ней познакомиться.
Девушка обошла стойку и взяла меня за руку. Когда мы вышли на улицу, моя голова отозвалась жуткой болью. Боже, как же сегодня чертовски светло.
– Возьмем твою машину. Не хочется оставлять ее на все лето около автозаправки.
– Да, пожалуй..
Я покопался в карманах и протянул ей ключи.
Следующее, что я помню, – я сижу в ее столовой. Стол ломился от самой великолепной еды, которую я когда-либо видел: толстые куски медовой ветчины, широкие ломти бекона, еще шипящие от жира, картофельное пюре, от которого исходил восхитительный запах чеснока и масла, и многое другое.
Аромат был всепоглощающим, соленым, сладким… рот тут же наполнился слюной. Но под всем этим чувствовался странный запах – гниющего мяса или...
– Попробуй ветчину, дорогой, – сказала мать, протягивая тарелку с мясом, медовая глазурь чарующе поблескивала в свете серебряного канделябра, стоявшего в центре стола.
Мать улыбалась так же маняще, как и дочь, и хотя ей, должно быть, было за шестьдесят, в ней было что-то неоспоримо магнетическое, даже соблазнительное.
– Да, мэм, спасибо.
Я взял тарелку и поставил ее перед собой. Все выглядело так аппетитно, что мне не терпелось откусить. Первый кусочек был уже на полпути ко рту, когда моя рука замерла.
Какая-то неосознанная часть моего мозга снова уловила тот скрытый аромат, аппетитный, но в то же время тошнотворный и приторно сладкий.
Мой желудок сжался, и я почувствовал внезапный позыв к рвоте.
– Думаю, мне лучше уйти. – Слова вырвались сами собой.
Я поднялся со стула, но дочь ласково положила руку мне на грудь, а затем резко отдернула ее, словно обожглась.
Что-то запылало на моей груди. Что-то, похожее на раскаленную проволоку. Я потянулся к рубашке, расстегнул ее и почувствовал, как обожгло руку: на ладони лежало распятие, которое принадлежало когда-то моей бабушке.
Будучи глубоко религиозной женщиной, она освятила его в Риме и настаивала, чтобы я носил его всегда, когда путешествую, чтобы, по ее словам, быть защищенным.
Теперь оно светилось красным жаром.
– О, милый, – сказала девушка. – Это выглядит ужасно болезненно. Почему бы тебе не отложить его?
Да, я должен положить его. Оно жжет мне руку.
Я поднял глаза на дочь и увидел, что она улыбается, но ухмылка была слишком широкой. Она напоминала волка, обнажившего зубы. А вот ее глаза завораживали.
Казалось, они становятся все шире и шире, как бездонные колодцы. Я чувствовал, как меня затягивает в них. Только в последний момент я увидел, что ее мать крадется с разделочным ножом.
Я сжал горящее распятие в кулаке. Рука напряглась, словно схватилась за вилку, торчащую из розетки. Она ударила наотмашь сама собой, вонзив распятие в лоб старухи.
Мать вскрикнула – рваный, горловой вопль, от которого мои внутренности налились свинцом. Ее рот закрывался, пытаясь вместить в себя ряд зубов, которые казались неправдоподобно большими.
Огромными и очень острыми.
Я почувствовал жгучую боль в плече и, повернувшись, увидел, как дочь впилась в меня зубами. Ее челюсть выдвинулась, как у змеи. А потом ее волосы вспыхнули, когда я врезал распятием твари по макушке.
Потеряв самообладание, я снова и снова вбивал распятие ей в череп, пока не почувствовал, что он трещит от ударов, а ее челюсти не ослабили хватку на моем плече. Попятившись назад, она рухнула на пол в углу комнаты.
Ее кожа стекала с костей, как расплавленный воск, шипела и дымилась, спадая на пол. Старухи уже не было, осталась только куча пепла осыпавшая ее одежду.
С последним, раздирающим уши криком дочь взорвалась, превратившись в огненный шар, который рухнул на пол в том же месте, оставив после себя лишь подпалины.
Уловив едва слышимое шипение я обернулся и посмотрел на стол. Там, где несколько мгновений назад красовался пир, стояли сломанные тарелки с разлагающимся мясом, а вокруг жужжали мухи.
Шатаясь, как пьяный и спотыкаясь я вышел из дома. Вид снаружи лишил меня остатков мужества.
Дрожа, я бросился к машине и воткнул ключ в замок зажигания. Шины завизжали, педаль газа вжата в пол..
Я лишь раз взглянул в зеркало заднего вида.
Дом высился в темноте, как злой идол, а вокруг него лежали разлагающиеся, ржавые останки сотен машин.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Она улыбалась, как кинозвезда, а мой желудок сжимался от отвращения.
Тем не менее через мгновение это ощущение исчезло. Я стоял в оцепенении и ей пришлось повторить.
– Тебе еще что-нибудь нужно, милый? – слова стекали с ее губ, как сладкий сироп.
Нужно ли мне что-то еще? Почему я вообще оказался здесь?
Мысли с трудом пробивались сквозь тяжелую завесу тумана, который начал окутывать голову сразу, стоило выехал за пределы маленького, затерянного городка.
Я просто свернул не туда на длинном отрезке фривея в техасской глуши, где, казалось, не было ничего полезного - в том числе и заправок – и оказался здесь.
Именно поэтому я и оказался здесь. Мне нужен был бензин.
– Бензин, – сказал я в пустоту. – Мне нужен бензин.
Она снова улыбнулась, той же улыбкой восковых статуй в музее мадам Тюссо.
– Ты уже взял бензин, милый.
– Точно, – ответил я, и на какое-то мимолетное мгновение одна мысль ножом прорезала туман в моем сознании, как свет фар.
Убирайся отсюда. Прямо сейчас. Сейчас же!
Но девушка снова сверкнула улыбкой южной красавицы, и эта мысль так же внезапно исчезла как и появилась.
– Неважно выглядишь, милый.
– Неважно?
– Да, сэр, определенно да. Ты выглядишь так, будто сейчас рухнешь без чувств прям здесь.
Меня и правда шатало.
– Не волнуйся, я знаю, что тебе нужно. Хорошая, сытная еда южной домашней кухни, мигом приведет голову в порядок.
Нога дернулась, и на какой-то краткий миг я представил, как срываюсь с места, прорываюсь через стеклянные двери и бегу, пока силы не покинут меня.
В этот момент мне показалось, что глаза девушки немного увеличились в размерах, и я тут же понял, что сбегать было бы невежливо.
Ты не можешь отказаться от бесплатного ужина, Даррен. Это жутко неучтиво.
Голос в моей голове был моим собственным, но с легким южным акцентом.
Какой очаровательный акцент.
– Конечно, это было бы замечательно.
– Наш парень. – Она подмигнула мне. – В любом случае, пора закрывать магазин. Что скажешь, если мы свалим пораньше и отправимся ко мне домой. Мама будет рада с тобой познакомиться.
– Да, конечно. Я тоже буду рад с ней познакомиться.
Девушка обошла стойку и взяла меня за руку. Когда мы вышли на улицу, моя голова отозвалась жуткой болью. Боже, как же сегодня чертовски светло.
– Возьмем твою машину. Не хочется оставлять ее на все лето около автозаправки.
– Да, пожалуй..
Я покопался в карманах и протянул ей ключи.
Следующее, что я помню, – я сижу в ее столовой. Стол ломился от самой великолепной еды, которую я когда-либо видел: толстые куски медовой ветчины, широкие ломти бекона, еще шипящие от жира, картофельное пюре, от которого исходил восхитительный запах чеснока и масла, и многое другое.
Аромат был всепоглощающим, соленым, сладким… рот тут же наполнился слюной. Но под всем этим чувствовался странный запах – гниющего мяса или...
– Попробуй ветчину, дорогой, – сказала мать, протягивая тарелку с мясом, медовая глазурь чарующе поблескивала в свете серебряного канделябра, стоявшего в центре стола.
Мать улыбалась так же маняще, как и дочь, и хотя ей, должно быть, было за шестьдесят, в ней было что-то неоспоримо магнетическое, даже соблазнительное.
– Да, мэм, спасибо.
Я взял тарелку и поставил ее перед собой. Все выглядело так аппетитно, что мне не терпелось откусить. Первый кусочек был уже на полпути ко рту, когда моя рука замерла.
Какая-то неосознанная часть моего мозга снова уловила тот скрытый аромат, аппетитный, но в то же время тошнотворный и приторно сладкий.
Мой желудок сжался, и я почувствовал внезапный позыв к рвоте.
– Думаю, мне лучше уйти. – Слова вырвались сами собой.
Я поднялся со стула, но дочь ласково положила руку мне на грудь, а затем резко отдернула ее, словно обожглась.
Что-то запылало на моей груди. Что-то, похожее на раскаленную проволоку. Я потянулся к рубашке, расстегнул ее и почувствовал, как обожгло руку: на ладони лежало распятие, которое принадлежало когда-то моей бабушке.
Будучи глубоко религиозной женщиной, она освятила его в Риме и настаивала, чтобы я носил его всегда, когда путешествую, чтобы, по ее словам, быть защищенным.
Теперь оно светилось красным жаром.
– О, милый, – сказала девушка. – Это выглядит ужасно болезненно. Почему бы тебе не отложить его?
Да, я должен положить его. Оно жжет мне руку.
Я поднял глаза на дочь и увидел, что она улыбается, но ухмылка была слишком широкой. Она напоминала волка, обнажившего зубы. А вот ее глаза завораживали.
Казалось, они становятся все шире и шире, как бездонные колодцы. Я чувствовал, как меня затягивает в них. Только в последний момент я увидел, что ее мать крадется с разделочным ножом.
Я сжал горящее распятие в кулаке. Рука напряглась, словно схватилась за вилку, торчащую из розетки. Она ударила наотмашь сама собой, вонзив распятие в лоб старухи.
Мать вскрикнула – рваный, горловой вопль, от которого мои внутренности налились свинцом. Ее рот закрывался, пытаясь вместить в себя ряд зубов, которые казались неправдоподобно большими.
Огромными и очень острыми.
Я почувствовал жгучую боль в плече и, повернувшись, увидел, как дочь впилась в меня зубами. Ее челюсть выдвинулась, как у змеи. А потом ее волосы вспыхнули, когда я врезал распятием твари по макушке.
Потеряв самообладание, я снова и снова вбивал распятие ей в череп, пока не почувствовал, что он трещит от ударов, а ее челюсти не ослабили хватку на моем плече. Попятившись назад, она рухнула на пол в углу комнаты.
Ее кожа стекала с костей, как расплавленный воск, шипела и дымилась, спадая на пол. Старухи уже не было, осталась только куча пепла осыпавшая ее одежду.
С последним, раздирающим уши криком дочь взорвалась, превратившись в огненный шар, который рухнул на пол в том же месте, оставив после себя лишь подпалины.
Уловив едва слышимое шипение я обернулся и посмотрел на стол. Там, где несколько мгновений назад красовался пир, стояли сломанные тарелки с разлагающимся мясом, а вокруг жужжали мухи.
Шатаясь, как пьяный и спотыкаясь я вышел из дома. Вид снаружи лишил меня остатков мужества.
Дрожа, я бросился к машине и воткнул ключ в замок зажигания. Шины завизжали, педаль газа вжата в пол..
Я лишь раз взглянул в зеркало заднего вида.
Дом высился в темноте, как злой идол, а вокруг него лежали разлагающиеся, ржавые останки сотен машин.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Сегодня расскажу я вам, друзья мои, одну интересную и очень необычную историю.
Но начну я, с вашего позволения, немного издалека. Моя студенческая молодость пришлась на самый излет эпохи так называемого развитого социализма. Учился я в одном из достаточно известных тогда учебных заведений по направлению административно - хозяйственного управления. И был у нас в учебном плане очень интересный и важный для каждого будущего советского хозяйственника и управленца предмет под названием «Правоведение». Почему важный? А потому что каждый советский управленец должен был заранее знать за что и на сколько его посадят как только повод будет. Да, друзья мои, такие в социалистическом обществе «волчьи» нравы были. Не то что сейчас, правда?
Предмет этот вел преподаватель по кличке «Бормотун». Нет, вообще мы, студенты, называли его так отнюдь не со зла. В миру его звали Александр Игоревич, мужик он был хороший, правильный, и как преподаватель тоже был очень даже хорош. Сам из бывших прокурорских. Почему оттудова ушел - не знаю. Сам же он никогда нам об этом не рассказывал, на судьбу и на карьеру свою не жаловался, нам студентам по крайней мере. Зато могу побожиться, что он один из немногих преподов, кто за все курсы хоть что-то полезного умудрился вложить в наши бестолковые головы. И кстати неподкупный был, взяток за зачеты и экзамены не брал а взяточников демонстративно высмеивал. Дескать мне вашего не надо, у меня свои гроши водятся, да такие что вам и не снилось.
Бормотун получил свою, выражаясь неформальной терминологией его предмета, «погремуху» потому, что читая лекцию для большой аудитории или же общаясь персонально со студентом, периодически скатывался с нормальной человеческой речи на самое натуральное еле слышимое бормотание. Причем сам он этого перехода не замечал. Такой вот у него своеобразный психиатрический бзик был. Для того чтобы вывести его из состояния бормотания нужно было всего лишь громко и отчетливо задать ему вопрос о только что сказанном им самим, например: «Александр Игоревич, дак вы говорите ружье на стене само выстрелило?». Тогда он мгновенно перезагружался, отматывал пластинку чуть назад и уже в нормальном режиме продолжал диалог.
Однажды, в погожий майский денек, наш поток, как и положено по расписанию, сидел на лекции у Бормотуна. Лекции как таковой в сущности и не было. Все заинтересованные студенты в порядке живой очереди прямо со своего места в аудитории запросто общались с преподавателем по вопросам предстоящего экзамена. Кто выяснял как досдать хвосты по семинарам, кто уточнял разные непонятные вещи в экзаменационных билетах. А некоторые из студентов, как например ваш покорный слуга, просто балду пинали, смотрели в окно на залитую светом зелень институтского сквера и предвкушали скорый поход к пивному киоску.
А ведь я вовсе не был таким уж раздолбаем. Дело в том что Бормотун умел очень грамотно и эффективно выстроить учебный процесс. Он категорически отвергал широко распространенный принцип проведения экзамена: «Билет - это всего лишь повод для разговора.» Его же принципом был: «Экзамен - это повод для подведения итогов работы.»
Если студент посещал все его лекции, тщательно их конспектировал (Конспекты он требовал предъявлять. - Прим. автора.), посещал его семинары да хоть пару - тройку раз на них о чем то высказался, если сдавал все письменные самостоятельные работы - тогда студент точно знал, что четверка на экзамене у него в кармане. Гарантированно! Нужно было хоть что нибудь вразумительное на оба вопроса в билете выдать и Бормотун, проверив в своей тетрадочке отметки о прилежности испытуемого в течении семестра, без лишнего мозгоклюйства выводил «хорошо».
И вот теперь, друзья мои, давайте-ка наконец переходить уже к сути. Для этого вернемся, в моем молодом тогда еще лице, в наш прекрасный майский день на лекцию к Бормотуну. К концу занятия вопросы от студентов иссякли а времени до конца пары оставалось еще минут двадцать. Последним из обсуждаемых с одним из студентов вопросом был что-то вроде: «Невозможность привлечения к ответственности в связи с неустановлением и недоказанностью и тыры-пыры...». Точную формулировку за данностью лет я уже не помню, уж простите меня, мои читатели. Памятуя только что завершившуюся дискуссию и пользуясь случаем, Бормотун, глянув на часы, перешел к одному из своих любимых занятий - травить поучительные истории.
Усевшись поудобнее на стул, стоящий рядом с кафедрой, Бормотун начал свой рассказ, насколько я сейчас помню, примерно так: «А вот ребята и девчата, расскажу я сегодня вам абсолютно правдивую историю, настолько правдивую, что даже готов положить на заклад свой табельный пистолет, если бы мне его кто-нибудь дал. (Смешки в аудитории. - Прим. автора). История эта про то, как порой бывает совершенно невозможно ни доказательно установить виновного в совершении преступления ни привлечь оного к законной ответственности. Хотя и жертвы многочисленные есть и подозреваемые известны и не скрывались от следствия. А вот невозможно и весь разговор. Так вот. Случилась эта история в городе … ».
Далее, уважаемые читатели, я позволю себе изложить рассказ Бормотуна от своего лица, дабы не мучить себя и вас всеми этими, образно выражаясь, «ерами» и «ятями», применяемыми для обособления прямой речи при письме. Также прошу принять во внимание, что в данной истории факты, установленные органами следствия, густо переплетены с бормотуновыми домыслами, гипотезами а также художественными приукрашениями и прочим подобным, что тот посчитал нужным добавить для гладкости и связности повествования.
Итак …
Случилась эта история в городе Энск в самом начале восьмидесятых годов. Городок этот был районным центром с населением около ста тысяч душ. По меркам Советского Союза данный населенный пункт был достаточно развитым: пара - тройка заводов имелась, один из них даже союзного значения, да пяток разного профиля фабрик. Сельское хозяйство в районе развито было, не без этого.
В общем жили в тех местах люди вполне себе в достатке по советским меркам, благодаря как централизованному товарному снабжению так и успехам местечковой потребкооперации. Озлобленными на советскую власть они не были, даже плохого про нее не думали, в подавляющем большинстве были законопослушными, к криминальной среде пиитета не питающими и к злодействам, хоть сознательным а хоть и бессознательным, опять же в массе своей не склонные.
Милиция и КГБ города Энска укомплектованы были как положено, раз город весь из себя такой благополучный и труженик. Как говорится, не городок а мечта прокурора или следака - перевестись бы сюда и все последние годы до заслуженной пенсии в тишине и спокойствии досиживать. Эх, благода-а-а-а-ть!
И вот однажды, в одной из средних школ города Энска, поссорились два ученика восьмого класса. (Тогда школьное образование десять лет длилось, по десятый класс соответственно. - Прим. автора.) Точнее говоря, поссорились друг с другом ученик и ученица, уже несколько лет сидевшие вместе за одной партой. То ли он её дурой назвал, то ли она его дураком. То ли она сказала что у него нос картошкой, то ли он сказал что у неё уши лопухами. В общем, слово за слово, разругались они что называется в пух и прах. С криками и обзывательствами. Да еще при одноклассниках все это безобразие случилось. Чуть даже до взаимного рукоприкладства не дошло. Ну а что вы хотели? Пубертатный период! Гормоны - они и при царе гормоны были, они и при советской власти гормонами остались. Бурлят себе, невзирая на завещания дедушки Ленина и постановления очередного съезда КПСС и все тут.
Казалось бы, ну подростки, ну поссорились, ну покричали друг на друга. Ничего страшного! Со всеми бывает. Недельку подуются друг на друга. На следующей недельке глядишь перейдут к скупому обмену фразами по необходимости. А потом им самим надоест партизанить, плюнут на прошлые обиды и помирятся. А то и подростковую любовь закрутят, чтоб родителям ихним жизнь медом не казалась а стала с привкусом валидола.
Однако, изложенный выше, стандартный ход развития событий дал сбой и история эта пошла совершенно по другому, весьма трагичному, пути.
Дело в том, что та самая девочка - восьмиклассница, участница конфликта, вечером на лавочке у подъезда, в присутствии компании из подростков разных возрастов, рассказала о произошедшем в школе и пожаловалась на своего одноклассника.
Нет, вы не подумайте, она никого ни к чему не призывала, никого ни о чем не просила - и это было достоверно установлено в ходе следствия на основании многочисленных свидетельских показаний. Она просто напросто пожаловалась в пространство на свою горемычную, по её девичьему мнению, судьбу. Только и всего.
И казалось бы, все присутствующие её выслушали, девчонки солидарно повздыхали, пацаны сделали нейтральные лица а про себя подумали что то вроде: «Тоже мне фифа! А так то она ничё из себя, через пару лет нормальная лялька будет!». Да и разошлись бы подростки по своим квартирам кушать, уроки делать и спать.
И тут опять предполагаемый стандартный ход событий дал сбой. В компании подростков, слушавшей жалобы на судьбу от нашей маленькой скандалистки, был один десятиклассник, назовем его Иван, учившийся в той же школе и живший в том же доме.
Иван, судя по всему, с некоторого времени питал нежные чувства к жалобщице, давайте назовем её Маша. Однако наша Маша, хоть и частенько бывала с Иваном в одной подростковой компании, никаких симпатий к нему не выказывала, разговоров с ним не поддерживала и вообще вела себя с ним так ровно, что дальше некуда. Может ей Иван персонально в чем-то не нравился, может она своей юной, но уже вполне себе женской душой, ощущала исходящие от Вани любовные флюиды но еще не была готова и боялась принять их.
Услышав слезную исповедь предмета своего обожания, Ваня решил что вот он, его шанс. Судьба сама дала ему возможность проявить себя и навеки покорить свою принцессу. Тут еще надо сказать, что Иван класса с седьмого занимался в секции бокса и даже делал какие-никакие успехи на уровне городских соревнований.
План его был прост как копеечная монета: он сам и два его друга, такие же боксеры из секции, встретят обидчика его принцесски в укромном месте и поговорят с ним «по мужски». Он грозно потребует от оппонента, чтоб тот принес девушке публичные извинения, пообещал так больше не поступать и вообще отсел от неё за другую парту. А затем наш Иван, при первом удобном случае, лично даст прекрасной Марии понять, кому именно она обязана таким социальным триумфом и ублажением её эго.
Друзья - мстители вовсе не собирались распускать кулаки, не собирались даже «хватать за шкирняк» для убедительности, не говоря уж о том чтобы избить, пользуясь своими навыками. Они все таки были здравые пацаны, далеко не дураки, понимали что за рукоприкладство как минимум отчисление навсегда из боксерской секции светит с волчьим билетом на высшее образование (В те годы непреодолимым препятствием для поступления в ВУЗ могла стать отрицательная характеристика даже от местечкового комитета ВЛКСМ - Прим. автора.), а как максимум можно было и путевкой на зону для малолеток отовариться.
Расчет Ивана и его друзей был на то, что несчастный восьмиклассник, столкнувшись с ними лицом к лицу в тихом месте без свидетелей, зная естественно кто они такие, увидев их грозные лица и сжатые кулаки, услышав иванов грозный голос, струсит и безоговорочно согласится исполнить все их требования.
Однако этим, формально мирным планам, не суждено было сбыться. Ход нашей истории снова сделал нелогичный поворот.
Сперва конечно все шло так, как Иван и планировал. В один из дней, как только у восьмиклассников окончились уроки, они выследили свою жертву на школьном крыльце и на некотором расстоянии увязались за ней по дороге домой. Жертва, давайте уже дадим ему имя, например Андрей, естественно ничего не подозревал. Более того, у него были все основания считать, что отношения с его соседкой по парте Машей уверенно взяли курс в мирную гавань и скоро все будет как и прежде. Возникший на пустом месте конфликт тяготил обоих.
Андрей сильно удивился, когда на его пути, пролегающем через небольшой гаражный массив, возникли три известные нам персонажа и когда Иван с грозным видом и не менее грозным голосом озвучил свои требования к нему а также возможные кары за неподчинение.
Парень оказался не из робкого десятка. Напротив, очень даже дерзким оказался наш Андрей, несмотря на свой относительно юный возраст. На психологическое давление он не поддался, численного превосходства противника не испугался. В ответ на озвученные претензии заявил, что его взаимоотношения с одноклассницей никого не касаются. И уж тем более это не его, иваново, собачье дело. Описывать дальнейшую перепалку смысла нет. В ходе дальнейшего обмена любезностями Андрей, в ответ на оскорбления в свой адрес, также предельно недипломатично высказался в сторону Ивана и его спутников.
«Планку сорвало» у всех четверых. Начался «махач». Очевидно силы были не равны. Хоть Андрей и был для своего возраста хорошо физически развитым молодым человеком, но все таки против троих противников, каждый из которых старше его на два года, да еще обладающих навыками бокса …
Прижатый к стальным воротам одного из гаражей, он сопротивлялся отчаянно, как загнанный в угол волчонок, отбивающийся от своры волкодавов. До того момента, когда кровавая пелена окончательно не затянула ему глаза и сознание не провалилось в красно-черную зыбь, он отбивался как мог, тщетно пытаясь ответными ударами прервать настоящий поток летящих в его лицо кулаков.
Его противники, разъяренные словесным и физическим сопротивлением жертвы, сгрудились в кучу, торопясь каждый нанести очередной удар, чем существенно мешали друг другу. Несколько раз каждый из них промазал мимо головы или туловища Андрея и тогда их кулаки, со смачным «бумс!», сопровождаемым матерным вскриком бьющего, врезались в стальное полотно гаражных ворот.
Остановились они только когда увидели что Андрей, потеряв сознание, кулем сполз на землю вдоль стены. Его голова и лицо были опухшими, почти полностью покрытые большими буграми гематом, уже наливающимися фиолетовым.
Отрезвление от бешенства пришло быстро. Взамен пришел страх от осознания содеянного. Не раздумывая больше, ни слова друг другу не говоря, все трое развернулись и побежали вглубь гаражного массива подальше от места преступления.
Они прекрасно понимали необходимость замести свои следы. Из некоторых пятиэтажек, окружавших гаражный массив, с пятых этажей, не вовремя оказавшиеся возле окон жильцы могли видеть весь ход расправы и её участников. Петляя через закоулки, выбежали на одну из отдаленных улиц. Там разделились по одному. Затем каждый из них, как и договаривались ранее на бегу, стараясь идти спокойно и не привлекать к себе внимания, своим путем направился на квартиру к одному из друзей Ивана, отец и мать которого работали на заводе вместе, во вторую смену, и поэтому приходили домой только заполночь.
Оказавшись одни в нужной квартире, злоумышленники с трудом отдышались. Всех трясло от начинавшегося «адреналинового отходняка». И только по прошествии примерно получаса начали осознавать, что же именно они натворили.
Сначала пытались вспомнить или понять, живой ли осталась их жертва. К определенным выводам по этому вопросу прийти не удалось. Потом стали осматривать друг друга. На лицах и головах открытых ран не нашлось ни у кого из них. Только припухлости появились да скорее всего пара не слишком обширных фингалов будет. Андрей, к его чести, все же успел несколько раз зацепить своим кулаком лица обидчиков. Но на этот случай боксеры прекрасно знали что нужно делать. Так называемая «противофингальная» мазь - неотъемлемый спутник по жизни любого, кто занимается боксом.
Затем, также внимательно, все трое осмотрели свои кулаки, которые они еще на выходе из гаражного массива, на стоящей в закутке колонке, тщательно отмыли на всякий случай. На кулаках открытых ран тоже не было.
В конспиративной квартире вся троица, обмазанная во всех нужных местах живительной мазью против синяков, пробыла до десяти вечера. Все это время, несколько часов, обмозговывали свою легенду, дальнейшие действия и возможные последствия.
Они прекрасно понимали, что разглядеть их лица из окон пятиэтажек было невозможно из за расстояния даже человеку с отменным зрением. По одежде их не опознать - в такой больше половины пацанов города летом ходит, как никак в одном универсаме все отовариваются. По следам от обуви в пыльной дороге тоже, ну вы помните про единственный универсам. Вещей там никто не терял - на момент начала слежки за жертвой все были уже без школьных сумок. Как они следили - тоже никто не должен видеть. Они издалека опознали Андрея, спускавшегося со школьного крыльца а потом, зная что он срезает свой путь до дома через гаражный массив, пошли намеченным маршрутом на точку, так сказать, «перехвата».
В результате дебатов, сошлись во мнении, и не безосновательно, что притянуть их к истории с избиением Андрея на основании улик или свидетельских показаний нет никакой возможности. В качестве легенды придумали самостоятельную боксерскую тренировку на троих в квартире, где сейчас находились. Дескать в секции сегодня тренировки не было по графику, так они, чтоб поддерживать спортивную форму, в инициативном порядке, сами себе её устроили. Боксировали без перчаток - оттуда и синяки и разбитые кулаки. Легенда конечно так себе, очень и очень с душком, однако при отсутствии прямых улик и свидетельских показаний могла и сработать. А почему нет?
И в то же самое время, каждый из них, окутываясь мурашками от страха, понимал: обвинить их может только сам Андрей. Если выживет. Если сохранит память. Как боксеры они знали, что даже после одного очень удачного прилета в голову и последующего нокаута, иногда можно совсем не помнить весь предшествующий бой и очнувшись от едкого запаха нашатыря, лежа на ринге, с удивлением подумать: «А чего это я тут делаю и почему все вокруг орут?». А еще они прекрасно понимали, что Андрею в голову прилетело с десяток таких нокаутирующих ударов. Кроме того он ведь головой об ворота гаража бился - опухшая голова избитого у всех стояла перед глазами. А в самой глубине души у каждого из троицы крутилась невысказанная трусливая мысль: «Чтоб он сдох! Лучше пусть он сдохнет! Пожалуйста-а-а-а-а ...».
Чтобы не давать своим родителям повода для беспокойства и тем более для подозрений, решили не запаздывать с возвращением домой. В нужное время Иван и один из его подельников, друг за другом, с интервалом в несколько минут, направились к себе разными маршрутами.
Каждый из троицы, расходясь в тот вечер, прекрасно понимал, что несколько последующих дней и ночей будут для них временем изводящего страха за свою дальнейшую судьбу. Пока все не разрешится в ту или иную сторону. Или они проскочат или ...
В тот самый момент, когда нападавшие двигались на квартиру одного из них, в проходе гаражного массива появились два мужичка. Это были обычные работяги то ли местного ЖЭКа то ли другой подобной организации. Оба жили в окрестных домах и возвращались на работу после того как ненадолго заскочили к себе на квартиры с целью перекусить. Увидев Андрея, лежавшего на земле возле одного из гаражей оба оторопели и остановились. Все таки во времена Советского Союза лежащие средь бела дня на земле подростки были большой редкостью. Работяги подошли ближе и сразу увидели бугристый багрово - лиловый шар, в который превратилась голова мальчика.
Соображали они быстро и сразу поняли в чем тут дело. Один из них, тот что жил ближе, развернулся и побежал по направлению к своему дому. Своего телефона в квартире у него не было, зато таковой имелся в квартире у пожилой соседки и она сейчас была дома, он это точно знал.
Второй мужик остался возле, Андрея, по прежнему находившемуся в бессознательном состоянии и пытался аккуратно тормошить его приговаривая: «Эй! Паря! Ты чо? Эй, слышишь меня?». Через пару минут к нему вернулся его товарищ а еще примерно через 10 минут примчалась скорая. Почти сразу за скорой появился УАЗик с милицейским нарядом на борту.
Медики со скорой быстро и аккуратно осмотрели лежащего подростка, определили тот факт, что он еще живой и сообщили милиции, что немедленно забирают его в больницу, так как по их мнению у пацана в наличии так называемые «тяжкие телесные повреждения», причем относящиеся к головному мозгу и угрожающие жизни. Медлить в такой ситуации нельзя ни секунды. Медики и милиционеры совместными усилиями уложили Андрея на носилки и скорая, сверкая своими мигалками и завывая сиреной, умчалась по направлению к центральной городской больнице.
На месте преступления остались дожидаться опергруппу с экспертом наряд милиции и оба работяги, которых этот самый наряд задержал до выяснения обстоятельств. Мужички, естественно, не слабо струхнули от такого поворота событий. Кроме того, к месту происшествия потихоньку начали подтягиваться местные жители, в основном пенсионеры и несколько молодых мамочек, сидящих дома с детьми в декретном отпуске. Та самая соседка, с телефона которой один из обнаруживших Андрея мужиков звонил в скорую и милицию и которая, естественно, слышала весь разговор, немедленно оповестила о происшествии всех, кого только смогла.
Наконец прибыла опергруппа. Мужичков взяли в оборот. Детально расспросили под протокол обо всем - кто такие, почему и зачем шли тут, что увидели, что делали, где лежал пострадавший, что он делал, что говорил. Эксперт сначала мазал черным порошком отдельные места гаражных ворот, потом прикладывал к этим местам прозрачные пеночки, которые тут же отдирал и убирал в бумажные конвертики. Потом ходил с линейкой - рулеткой туда и сюда, измерял всякие интересующие его расстояния. Потом специальным совочком с сеточкой, как заправский садовод, просеивал землю и пыль перед воротами гаража. Фотограф все это время тщательно фотографировал с разных ракурсов непосредственно место происшествия и окружающие его антураж.
Милицейские товарищи добросовестно делали свою работу. Оба задержанных «до выяснения» мужичка понуро стояли чуть в стороне, возле патрульного УАЗа, под присмотром милиционера - водителя. Собравшиеся к этому моменту, в количестве пары десятков человек жители соседних домов, стояли полукругом, близко не подходили, молчаливо наблюдая за происходящим.
Им было совсем непонятно что же именно тут случилось - бессознательного Андрея давно увезли и никто из них его не видел. Поэтому в небольшой горстке людей тут и там пролетали сказанные вполголоса фразы вроде «Вроде парня тут зарезали!» или «Гараж вскрыли и утащили чего-то!». Особое недоумение у зрителей вызывал факт нахождения под охраной обоих мужиков, которых все соседи давно знали как вполне себе приличных и работящих, женатых и с детьми, не замеченных раньше в безобразиях, хоть даже если и выпимши когда бывают.
Наконец опергруппа закончила свою работу, старший скомандовал милицейским грузить мужиков в патрульный «бобик» и вести за ними в отдел. Глядя на такой поворот дела у зрителей рты пооткрывались от удивления. Но ничего странного не было. Руководитель опергруппы, ввиду предполагаемой тяжести преступления да еще с участием несовершеннолетнего, решил действовать превентивно и доставить задержанных прямо к дежурному следователю - а там пусть уж он сам допрашивает их по всей форме и решает с мерой пресечения.
Машина скорой помощи подскочила к воротам приемного покоя центральной городской больницы города Энск. Дежурившие санитары вытащили носилки с Андреем, который так и не приходил в себя. На лифте подняли в приемный покой, куда после первичного осмотра пострадавшего были срочно вызваны все врачи требуемой в данной ситуации специализации для более подробного исследования и проведения консилиума.
Одновременно с осмотром Андрею, уже переложенному санитарами на кровать - каталку, вкололи в вену иглу и взяли кровь на анализ, тут же не мешкая в эту же вену всадили по очереди несколько шприцов с какими то лекарствами, затем поставили капельницу. Прямо на кровати - каталке свозили в рентген-кабинет, где сделали несколько снимков черепа и грудной клетки.
Несмотря на все предпринятые меры и влитые в организм лекарственные препараты, Андрей в сознание так и не пришел. Но сердце билось и дышал он самостоятельно, поэтому аппарат для искусственной вентиляции легких решили пока не подключать. Ограничились простым кардиомонитором - сигнализатором сердечной активности.
В таком состоянии он и остался в палате интенсивной терапии под наблюдением дежурного врача.
Лидия Александровна доводилась Андрею родной бабушкой по материнской линии и жили они вдвоем в её квартире. Родителей у Андрея на момент описываемых событий не было в живых. Почему не было - история умалчивает. Факт состоял в том, что Лидия Александровна уже много лет воспитывала внука одна. В материальном плане они особо не нуждались, она получала пенсию плюс на сберкнижке денежки какие-никакие имелись. Так что взрослел единственный внук в разумном достатке и был ничем не хуже большинства своих ровесников с полными семьями - ни в еде, ни в игрушках когда был маленький, ни в одежде когда стал школьником, ни в чем другом. На путевки и на туристические поездки с классом деньги для внука у нее всегда находились. Год назад вот даже кассетный магнитофон ему купили, не самый дорогой конечно, но как сказал довольный внук «клевый». Клевый дак клевый, пусть будет так. В своем Андрюшеньке Баба Лида души не чаяла, безоговорочно считала его лучиком света и продолжением своей жизни, так что раз он был счастлив то и она тоже. Справедливости ради нужно сказать, что внук платил любимой бабушке тем же - вполне себе хорошо учился и не проказничал сверх меры.
Когда Лидия Александровна открыла дверь на звонок и увидела на лестничной площадке участкового милиционера и стоящую за ним соседку, она буквально остолбенела. Единственная мысль как страшная догадка пронеслась: «Андрюшенька!». Хорошо знакомый ей участковый попросил разрешения войти, за ним вошла и соседка. От него она узнала что с её внуком Андреем произошел несчастный случай и сейчас он находится в больнице. Если она хочет, то участковый на своей машине отвезет Лидию Александровну прямо к нему. Тяжелое известие она выдержала стоически. Помощь соседки не понадобилась. Еле слышно сказав «Сейчас соберусь» ушла к себе в комнату, откуда вскоре вернулась одетая по уличному и готовая ехать.
В больнице она сначала поговорила с дежурным ПИТ-овским врачом. От него узнала что внука привезли на скорой сильно избитого, особенно сильно пострадала голова. Развился отек мозга, есть очаги кровоизлияний. Дышит самостоятельно - и то хорошо, есть надежда. Сейчас ее внук лежит под капельницей, по прежнему без сознания. Да, в палату можно пройти. Да, можно остаться на ночь и ухаживать за ним, нужно только слушаться во всем дежурную медсестру. Если вдруг ей самой понадобится помощь - не терпеть, сразу сообщить сестре.
Поздним вечером того же дня дежурный врач закончил плановый обход нескольких палат вверенного ему отделения интенсивной терапии. Проходя мимо палаты с доставленным сегодня страшно избитым подростком, в открытую дверь при слабом свете ночной лампы он увидел худенькую старушку, сидящую на стуле возле кровати. Она полностью наклонилась вперед верхней частью тела почти до горизонтального положения и обеими руками держала руку несчастного пацана, прижатую к своему лбу.
Продолжение следует ...
Автор: 1100110011.
Сайт автора: 1100110011.ru
Ты избегаешь выходить из дома, потому что боишься столкнуться с кем-то из знакомых? Телефонный звонок ввергает тебя в паническую атаку? Школа для стесняшек может помочь! Превратись из застенчивого, социально неуклюжего одиночки в тусовщика! Мы не сделаем из тебя экстраверта, но научим так хорошо притворяться, что все будут так считать! Обернись из гусеницы в социальную бабочку за 6 недель. Нажми для регистрации.
Сидя за компьютером в пижаме, я смотрю на ссылку. Никто не сможет сделать из меня экстраверта. Даже фальшивого.
Вы, должно быть, задаетесь вопросом, почему я пишу этот пост. Конечно. Я отлично чувствую себя в сети. Но в жизни едва могу связать пару слов. Я краснею, потею и пукаю от паники. Это было бы весело, если бы я была очаровательным экстравертом и могла над этим посмеяться. Но я не могу, я просто мертва внутри. Последний телефонный разговор с начальником я закончила словами “Люблю, пока”, потому что обычно звоню только маме. Нет нужды говорить, что меня уволили. Просто призрак. Не могу смириться с этим.
Хорошо, возможно, мне нужны эти занятия.
Я регистрируюсь.
Первая неделя
Первая неделя начинается с довольно общих роликов про виды тревожности. Тех, кому комфортно, просят написать вступительный пост (остальные могут заполнить анкету в том объеме, в котором хочется, но, как минимум, нужно выбрать имя пользователя. Мое – “Frogger”.) Всего шестнадцать человек, и я с удивлением обнаружила, что многие из моих однокурсников испытывают социальную тревожность даже в Интернете – только половина написала вступительный пост.
Следующее наше задание – записать в дневнике самые большие страхи. Я пишу:
“Я переживаю, что я бесполезная, и никогда не встречу любовь. По сути, я женщина-инцел, и мой самый большой страх – никогда не полюбить себя. Так. Я это сказала. Мне 22 года. Я одержима всем, что я делаю и говорю, каждая совершенная ошибка навсегда выжигается в моей памяти. Если этот курс может научить меня общаться, и я понравлюсь людям, тогда, возможно, я смогу научиться хоть немного нравиться себе.”
Вторая неделя
В конце второй недели проходит наша первая встреча в Zoom. Мы готовимся к четвертой неделе, которая будет очень важной, ведь у нас будет личная встреча, для которой потребуется сходить в настоящее кафе. Нам не придется с кем-либо разговаривать, мы сделаем заказы заранее, и напитки будут ждать нас за столиками с нашими никами. Мы возьмем ноутбуки и проведем занятие онлайн. Но мы будем в одном помещении, дышать одним воздухом… будем вместе.
Это заставляет меня нервничать. Я уверена, все из-за этого нервничают. Итак, чтобы подготовить нас, на третьей неделе будет наша вторая встреча в Zoom, а чтобы мы были готовы к ней, на второй неделе нас добавили в первый групповой чат. Мы провели в чате только последние десять минут занятия. Наш куратор, Брендон, уговаривает ответить.
BRANDON: Всем привет! Как дела?
BRANDON: …ок. Как насчет того, чтобы просто поздороваться?
TRUDY: Привет
BRANDON: …просто напишите “привет”, чтобы я знал, что у вас все работает.
TRUDY: Привет
FROGGER: привет
Все нервничали, и два человека уже покинуло курс. Теперь нас осталось четырнадцать. Наш преподаватель, тем не менее, аплодирует всем, даже тем, кто только наблюдал. Он говорит, что у нас отлично получается.
Третья неделя
Третья неделя – наше последнее занятие онлайн. Мы подключаемся к Zoom. С экрана улыбается наш куратор из настоящей кофейни, где мы должны встретиться на следующей неделе. Вокруг потягивают напитки и суетятся посетители. Куратор нас не видит (наши камеры были отключены), но приглашает всех придвинуть стулья и налить кофе. Брендон – приятный профессор лет сорока пяти, с рыжими волосами и бородой, круглолицый и симпатичный.
Брендон говорит успокаивающие вещи:
– Я не заставлю вас говорить, не волнуйтесь. На самом деле, я люблю тишину. Иногда, если я нервничаю, то представляю себя котом. Вот как я раньше уговаривал себя ходить куда-нибудь. Не как Брендон, а как Кот-Брендон...
Вау, вот придурок. Это заставляет меньше беспокоиться о своей собственной придурковатости.
Нет необходимости что-то говорить или делать в чате. Через час Брэндон наконец говорит, что следующая неделя будет такой же, как эта, но мы встретимся лично. И помните – на следующей неделе мы люди-коты. Нам не придется разговаривать. На самом деле, мы не можем разговаривать. Это запрещено. Так что не бойтесь. Но если вы все-таки боитесь, то все в порядке. Можно вести себя как испуганный кот за клавиатурой, как сегодня, это нормально.
Хорошо, Брендон. Думаю, я смогу встретиться. Буду готова на следующей неделе.
Хотя, некоторые очевидно не готовы.
Осталось всего двенадцать учеников.
Четвертая неделя
Кофейня была точно такой, как выглядела в Zoom. Я нахожу место с табличкой с моим именем и кошачьей аватаркой (мы подготовили их в качестве домашнего задания). Я также видела кошачьи версии других участников. У кого-то был зомби-кот, у кого-то милый анимешный кот, и конечно, домашние и мемные коты. Я сажусь, беру горячее какао, открываю ноутбук и присоединяюсь к чату.
Наш преподаватель Брэндон сидит за соседним столиком. Он определенно видел, что я пришла, но не подает вида, не оглядывается, даже не бросает взгляд. У него тоже есть картинка с котом, пушистым, рыжим, полосатым котом. Кот-Брендон. По правилам, он тоже не может говорить.
Хорошо. Просто кучка чудаков с кофе и изображениями котов, которые сидят и ничего не делают.
Проверка. Я могу это сделать. Как бы я хотела не потеть так сильно. Живот скрутило.
Примерно половина учеников уже были здесь, и я была удивлена разнообразием. Женщина за тридцать в спортивном костюме, мужчина лет около пятидесяти, девочка-подросток, единственный человек младше меня, бледная, с испуганными грустными глазами, одетая в готическом стиле, включая смоки-айс. Один парень по имени Джордж пришел позже и нервно сказал всем, кто сидел на месте:
– Привет, привет.
Мы все ошеломлены. Джордж, мы – коты. Нельзя нарушать правила! Не говори. К счастью, Джордж оглядывает комнату и захлопывает рот.
Пальцы Брэндона стучат по клавиатуре.
BRANDON: Все здесь! Хорошо. Давайте начнем…
Четвертая неделя (после занятия)
Вся эта кошачья штука оказалась забавной. В чате Брэндон спросил нас, почему мы выбрали именно таких котов. Мы могли спасовать или ответить. Затем Брендон разбил нас на пары, чтобы познакомиться друг с другом или побыть “тихими котиками”, если не хочется разговаривать. У меня даже появился один друг!
Goth Girl (это ее ник, но я зову ее ГГ) стала первым человеком, с которым я была в паре. Она примерно моего возраста, так что с самого начала меня как бы тянуло к ней. И она вроде как милая, и… окей, будем реалистами, я бы никогда не подошла к милой девушке в реальной жизни. Но, например, в чате?
Я спросила ее про кошачью аватарку, на которой был супер жуткий монстр, если честно, совсем не похожий на кота. Она очень нервничала и предложила мне начать первой.
FROGGER: Эм, окей. Ну, я выбрала кота в лягушачьей шляпе, потому что у меня какое-то странное лягушачье лицо.
ГГ украдкой взглянула на меня через стол, затем быстро опустила глаза и напечатала:
GG: 🤭не думаю, что ты выглядишь как 🐸. Ну… может только чуть-чуть.
FROGGER: Все в порядке. Я это знаю и абсолютно принимаю. Эй, знаешь, почему лягушки так счастливы быть лягушками?
GG: ?
FROGGER: Они едят все, что их раздражает!* 🐸… Я нашла это в сборнике анекдотов. Так что насчет твоего кота из самых жутких ночных кошмаров, который очевидно не кот? Ты сама нарисовала?
GG: Да.
FROGGER: У тебя талант! Я впечатлена. Мой единственный талант – выглядеть как лягушка и шутить лягушачьи каламбуры… и стрелять! Я только что поняла, какой ник должна была взять!
GG: ?
FROGGER: Лягушка-отшельница!** 🐸
GG: 🤭
BRANDON: Итак, пришло время всем поменять собеседников. Заканчивайте диалоги.
FROGGER: О, проклятье. Что ж, было приятно поболтать, ГГ! Можно я буду звать тебя ГГ? Еще мне очень понравился твой рисунок. С нетерпением жду нашей следующей беседы!
GG: Мне тоже 😊 береги себя лягушонок 🐸
Ладно, это не настоящий разговор. Но технически мы были в реальной жизни, а значит, я общалась в реальной жизни с девушкой, не мамой и не своим отражением. Симпатичной девушкой. Вперед!
Пятая неделя
Сегодня у нас разговорное занятие, и мысль о том, что я буду разговаривать с ГГ вслух, а не через экран, так ужасает, что меня бросает в пот. Пот над верхней губой. Подмышечный пот. Подсисечный пот. Боже. Я никогда не смогу с ней встретиться. Если только под дождем, чтобы она не заметила, как я потею, но зачем нам встречаться под дождем? Я обречена. Может быть, я пошучу о своих исключительных потовых железах и о том, что лягушки влажные.
Нет! Не используй слово влажные! Боже, я хочу оттолкнуть ее навсегда?
Почему, почему я такая неудачница?
Я вытаскиваю все из шкафа в поисках подходящей одежды, чего-то, что волшебным образом сделает меня милой. И останавливаюсь на зеленом худи с лягушачьими глазами на верхушке капюшона, который застегивается на лице, как лягушачий рот, позволяющий мне спрятаться, когда я неизбежно опозорю себя на весь мир. Идеально.
По дороге на занятие, меня охватывает такое сильное беспокойство, что я чувствую на себе пристальный взгляд. Но когда я оборачиваюсь, позади никого нет. Это просто нервы.
В кофейне я нахожу новый двухсторонний бейдж. На одной стороне написано “Frogger”, на другой кошачья аватарка. Брендон говорит нам, что кошачья сторона означает тишину. Сторона с именем означает разговор. Он призывает нас начать с имен и переворачивать, только если потребуется перерыв.
Половина курса все равно начинают с котов. Нас осталось всего восемь.
“Влажные”, – продолжала я думать в своем жарком худи, желая навсегда выбросить это слово из головы, но, к сожалению, это то, кто я есть и как себя чувствую.
Влажные, влажные, влажные. Убейте меня.
Когда меня не ставят в пару с ГГ, я вздыхаю с облегчением, хотя мне отчаянно хочется посмотреть в ее красивые грустные глаза и пошутить:
– Смотри! Мы принцесса и лягушка, только лягушке никогда не становится жарко!
Вместо этого я в паре с парнем, на табличке которого написано “Dark Lord”. Он высокий, сутулый и у него такой, эм… мрачный… взгляд. Он похож на Кайло Рена, но более скучный и гораздо менее придурковатый. Его аватарка – низкого разрешения черный кот с глазами-лазерами. Нам раздали карточки для бесед, чтобы облегчить общение, но он только смотрит в свои карточки, избегая зрительного контакта. Наконец, он бормочет:
– Я остерегаюсь ее.
– А? – не поняла я.
– Разве ты не заметила? – *усиленный взгляд в карточки* – Она не дышит.
Несмотря на то, что я потею в своем худи, внезапно мне становится холодно. Я пытаюсь украдкой взглянуть на ГГ. Когда я снова смотрю на парня, он глядит в ответ с такой жгучей напряженностью, что у меня по коже бегут мурашки, но он быстро опускает взгляд и краснеет. Вероятно, он действительно не может смотреть никому в глаза.
После нескольких перемен партнеров, ГГ становится моей последней собеседницей на сегодня. Ее бейдж все еще повернут кошачьей стороной, и она выглядит совершенно разбитой после упражнения в разговоре. Очевидно, она просто не может заставить себя издать хотя бы писк. Ее лицо покраснело, а на глазах выступили слезы, и хотя ее очередь начинать читать вопрос с карточки, очевидно, она не в состоянии это сделать.
Мне в голову приходит идея, я протягиваю руку и указываю на верхний вопрос в ее списке: КАК ТЕБЯ ЗОВУТ? Затем указываю на себя, дергаю лягушачье худи и рисую пальцем круг вокруг своего лица. Лягушачье лицо.
Она смотрит на меня из-под опущенных ресниц.
Я указываю на первый вопрос своей карточки: ОТКУДА ТЫ? Она качает головой. Я пробую еще одну, отсеивая сложные вопросы, и протягиваю ей вопрос: ЧТО ТЕБЕ НРАВИТСЯ?
Она смотрит на нее, а затем указывает на меня.
– Тебе нравлюсь… я? – слова срываются с губ. Ее глаза расширяются, и я внезапно осознаю, что она имела в виду.
– О! О, Боже! Ты просишь меня ответить, что нравится мне. Не говоришь мне, что ты… нравится… оххх…
Я застегиваю худи, так что теперь она видит только лягушачью маску. Мои щеки горят. В этом помещении действительно невыносимо жарко. Думаю, я могу умереть прямо здесь. Но затем сквозь шум в ушах я слышу звук, который заставляет мое сердце замереть – очень тихий звенящий смех. ГГ смеется.
Я все еще собираюсь провалиться сквозь землю, когда приду домой. Но, по крайней мере, я умру, зная, что смогла ее рассмешить.
Вылезая из своего мешка, я смотрю на ГГ, а она смотрит на меня. Она указывает на ту самую карточку с вопросом, а затем на меня, отворачивается и быстро выбегает наружу.
Пятая неделя, после занятия
Я уже направляюсь домой, когда позади меня звучат колокольчики, дверь кофейни открывается, и бариста кричит:
– Эй!
Я уже нахожусь в своем интровертном пузыре (хотя будем честны, я всегда в пузыре), и громкий оклик баристы ввергает меня в панику. “О, нет” – думаю я. Ладони потеют, а горло пересыхает. К несчастью, я уже установила зрительный контакт, так что ловушка захлопнулась. Внезапно, я замечаю, что он размахивает планшетом с наклейками. Этот планшет принадлежит ГГ. Наконец, до меня доходят слова, срывающиеся с его губ:
– … кто-то из твоих одногруппников забыл планшет!
Не зная, что еще делать, я протягиваю руку.
Вспыхивает внутренний монолог: “Что, если он подумает, что ты пытаешься его украсть? Что, если он воспользуется возможностью завязать разговор? Тебе придется притвориться, что ты теряешь сознание, а когда он пойдет за водой, ты проснешься и убежишь…
Но работник улыбается и говорит:
– Спасибо, – протягивает мне планшет и отправляется обратно, а я выдыхаю с глубочайшим облегчением.
… ну, я пережила это.
Небо над головой глубокого пурпурного цвета, звезды только начинают мерцать, и пока я успокаиваюсь, оглядывая улицу в поисках ГГ, они словно сияют специально для меня. Я замечаю вдалеке ее маленькую фигурку, и следую за ней. Наконец у меня нет ощущения, что на меня смотрят, наблюдают за мной. Должно быть, это потому, что мои нервы наконец-то успокоились… Я становлюсь лучшей, более смелой версией себя? Я представляю, как протягиваю ей планшет, наши руки соприкасаются… (НЕТ! Она одернет руку в отвращении и даже мои фантазии закончатся провалом…) Представляю, как улыбаюсь и засовываю потные руки обратно в карманы после того, как отдам ей планшет и предложу проводить ее домой.
… но с каждым шагом я ощущаю все меньше романтики и все больше чувствую себя сталкером. Если бы она только обернулась на секунду, я бы могла ей помахать!
Мне следует просто пойти домой и продолжить общение онлайн, я так и собираюсь сделать, как вдруг приходит уведомление.
DARK LORD: смотри
DARK LORD: [pic] [pic]
Я нажимаю на ссылки и открываются два изображения, на которые я несколько секунд разглядываю в замешательстве. Первое – это фотография выпускников 1993 года, с вышедшими из моды прическами и одеждой. Второе – фото выпускницы из того же альбома, подписанная Женевьева Грейсон.
Женевьева выглядела в точности как ГГ.
FROGGER: Вау… это ее мама?
DARK LORD: ты идиотка? Это ОНА.
Его уверенность том, что девушка из выпускного альбома тридцатилетней давности – это ГГ, кажется смешной. Должно быть, это кто-то из родственников. Девушка выглядит в точности как она, но невозможно, чтобы это была сама ГГ. И все же… по спине бегут мурашки, потому что это не просто сходство. Они выглядят… ну, одинаково. Здесь что-то не так. Что-то не…
Взгляд. Я чувствую, что за мной наблюдают.
Я оглядываюсь и кладу планшет в сумку. След ГГ потерян. Я напишу ей о планшете позже. Но сейчас… сейчас я разворачиваюсь и спешу домой, и определенно слышу позади шаги. Уверена, за мной наблюдают, преследуют. Подбираются все ближе и ближе… между тем на телефон снова и снова приходят уведомления. Я рискую взглянуть, и вижу, что мне пишет Dark Lord.
DARK LORD: Разве ты не заметила? Количество учеников продолжает сокращаться?
DARK LORD: Я взял у преподавателя список группы. Ну… украл.
DARK LORD: Неважно. Люди не бросают курс.
DARK LORD: Они ИСЧЕЗАЮТ. Я нашел объявления о пропавших людях.
DARK LORD: Я пытался сказать куратору, но он посчитал меня конспирологом.
DARK LORD: Так что я искал сам. Та девушка, которая тебе нравится… Frogger, в списке ее имя – Женевьева Грейсон. Так же, как в альбоме. И что, ты думаешь, я нашел о Женевьеве?
DARK LORD: … Frogger? Ты еще здесь?
DARK LORD: Вот дерьмо, ты дома? Ты в безопасности? Frogger? Отправляю тебе на почту.
Я бегу, телефон лежит в кармане. Тени… кажется, тени сгущаются вокруг меня. Ощущение, что за мной наблюдают, усилилось настолько, что, клянусь, я вижу глаза, глядящие на меня из темноты. Холод пронизывает до костей, и пока я бегу, глухой звук шагов или отдается эхом, или…
ТУК-тук-ТУК-тук-ТУК-тук
…или вторая пара ног следует прямо за мной, почти неслышимая из-за громкого эха.
Кто-то бежит за мной, почти в моем темпе… но совсем чуть-чуть, с каждым шагом…
… подбираясь.
Наконец появляются очертания моего дома. Накатывает облегчение, и я бросаюсь навстречу яркому свету огней здания. На секунду я чувствую присутствие ледяного холода, как будто ветер дует мне в спину, а затем я внутри, бегу по лестнице, врываюсь в квартиру, захлопываю за собой дверь и запираю ее. Несколько секунд спустя я наконец беру телефон в дрожащие руки.
FROGGER: Я дома. Думаю, меня кто-то преследовал.
FROGGER: Что ты собирался мне рассказать о Женевьеве?
Ответа нет, так что я иду к компьютеру и вбиваю запрос “Женевьева Грейсон”. От увиденного кровь стынет в жилах. Потому что я нахожу ее выпускное фото. Женевьева Грейсон выглядит абсолютно как ГГ. Но…
Если верить Google, Женевьева мертва уже тридцать лет.
Шестая неделя
Мне действительно страшно. Очень страшно. На следующее утро я пытаюсь связаться с Дарк Лордом, но он не отвечает. В электронном письме, которое он отправил мне накануне вечером, были вложены сообщения о пропавших людях. Они совпадали со списком имен и контактами наших одногруппников, которые он украл у куратора.
Он был прав насчет исчезновения наших однокурсников.
Но самую худшую новость я узнала позже, читая местные новости, Я искала другие сообщения о пропавших людях, и там был заголовок, который привлек мое внимание.
ИЗУВЕЧЕННОЕ ТЕЛО МУЖЧИНЫ НАЙДЕНО РЯДОМ С КВАРТИРОЙ
Тело Ксавьера Родригеза, двадцати семи лет, было найдено выпотрошенным рядом с его квартирой в ночь на понедельник…
Глядя на фото мужчины в газете, я чувствую, как сердце уходит в пятки. Потому что это Дарк Лорд, глядящий своим напряженным взглядом, на руках у него кот – черный кот с глазами-лазерами с его аватарки. Вероятно, это был его настоящий домашний кот… и эта маленькая деталь делала происходящее ужасающе реальным. Я должна позвонить в полицию? Рассказать, что в ночь смерти Ксавьер пытался меня о чем-то предупредить? О, Боже… Я никогда не смогу пережить допрос!
Я подумываю рассказать Брендону, но Ксавьер уже пытался, и его заклеймили конспирологом.
К началу урока я ничего не сделала. Я жалкая, знаю. Я прихожу в кофейню почти на час раньше, над головой звенит колокольчик, и бариста улыбается в знак приветствия. Я киваю в ответ. И замечаю Брэндона, его лицо радостно просияло.
– Фроггер! Ты рано. Я еще не заказал напитки. Хочешь заказать себе сама? Или ты сегодня тихий котик?
– Можно с тобой поговорить?
– Конечно, – он подходит и садится со мной за угловой столик, наклоняется и спрашивает в своим мягким тоном. – Что случилось?
Я бешено потею в своем лягушачьем худи. Наклоняюсь к Брэндону, он озабоченно хмурит брови, и я выпаливаю:
– Ксавьер думал, что мы все в опасности, а теперь он мертв, и мы должны позвонить в полицию и устроить засаду Женевьеве потому что… она не дышит.
Ох. Он уже выглядит так, как будто не верит мне. Мое лицо краснеет и горит. Я открываю мессенджер и показываю ему переписку с Ксавьером, выпускное фото Женевьевы и статью про смерть Ксавьера.
– Я не знаю, что сказать, – признает он, качая головой, когда к нему возвращается дар речи. – Все это так…
После паузы он спрашивает:
– Почему ты рассказываешь мне только сейчас? Разве тебе не удобнее общаться по переписке?
– Я не хотела, чтобы она узнала, и боялась, что она может как-то… Не знаю. Я имею в виду, Ксавьер взломал тебя и получил доступ к списку группы.
– Что?!
– Я просто не хотела, чтобы она узнала заранее и пришла за тобой или за мной, – я опускаю глаза. Чувствую себя как предатель, говоря о ГГ в таком тоне. Мне приходится напоминать себе, что она не ГГ. Она Женевьева. И ей намного-намного больше девятнадцати лет.
– Ты была в полиции? – спрашивает Брендон.
Я качаю головой.
– Я уверена, что они просмотрят его почту и сообщения, чтобы найти убийцу. На самом деле, мне нечего добавить, – я умалчиваю, что у меня едва получилось рассказать правду Брэндону, не говоря уже об офицерах в комнате для допросов. Вероятно, я выглядела бы виновато, и они бы подумали, что я имею к этому какое-то отношение, а затем арестовали бы меня за убийство, а я была бы слишком напугана, чтобы защищать себя… и пока мой разум все глубже погружался в эту бездну, Брэндон снова заговорил:
– ...Я сообщу всем, что урок переносится до дальнейшего уведомления. А ты отправляйся домой. И напиши мне, когда доберешься. Хотя… – Он потирает подбородок. – Я лучше провожу тебя. Пойдем.
Мы выходим на улицу. И хотя поверх худи я укутана шарфом, от пронизывающего ветра слезятся глаза. Брэндон расспрашивает меня об исчезнувших одногруппниках, кому еще я рассказала, а я бормочу ответы, как вдруг по телу пробегают мурашки…
– Что случилось? – Брендон останавливается.
– Взгляд, – шепчу я, – кто-то за нами наблюдает…
Он оглядывается по сторонам.
– Тебе, наверное, показалось. Здесь никого нет.
Я настаиваю на том, что мне не показалось, он задумывается на секунду, а потом хватает меня за запястье и тащит бегом, сказав, что мы должны срезать. Мы проворно ныряем в переулок. Я все еще слышу эхо шагов, чувствую тяжесть взгляда. Но когда мы сворачиваем за угол, все исчезает. Брэндон уходит все дальше от улицы, вглубь переулка, и, наконец, останавливается у мусорного контейнера позади здания, похожего на склад.
– Все еще чувствуешь взгляд? – спрашивает он.
Я качаю головой.
– Это хорошо, – говорит Брендон своим мягким, успокаивающим голосом. – Я бы не хотел, чтобы нашлись свидетели твоей неминуемой кончины.
– … а? – его слова доходят до меня слишком поздно.
И вот я уже на полу, хватаю ртом воздух, потому что он пригвоздил меня к земле. Он улыбается, и его зубы такие длинные… острые… и их слишком много, чтобы поместиться у него во рту.
Он поднимает руку, чтобы вытереть слюну, стекающую по подбородку, и в его глазах появляется звериный блеск.
– Ксавьер подобрался слишком близко, – говорит он. – Я должен был избавиться от него. И я не знал, что он поделился с тобой своими находками. Общая черта социофобов, которая делает вас такой замечательной добычей – это то, что вы никогда не обращаетесь за помощью… каждый раз, в каждой группе. Если у кого-то возникают подозрения, хотя их обычно нет, но если все же возникают, вы всегда приходите ко мне. Жаль, Фроггер. Ты добился значительного прогресса. Я бы гофдифся тобой, ефли бы ты не пафла так вкуфно…
Его зубы стали слишком длинными, чтобы помещаться у него во рту, и теплые капли падали на мое лицо…
И тут возвращается взгляд. Наблюдающий за мной. Раздаются тихие шаги.
Я смотрю за спину слюнявого профессора, и вижу, что за ним стоит бледная девушка с готическим макияжем.
Брендон поворачивает голову.
– Хмфф?
Она смотрит на меня. Потом на Брендона.
Он вытирает лицо, и клыки втягиваются достаточно, чтобы прорычать:
– Приятно, что ты присоединилась к занятию, Женевьева. Моя худшая ученица рядом с лучшей. Ты знаешь, что твоя однокурсница считает тебя бессмертной? Жаль, что у нее нет моего обоняния, иначе она бы все поняла, – он делает глубокий вдох и улыбается. От этой улыбки его лицо становится шире, чем это возможно, обнажая ряды зубов,врезающихся глубоко в череп. Затем он просит ее подождать и не убегать, заставляя его преследовать ее. – Я ненавижу бегать перед ужином.
Он поворачивается ко мне и открывает рот так широко, что может проглотить мою голову целиком…
– Стоп.
Это первое слово, произнесенное ГГ, пусть и шепотом
К моему изумлению, Брендон действительно останавливается. Он моргает и оборачивается.
– Что это? – он смотрит на нее, его глаза расширяются, ноздри раздуваются, и он принюхивается, словно учуяв что-то в ее дыхании.
Она глубоко вдыхает, стискивает кулаки и кричит:
–СТОП!
Мир взрывается.
Я не знаю, как это описать. Как будто слово покидает ее тело и превращается в воздухе в огромную массу тьмы, тень обретает форму, и в то же время ее настоящее, человеческое тело сжимается, как сдутый воздушный шар. И то, что возникает из ее голоса, разрастается как чернильное пятно, поднимаясь все выше над нами, и всего на мгновение оно вырисовывается, сплошь черное, за исключением слегка заостренных ушей и белых проблесков, должно быть, зубов, и я узнаю это,“кота”, который был на ее бейдже. Кот-ГГ. То есть, конечно, это не кот, и никогда им не был. И, очевидно, теперь, когда монстр освобожден ее голосом, Брендон чует его, потому что за мгновение до того, как тьма окутывает нас, он прыгает и с поразительной ловкостью устремляется вверх по стене здания.
Но эта жидкая тень так же быстро поднимается вверх, и его крики превращаются в бульканье. Раздается хруст и хлюпанье, и на меня дождем проливается кровь.
И затем я слышу крик, на этот раз свой собственный. И бегу. Бегу так быстро, как только позволяют ноги.
Выпускной
Тело Брендона так и не было найдено. Он числится без вести пропавшим. Как и все мои однокурсники. За исключением Ксавьера, насколько я понимаю, Брэндона прервали, и он сбежал, чтобы не быть пойманным.
Прошли недели, а я все еще никому об этом не рассказывала. Кому я могла рассказать?
По иронии, хоть занятия с Брэндоном не сделали меня экстравертом, мне стало проще, например, покупать продукты. Думаю, после последнего смертельного урока, ну… Я обнаружила, что в мире есть вещи пострашнее светской беседы (хотя она все еще входит в топ-10).
О, и еще мне написала ГГ.
GG: Привет.
GG: надеюсь, ты в порядке, лягушонок, извини, что напугала тебя.
ME: Извини, что думала, будто ты виновата в исчезновении людей. Брендон меня одурачил :(
GG: все в порядке.
ME: Так это ты преследовала меня все это время? Наблюдала за мной?
GG: Да
МЕ: Ты знала, кто такой Брендон, и пыталась защитить меня?
GG: если честно, я понятия не имела ничего о преподе. Просто… Я следила за тобой, потому что ты мне нравишься. Ты вроде милая. Прости, я не должна была тебя преследовать.… Просто я взяла курс, потому что у меня нет друзей…
МЕ: О… ну, я даже рада, что так получилось. Если бы ты этого не сделала, наверное, я была бы мертва.
GG: ты не злишься, лягушонок?
ME: Нет. На самом деле, я, эм… Я тоже следила за тобой однажды ночью. Я не пыталась тебя преследовать, но ты забыла планшет.
МЕ: Так… ты не будешь пытаться съесть меня? Попробовать лягушачьи лапки на ужин?
GG: нет
МЕ: А как насчет этого супер страшного монстра? Кот-ГГ?
GG: Если я не использую голос, он спит.
МЕ: Так мы можем быть друзьями?
GG: Да
МЕ: Хорошо. Что ж… Я должна вернуть тебе планшет, так что.... Как насчет того, чтобы встретиться на следующей неделе? Как… как на занятии? Я закажу напитки, чтобы тебе не пришлось говорить. Мы можем назвать это нашим выпускным!
GG: 😊 да, пж
МЕ: мы отлично проведем время 🐸
(Заткнись, она считает мои шутки милыми).
Так. Моя новая подруга, возможно, монстр. И она съела нашего преподавателя. Но знаете что? Мне норм.
* Игра слов: bugs – жуки и bugs – раздражать.
** Лягушонок Кермит созвучно с hermit – отшельник.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Ты избегаешь выходить из дома, потому что боишься столкнуться с кем-то из знакомых? Телефонный звонок ввергает тебя в паническую атаку? Школа для стесняшек может помочь! Превратись из застенчивого, социально неуклюжего одиночки в тусовщика! Мы не сделаем из тебя экстраверта, но научим так хорошо притворяться, что все будут так считать! Обернись из гусеницы в социальную бабочку за 6 недель. Нажми для регистрации.
Сидя за компьютером в пижаме, я смотрю на ссылку. Никто не сможет сделать из меня экстраверта. Даже фальшивого.
Вы, должно быть, задаетесь вопросом, почему я пишу этот пост. Конечно. Я отлично чувствую себя в сети. Но в жизни едва могу связать пару слов. Я краснею, потею и пукаю от паники. Это было бы весело, если бы я была очаровательным экстравертом и могла над этим посмеяться. Но я не могу, я просто мертва внутри. Последний телефонный разговор с начальником я закончила словами “Люблю, пока”, потому что обычно звоню только маме. Нет нужды говорить, что меня уволили. Просто призрак. Не могу смириться с этим.
Хорошо, возможно, мне нужны эти занятия.
Я регистрируюсь.
Первая неделя
Первая неделя начинается с довольно общих роликов про виды тревожности. Тех, кому комфортно, просят написать вступительный пост (остальные могут заполнить анкету в том объеме, в котором хочется, но, как минимум, нужно выбрать имя пользователя. Мое – “Frogger”.) Всего шестнадцать человек, и я с удивлением обнаружила, что многие из моих однокурсников испытывают социальную тревожность даже в Интернете – только половина написала вступительный пост.
Следующее наше задание – записать в дневнике самые большие страхи. Я пишу:
“Я переживаю, что я бесполезная, и никогда не встречу любовь. По сути, я женщина-инцел, и мой самый большой страх – никогда не полюбить себя. Так. Я это сказала. Мне 22 года. Я одержима всем, что я делаю и говорю, каждая совершенная ошибка навсегда выжигается в моей памяти. Если этот курс может научить меня общаться, и я понравлюсь людям, тогда, возможно, я смогу научиться хоть немного нравиться себе.”
Вторая неделя
В конце второй недели проходит наша первая встреча в Zoom. Мы готовимся к четвертой неделе, которая будет очень важной, ведь у нас будет личная встреча, для которой потребуется сходить в настоящеекафе. Нам не придется с кем-либо разговаривать, мы сделаем заказы заранее, и напитки будут ждать нас за столиками с нашими никами. Мы возьмем ноутбуки и проведем занятие онлайн. Но мы будем в одном помещении, дышать одним воздухом… будем вместе.
Это заставляет меня нервничать. Я уверена, все из-за этого нервничают. Итак, чтобы подготовить нас, на третьей неделе будет наша вторая встреча в Zoom, а чтобы мы были готовы к ней, на второй неделе нас добавили в первый групповой чат. Мы провели в чате только последние десять минут занятия. Наш куратор, Брендон, уговаривает ответить.
BRANDON: Всем привет! Как дела?
BRANDON: …ок. Как насчет того, чтобы просто поздороваться?
TRUDY: Привет
BRANDON: …просто напишите “привет”, чтобы я знал, что у вас все работает.
TRUDY: Привет
FROGGER: привет
Все нервничали, и два человека уже покинуло курс. Теперь нас осталось четырнадцать. Наш преподаватель, тем не менее, аплодирует всем, даже тем, кто только наблюдал. Он говорит, что у нас отлично получается.
Третья неделя
Третья неделя – наше последнее занятие онлайн. Мы подключаемся к Zoom. С экрана улыбается наш куратор из настоящей кофейни, где мы должны встретиться на следующей неделе. Вокруг потягивают напитки и суетятся посетители. Куратор нас не видит (наши камеры были отключены), но приглашает всех придвинуть стулья и налить кофе. Брендон – приятный профессор лет сорока пяти, с рыжими волосами и бородой, круглолицый и симпатичный.
Брендон говорит успокаивающие вещи:
– Я не заставлю вас говорить, не волнуйтесь. На самом деле, я люблю тишину. Иногда, если я нервничаю, то представляю себя котом. Вот как я раньше уговаривал себя ходить куда-нибудь. Не как Брендон, а как Кот-Брендон...
Вау, вот придурок. Это заставляет меньше беспокоиться о своей собственной придурковатости.
Нет необходимости что-то говорить или делать в чате. Через час Брэндон наконец говорит, что следующая неделя будет такой же, как эта, но мы встретимся лично. И помните – на следующей неделе мы люди-коты. Нам не придется разговаривать. На самом деле, мы не можем разговаривать. Это запрещено. Так что не бойтесь. Но если вы все-таки боитесь, то все в порядке. Можно вести себя как испуганный кот за клавиатурой, как сегодня, это нормально.
Хорошо, Брендон. Думаю, я смогу встретиться. Буду готова на следующей неделе.
Хотя, некоторые очевидно не готовы.
Осталось всего двенадцать учеников.
Четвертая неделя
Кофейня была точно такой, как выглядела в Zoom. Я нахожу место с табличкой с моим именем и кошачьей аватаркой (мы подготовили их в качестве домашнего задания). Я также видела кошачьи версии других участников. У кого-то был зомби-кот, у кого-то милый анимешный кот, и конечно, домашние и мемные коты. Я сажусь, беру горячее какао, открываю ноутбук и присоединяюсь к чату.
Наш преподаватель Брэндон сидит за соседним столиком. Он определенно видел, что я пришла, но не подает вида, не оглядывается, даже не бросает взгляд. У него тоже есть картинка с котом, пушистым, рыжим, полосатым котом. Кот-Брендон. По правилам, он тоже не может говорить.
Хорошо. Просто кучка чудаков с кофе и изображениями котов, которые сидят и ничего не делают.
Проверка. Я могу это сделать. Как бы я хотела не потеть так сильно. Живот скрутило.
Примерно половина учеников уже были здесь, и я была удивлена разнообразием. Женщина за тридцать в спортивном костюме, мужчина лет около пятидесяти, девочка-подросток, единственный человек младше меня, бледная, с испуганными грустными глазами, одетая в готическом стиле, включая смоки-айс. Один парень по имени Джордж пришел позже и нервно сказал всем, кто сидел на месте:
– Привет, привет.
Мы все ошеломлены. Джордж, мы – коты. Нельзя нарушать правила! Не говори. К счастью, Джордж оглядывает комнату и захлопывает рот.
Пальцы Брэндона стучат по клавиатуре.
BRANDON: Все здесь! Хорошо. Давайте начнем…
Четвертая неделя (после занятия)
Вся эта кошачья штука оказалась забавной. В чате Брэндон спросил нас, почему мы выбрали именно таких котов. Мы могли спасовать или ответить. Затем Брендон разбил нас на пары, чтобы познакомиться друг с другом или побыть “тихими котиками”, если не хочется разговаривать. У меня даже появился один друг!
Goth Girl (это ее ник, но я зову ее ГГ) стала первым человеком, с которым я была в паре. Она примерно моего возраста, так что с самого начала меня как бы тянуло к ней. И она вроде как милая, и… окей, будем реалистами, я бы никогда не подошла к милой девушке в реальной жизни. Но, например, в чате?
Я спросила ее про кошачью аватарку, на которой был супер жуткий монстр, если честно, совсем не похожий на кота. Она очень нервничала и предложила мне начать первой.
FROGGER: Эм, окей. Ну, я выбрала кота в лягушачьей шляпе, потому что у меня какое-то странное лягушачье лицо.
ГГ украдкой взглянула на меня через стол, затем быстро опустила глаза и напечатала:
GG: 🤭не думаю, что ты выглядишь как 🐸. Ну… может только чуть-чуть.
FROGGER: Все в порядке. Я это знаю и абсолютно принимаю. Эй, знаешь, почему лягушки так счастливы быть лягушками?
GG: ?
FROGGER: Они едят все, что их раздражает!* 🐸… Я нашла это в сборнике анекдотов. Так что насчет твоего кота из самых жутких ночных кошмаров, который очевидно не кот? Ты сама нарисовала?
GG: Да.
FROGGER: У тебя талант! Я впечатлена. Мой единственный талант – выглядеть как лягушка и шутить лягушачьи каламбуры… и стрелять! Я только что поняла, какой ник должна была взять!
GG: ?
FROGGER: Лягушка-отшельница!** 🐸
GG: 🤭
BRANDON: Итак, пришло время всем поменять собеседников. Заканчивайте диалоги.
FROGGER: О, проклятье. Что ж, было приятно поболтать, ГГ! Можно я буду звать тебя ГГ? Еще мне очень понравился твой рисунок. С нетерпением жду нашей следующей беседы!
GG: Мне тоже 😊 береги себя лягушонок 🐸
Ладно, это не настоящий разговор. Но технически мы были в реальной жизни, а значит, я общалась в реальной жизни с девушкой, не мамой и не своим отражением. Симпатичной девушкой. Вперед!
Пятая неделя
Сегодня у нас разговорное занятие, и мысль о том, что я буду разговаривать с ГГ вслух, а не через экран, так ужасает, что меня бросает в пот. Пот над верхней губой. Подмышечный пот. Подсисечный пот. Боже. Я никогда не смогу с ней встретиться. Если только под дождем, чтобы она не заметила, как я потею, но зачем нам встречаться под дождем? Я обречена. Может быть, я пошучу о своих исключительных потовых железах и о том, что лягушки влажные.
Нет! Не используй слово влажные! Боже, я хочу оттолкнуть ее навсегда?
Почему, почему я такая неудачница?
Я вытаскиваю все из шкафа в поисках подходящей одежды, чего-то, что волшебным образом сделает меня милой. И останавливаюсь на зеленом худи с лягушачьими глазами на верхушке капюшона, который застегивается на лице, как лягушачий рот, позволяющий мне спрятаться, когда я неизбежно опозорю себя на весь мир. Идеально.
По дороге на занятие, меня охватывает такое сильное беспокойство, что я чувствую на себе пристальный взгляд. Но когда я оборачиваюсь, позади никого нет. Это просто нервы.
В кофейне я нахожу новый двухсторонний бейдж. На одной стороне написано “Frogger”, на другой кошачья аватарка. Брендон говорит нам, что кошачья сторона означает тишину. Сторона с именем означает разговор. Он призывает нас начать с имен и переворачивать, только если потребуется перерыв.
Половина курса все равно начинают с котов. Нас осталось всего восемь.
“Влажные”, – продолжала я думать в своем жарком худи, желая навсегда выбросить это слово из головы, но, к сожалению, это то, кто я есть и как себя чувствую.
Влажные, влажные, влажные. Убейте меня.
Когда меня не ставят в пару с ГГ, я вздыхаю с облегчением, хотя мне отчаянно хочется посмотреть в ее красивые грустные глаза и пошутить:
– Смотри! Мы принцесса и лягушка, только лягушке никогда не становится жарко!
Вместо этого я в паре с парнем, на табличке которого написано “Dark Lord”. Он высокий, сутулый и у него такой, эм… мрачный… взгляд. Он похож на Кайло Рена, но более скучный и гораздо менее придурковатый. Его аватарка – низкого разрешения черный кот с глазами-лазерами. Нам раздали карточки для бесед, чтобы облегчить общение, но он только смотрит в свои карточки, избегая зрительного контакта. Наконец, он бормочет:
– Я остерегаюсь ее.
– А? – не поняла я.
– Разве ты не заметила? – *усиленный взгляд в карточки* – Она не дышит.
Несмотря на то, что я потею в своем худи, внезапно мне становится холодно. Я пытаюсь украдкой взглянуть на ГГ. Когда я снова смотрю на парня, он глядит в ответ с такой жгучей напряженностью, что у меня по коже бегут мурашки, но он быстро опускает взгляд и краснеет. Вероятно, он действительно не может смотреть никому в глаза.
После нескольких перемен партнеров, ГГ становится моей последней собеседницей на сегодня. Ее бейдж все еще повернут кошачьей стороной, и она выглядит совершенно разбитой после упражнения в разговоре. Очевидно, она просто не может заставить себя издать хотя бы писк. Ее лицо покраснело, а на глазах выступили слезы, и хотя ее очередь начинать читать вопрос с карточки, очевидно, она не в состоянии это сделать.
Мне в голову приходит идея, я протягиваю руку и указываю на верхний вопрос в ее списке: КАК ТЕБЯ ЗОВУТ? Затем указываю на себя, дергаю лягушачье худи и рисую пальцем круг вокруг своего лица. Лягушачье лицо.
Она смотрит на меня из-под опущенных ресниц.
Я указываю на первый вопрос своей карточки: ОТКУДА ТЫ? Она качает головой. Я пробую еще одну, отсеивая сложные вопросы, и протягиваю ей вопрос: ЧТО ТЕБЕ НРАВИТСЯ?
Она смотрит на нее, а затем указывает на меня.
– Тебе нравлюсь… я? – слова срываются с губ. Ее глаза расширяются, и я внезапно осознаю, что она имела в виду.
– О! О, Боже! Ты просишь меня ответить, что нравится мне. Не говоришь мне, что ты… нравится… оххх…
Я застегиваю худи, так что теперь она видит только лягушачью маску. Мои щеки горят. В этом помещении действительно невыносимо жарко. Думаю, я могу умереть прямо здесь. Но затем сквозь шум в ушах я слышу звук, который заставляет мое сердце замереть – очень тихий звенящий смех. ГГ смеется.
Я все еще собираюсь провалиться сквозь землю, когда приду домой. Но, по крайней мере, я умру, зная, что смогла ее рассмешить.
Вылезая из своего мешка, я смотрю на ГГ, а она смотрит на меня. Она указывает на ту самую карточку с вопросом, а затем на меня, отворачивается и быстро выбегает наружу.
Пятая неделя, после занятия
Я уже направляюсь домой, когда позади меня звучат колокольчики, дверь кофейни открывается, и бариста кричит:
– Эй!
Я уже нахожусь в своем интровертном пузыре (хотя будем честны, я всегда в пузыре), и громкий оклик баристы ввергает меня в панику. “О, нет” – думаю я. Ладони потеют, а горло пересыхает. К несчастью, я уже установила зрительный контакт, так что ловушка захлопнулась. Внезапно, я замечаю, что он размахивает планшетом с наклейками. Этот планшет принадлежит ГГ. Наконец, до меня доходят слова, срывающиеся с его губ:
– … кто-то из твоих одногруппников забыл планшет!
Не зная, что еще делать, я протягиваю руку.
Вспыхивает внутренний монолог: “Что, если он подумает, что ты пытаешься его украсть? Что, если он воспользуется возможностью завязать разговор? Тебе придется притвориться, что ты теряешь сознание, а когда он пойдет за водой, ты проснешься и убежишь…
Но работник улыбается и говорит:
– Спасибо, – протягивает мне планшет и отправляется обратно, а я выдыхаю с глубочайшим облегчением.
… ну, я пережила это.
Небо над головой глубокого пурпурного цвета, звезды только начинают мерцать, и пока я успокаиваюсь, оглядывая улицу в поисках ГГ, они словно сияют специально для меня. Я замечаю вдалеке ее маленькую фигурку, и следую за ней. Наконец у меня нет ощущения, что на меня смотрят, наблюдают за мной. Должно быть, это потому, что мои нервы наконец-то успокоились… Я становлюсь лучшей, более смелой версией себя? Я представляю, как протягиваю ей планшет, наши руки соприкасаются… (НЕТ! Она одернет руку в отвращении и даже мои фантазии закончатся провалом…) Представляю, как улыбаюсь и засовываю потные руки обратно в карманы после того, как отдам ей планшет и предложу проводить ее домой.
… но с каждым шагом я ощущаю все меньше романтики и все больше чувствую себя сталкером. Если бы она только обернулась на секунду, я бы могла ей помахать!
Мне следует просто пойти домой и продолжить общение онлайн, я так и собираюсь сделать, как вдруг приходит уведомление.
DARK LORD: смотри
DARK LORD: [pic] [pic]
Я нажимаю на ссылки и открываются два изображения, на которые я несколько секунд разглядываю в замешательстве. Первое – это фотография выпускников 1993 года, с вышедшими из моды прическами и одеждой. Второе – фото выпускницы из того же альбома, подписанная Женевьева Грейсон.
Женевьева выглядела в точности как ГГ.
FROGGER: Вау… это ее мама?
DARK LORD: ты идиотка? Это ОНА.
Его уверенность том, что девушка из выпускного альбома тридцатилетней давности – это ГГ, кажется смешной. Должно быть, это кто-то из родственников. Девушка выглядит в точности как она, но невозможно, чтобы это была сама ГГ. И все же… по спине бегут мурашки, потому что это не просто сходство. Они выглядят… ну, одинаково. Здесь что-то не так. Что-то не…
Взгляд. Я чувствую, что за мной наблюдают.
Я оглядываюсь и кладу планшет в сумку. След ГГ потерян. Я напишу ей о планшете позже. Но сейчас… сейчас я разворачиваюсь и спешу домой, и определенно слышу позади шаги. Уверена, за мной наблюдают, преследуют. Подбираются все ближе и ближе… между тем на телефон снова и снова приходят уведомления. Я рискую взглянуть, и вижу, что мне пишет Dark Lord.
DARK LORD: Разве ты не заметила? Количество учеников продолжает сокращаться?
DARK LORD: Я взял у преподавателя список группы. Ну… украл.
DARK LORD: Неважно. Люди не бросают курс.
DARK LORD: Они ИСЧЕЗАЮТ. Я нашел объявления о пропавших людях.
DARK LORD: Я пытался сказать куратору, но он посчитал меня конспирологом.
DARK LORD: Так что я искал сам. Та девушка, которая тебе нравится… Frogger, в списке ее имя – Женевьева Грейсон. Так же, как в альбоме. И что, ты думаешь, я нашел о Женевьеве?
DARK LORD: … Frogger? Ты еще здесь?
DARK LORD: Вот дерьмо, ты дома? Ты в безопасности? Frogger? Отправляю тебе на почту.
Я бегу, телефон лежит в кармане. Тени… кажется, тени сгущаются вокруг меня. Ощущение, что за мной наблюдают, усилилось настолько, что, клянусь, я вижу глаза, глядящие на меня из темноты. Холод пронизывает до костей, и пока я бегу, глухой звук шагов или отдается эхом, или…
ТУК-тук-ТУК-тук-ТУК-тук
…или вторая пара ног следует прямо за мной, почти неслышимая из-за громкого эха.
Кто-то бежит за мной, почти в моем темпе… но совсем чуть-чуть, с каждым шагом…
… подбираясь.
Наконец появляются очертания моего дома. Накатывает облегчение, и я бросаюсь навстречу яркому свету огней здания. На секунду я чувствую присутствие ледяного холода, как будто ветер дует мне в спину, а затем я внутри, бегу по лестнице, врываюсь в квартиру, захлопываю за собой дверь и запираю ее. Несколько секунд спустя я наконец беру телефон в дрожащие руки.
FROGGER: Я дома. Думаю, меня кто-то преследовал.
FROGGER: Что ты собирался мне рассказать о Женевьеве?
Ответа нет, так что я иду к компьютеру и вбиваю запрос “Женевьева Грейсон”. От увиденного кровь стынет в жилах. Потому что я нахожу ее выпускное фото. Женевьева Грейсон выглядит абсолютно как ГГ. Но…
Если верить Google, Женевьева мертва уже тридцать лет.
Шестая неделя
Мне действительно страшно. Очень страшно. На следующее утро я пытаюсь связаться с Дарк Лордом, но он не отвечает. В электронном письме, которое он отправил мне накануне вечером, были вложены сообщения о пропавших людях. Они совпадали со списком имен и контактами наших одногруппников, которые он украл у куратора.
Он был прав насчет исчезновения наших однокурсников.
Но самую худшую новость я узнала позже, читая местные новости, Я искала другие сообщения о пропавших людях, и там был заголовок, который привлек мое внимание.
ИЗУВЕЧЕННОЕ ТЕЛО МУЖЧИНЫ НАЙДЕНО РЯДОМ С КВАРТИРОЙ
Тело Ксавьера Родригеза, двадцати семи лет, было найдено выпотрошенным рядом с его квартирой в ночь на понедельник…
Глядя на фото мужчины в газете, я чувствую, как сердце уходит в пятки. Потому что это Дарк Лорд, глядящий своим напряженным взглядом, на руках у него кот – черный кот с глазами-лазерами с его аватарки. Вероятно, это был его настоящий домашний кот… и эта маленькая деталь делала происходящее ужасающе реальным. Я должна позвонить в полицию? Рассказать, что в ночь смерти Ксавьер пытался меня о чем-то предупредить? О, Боже… Я никогда не смогу пережить допрос!
Я подумываю рассказать Брендону, но Ксавьер уже пытался, и его заклеймили конспирологом.
К началу урока я ничего не сделала. Я жалкая, знаю. Я прихожу в кофейню почти на час раньше, над головой звенит колокольчик, и бариста улыбается в знак приветствия. Я киваю в ответ. И замечаю Брэндона, его лицо радостно просияло.
– Фроггер! Ты рано. Я еще не заказал напитки. Хочешь заказать себе сама? Или ты сегодня тихий котик?
– Можно с тобой поговорить?
– Конечно, – он подходит и садится со мной за угловой столик, наклоняется и спрашивает в своим мягким тоном. – Что случилось?
Я бешено потею в своем лягушачьем худи. Наклоняюсь к Брэндону, он озабоченно хмурит брови, и я выпаливаю:
– Ксавьер думал, что мы все в опасности, а теперь он мертв, и мы должны позвонить в полицию и устроить засаду Женевьеве потому что… она не дышит.
Ох. Он уже выглядит так, как будто не верит мне. Мое лицо краснеет и горит. Я открываю мессенджер и показываю ему переписку с Ксавьером, выпускное фото Женевьевы и статью про смерть Ксавьера.
– Я не знаю, что сказать, – признает он, качая головой, когда к нему возвращается дар речи. – Все это так…
После паузы он спрашивает:
– Почему ты рассказываешь мне только сейчас? Разве тебе не удобнее общаться по переписке?
– Я не хотела, чтобы она узнала, и боялась, что она может как-то… Не знаю. Я имею в виду, Ксавьер взломал тебя и получил доступ к списку группы.
– Что?!
– Я просто не хотела, чтобы она узнала заранее и пришла за тобой или за мной, – я опускаю глаза. Чувствую себя как предатель, говоря о ГГ в таком тоне. Мне приходится напоминать себе, что она не ГГ. Она Женевьева. И ей намного-намного больше девятнадцати лет.
– Ты была в полиции? – спрашивает Брендон.
Я качаю головой.
– Я уверена, что они просмотрят его почту и сообщения, чтобы найти убийцу. На самом деле, мне нечего добавить, – я умалчиваю, что у меня едва получилось рассказать правду Брэндону, не говоря уже об офицерах в комнате для допросов. Вероятно, я выглядела бы виновато, и они бы подумали, что я имею к этому какое-то отношение, а затем арестовали бы меня за убийство, а я была бы слишком напугана, чтобы защищать себя… и пока мой разум все глубже погружался в эту бездну, Брэндон снова заговорил:
– ...Я сообщу всем, что урок переносится до дальнейшего уведомления. А ты отправляйся домой. И напиши мне, когда доберешься. Хотя… – Он потирает подбородок. – Я лучше провожу тебя. Пойдем.
Мы выходим на улицу. И хотя поверх худи я укутана шарфом, от пронизывающего ветра слезятся глаза. Брэндон расспрашивает меня об исчезнувших одногруппниках, кому еще я рассказала, а я бормочу ответы, как вдруг по телу пробегают мурашки…
– Что случилось? – Брендон останавливается.
– Взгляд, – шепчу я, – кто-то за нами наблюдает…
Он оглядывается по сторонам.
– Тебе, наверное, показалось. Здесь никого нет.
Я настаиваю на том, что мне не показалось, он задумывается на секунду, а потом хватает меня за запястье и тащит бегом, сказав, что мы должны срезать. Мы проворно ныряем в переулок. Я все еще слышу эхо шагов, чувствую тяжесть взгляда. Но когда мы сворачиваем за угол, все исчезает. Брэндон уходит все дальше от улицы, вглубь переулка, и, наконец, останавливается у мусорного контейнера позади здания, похожего на склад.
– Все еще чувствуешь взгляд? – спрашивает он.
Я качаю головой.
– Это хорошо, – говорит Брендон своим мягким, успокаивающим голосом. – Я бы не хотел, чтобы нашлись свидетели твоей неминуемой кончины.
– … а? – его слова доходят до меня слишком поздно.
И вот я уже на полу, хватаю ртом воздух, потому что он пригвоздил меня к земле. Он улыбается, и его зубы такие длинные… острые… и их слишком много, чтобы поместиться у него во рту.
Он поднимает руку, чтобы вытереть слюну, стекающую по подбородку, и в его глазах появляется звериный блеск.
– Ксавьер подобрался слишком близко, – говорит он. – Я должен был избавиться от него. И я не знал, что он поделился с тобой своими находками. Общая черта социофобов, которая делает вас такой замечательной добычей – это то, что вы никогда не обращаетесь за помощью… каждый раз, в каждой группе. Если у кого-то возникают подозрения, хотя их обычно нет, но если все же возникают, вы всегда приходите ко мне. Жаль, Фроггер. Ты добился значительного прогресса. Я бы гофдифся тобой, ефли бы ты не пафла так вкуфно…
Его зубы стали слишком длинными, чтобы помещаться у него во рту, и теплые капли падали на мое лицо…
И тут возвращается взгляд. Наблюдающий за мной. Раздаются тихие шаги.
Я смотрю за спину слюнявого профессора, и вижу, что за ним стоит бледная девушка с готическим макияжем.
Брендон поворачивает голову.
– Хмфф?
Она смотрит на меня. Потом на Брендона.
Он вытирает лицо, и клыки втягиваются достаточно, чтобы прорычать:
– Приятно, что ты присоединилась к занятию, Женевьева. Моя худшая ученица рядом с лучшей. Ты знаешь, что твоя однокурсница считает тебя бессмертной? Жаль, что у нее нет моего обоняния, иначе она бы все поняла, – он делает глубокий вдох и улыбается. От этой улыбки его лицо становится шире, чем это возможно, обнажая ряды зубов,врезающихся глубоко в череп. Затем он просит ее подождать и не убегать, заставляя его преследовать ее. – Я ненавижу бегать перед ужином.
Он поворачивается ко мне и открывает рот так широко, что может проглотить мою голову целиком…
– Стоп.
Это первое слово, произнесенное ГГ, пусть и шепотом
К моему изумлению, Брендон действительно останавливается. Он моргает и оборачивается.
– Что это? – он смотрит на нее, его глаза расширяются, ноздри раздуваются, и он принюхивается, словно учуяв что-то в ее дыхании.
Она глубоко вдыхает, стискивает кулаки и кричит:
–СТОП!
Мир взрывается.
Я не знаю, как это описать. Как будто слово покидает ее тело и превращается в воздухе в огромную массу тьмы, тень обретает форму, и в то же время ее настоящее, человеческое тело сжимается, как сдутый воздушный шар. И то, что возникает из ее голоса, разрастается как чернильное пятно, поднимаясь все выше над нами, и всего на мгновение оно вырисовывается, сплошь черное, за исключением слегка заостренных ушей и белых проблесков, должно быть, зубов, и я узнаю это,“кота”, который был на ее бейдже. Кот-ГГ. То есть, конечно, это не кот, и никогда им не был. И, очевидно, теперь, когда монстр освобожден ее голосом, Брендон чует его, потому что за мгновение до того, как тьма окутывает нас, он прыгает и с поразительной ловкостью устремляется вверх по стене здания.
Но эта жидкая тень так же быстро поднимается вверх, и его крики превращаются в бульканье. Раздается хруст и хлюпанье, и на меня дождем проливается кровь.
И затем я слышу крик, на этот раз свой собственный. И бегу. Бегу так быстро, как только позволяют ноги.
Выпускной
Тело Брендона так и не было найдено. Он числится без вести пропавшим. Как и все мои однокурсники. За исключением Ксавьера, насколько я понимаю, Брэндона прервали, и он сбежал, чтобы не быть пойманным.
Прошли недели, а я все еще никому об этом не рассказывала. Кому я могла рассказать?
По иронии, хоть занятия с Брэндоном не сделали меня экстравертом, мне стало проще, например, покупать продукты. Думаю, после последнего смертельного урока, ну… Я обнаружила, что в мире есть вещи пострашнее светской беседы (хотя она все еще входит в топ-10).
О, и еще мне написала ГГ.
GG: Привет.
GG: надеюсь, ты в порядке, лягушонок, извини, что напугала тебя.
ME: Извини, что думала, будто ты виновата в исчезновении людей. Брендон меня одурачил :(
GG: все в порядке.
ME: Так это ты преследовала меня все это время? Наблюдала за мной?
GG: Да
МЕ: Ты знала, кто такой Брендон, и пыталась защитить меня?
GG: если честно, я понятия не имела ничего о преподе. Просто… Я следила за тобой, потому что ты мне нравишься. Ты вроде милая. Прости, я не должна была тебя преследовать.… Просто я взяла курс, потому что у меня нет друзей…
МЕ: О… ну, я даже рада, что так получилось. Если бы ты этого не сделала, наверное, я была бы мертва.
GG: ты не злишься, лягушонок?
ME: Нет. На самом деле, я, эм… Я тоже следила за тобой однажды ночью. Я не пыталась тебя преследовать, но ты забыла планшет.
МЕ: Так… ты не будешь пытаться съесть меня? Попробовать лягушачьи лапки на ужин?
GG: нет
МЕ: А как насчет этого супер страшного монстра? Кот-ГГ?
GG: Если я не использую голос, он спит.
МЕ: Так мы можем быть друзьями?
GG: Да
МЕ: Хорошо. Что ж… Я должна вернуть тебе планшет, так что.... Как насчет того, чтобы встретиться на следующей неделе? Как… как на занятии? Я закажу напитки, чтобы тебе не пришлось говорить. Мы можем назвать это нашим выпускным!
GG: 😊 да, пж
МЕ: мы отлично проведем время 🐸
(Заткнись, она считает мои шутки милыми).
Так. Моя новая подруга, возможно, монстр. И она съела нашего преподавателя. Но знаете что? Мне норм.
* Игра слов: bugs – жуки и bugs – раздражать.
** Лягушонок Кермит созвучно с hermit – отшельник.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Не я нашел Мэтти. Элизабет, его жена, вернулась с ночной смены в больнице, мечтая поскорее снять медицинскую форму и устроиться поудобнее, чтобы хорошенько выспаться, но… она вошла в спальню и обнаружила Мэтти сидящим в кресле с оторванной головой на коленях.
Я бы предпочел не слышать никаких подробностей о теле брата, но когда Элизабет позвонила в истерике, она не смогла удержаться и рассказала все. Его руки и ноги покрывали темные синяки. Кровь была повсюду, она пропитала его белую футболку и полосатые пижамные штаны, растеклась вокруг плетеного садового кресла, на котором он сидел. Кожа на шее в месте разрыва была ободрана, как резина лопнувшего воздушного шарика. Мышцы растянулись и лопнули, а позвоночник торчал наружу, как белый червяк.
Хотя в последние несколько лет мы почти не общались, я был единственным близким родственником для Мэтти. Я сел на следующий же рейс в Бостон и и встретился с Элизабет в доме ее родителей. Стоило мне войти в дверь, как она зарыдала. А может, рыдала весь день. Или может, мы с братом оказались слишком похожи, и она не смогла справиться с эмоциями.
Через несколько часов она успокоилась настолько, что смогла произнести несколько слов. Я спросил ее, попадал ли Мэтти в какие-нибудь неприятности. В подростковом возрасте он вел себя безрассудно и продавал наркотики в школе. Никаких серьезных дел, но он нажил себе несколько врагов – парней, которые однажды ночью сильно напугали его и заставили вообще выйти из игры.
– Ничего подобного, – сказала она. – Он абсолютно чист. Получил хорошую работу – расчищает старые дома. Знаешь, когда кто-то умирает и дом готовят к продаже?.. Вот Мэтти выносит весь хлам, сортирует его. Отбирает антиквариат, помогает его выгодно продать и получает комиссионные.
– Он ничего не присваивал? Мог кто-то почувствовать себя обманутым?
Она отрицательно помотала головой.
– Если ему что-то нравится, он это покупает. Но цена всегда справедливая... Все его любили. Все.
Копы, конечно, провели расследование, но не нашли никаких зацепок. Никаких свидетельств взлома. Никто не точил на моего брата зуб. Мэтти словно сам себе открутил голову и положил ее на колени. Один из детективов упомянул, что более половины убийств остаются нераскрытыми. Казалось, это будет одно из них.
Проходили недели, а я все не отходил от Элизабет, пытаясь помочь ей наладить жизнь.
Даже после того, как полиция закончила прочесывать дом, она отказалась возвращаться. Мы наняли несколько человек, чтобы убрать кровь, но они сказали, что не всемогущи. Пятно навсегда въелось в паркетный пол в спальне. Навсегда.
В конце концов, мне пришло в голову съездить туда и забрать кое-что из вещей Элизабет. Она собирались выставить дом на продажу – все еще была в расстроенных чувствах и планировала вернуться к родителям, возможно, навсегда.
Я взял напрокат грузовик и кое-какие инструменты и сказал ей, что приступлю к работе.
До этого момента я жил в дешевом отеле типа AirB&B неподалеку, но, поскольку дом Мэтти снова открыт, решил, что смогу провести там несколько ночей, пока буду собирать вещи. Когда я упомянул об этой идее, Элизабет странно на меня посмотрела.
– Не нужно тебе там оставаться.
– Почему?
Она так и не смогла придумать ответ.
***
Войдя в дом брата я, конечно, первым делом отправился в спальню. Наверное, мне просто нужно было это увидеть. Уборщики вылизали весь дом, но в центре комнаты все равно темнело отвратительное пятно. Круглое, около метра в диаметре, серое в середине и почти черное на краях. Перед продажей дома Элизабет пришлось бы заменить доски или, возможно, постелить ковровое покрытие. Хоть что-то.
Несколько секунд я просто стоял, глядя на черный круг, представляя, что мой брат навсегда остался внутри него.
А потом нашел в себе силы оторвать глаза и впервые по-настоящему оценил обстановку. Элизабет не шутила насчет антиквариата. По всей квартире были развешаны старые птичьи клетки и картины с изображением кораблей в море, фарфоровые сервизы и деревянные фигурки индейцев. Мой брат всегда умел распознать стоящие вещи.
Но больше всего мне запомнилась резная сова, которая стояла прямо в углу их старой спальни. Больше, чем в натуральную величину, высотой, она доходила мне до плеча, вырезанная из цельного ствола вяза. Монолитная статуя не имела ни единого шва, выбивался только глаз из янтаря, вставленный в глазницу. Вторая глазница была пуста, и создавалось странное впечатление, что сова подмигивает мне.
Дерево покрывали лаком, наверное, с десяток раз, отчего оно приобрело неровный пластмассовый блеск. На одном из крыльев и горле появились глубокие трещины, а основание обесцветилось от воздействия воды. Сова совершенно не выглядела живой. И все же, каким-то образом казалась живой.
Весь день, пока я упаковывал коробки с одеждой и обувью Элизабет, меня не оставляло ощущение постороннего взгляда. Будто за мной следили. Обычно я не из пугливых, но, думаю, после всего, что случилось с Мэтти, был на взводе. В конце концов, я набросил старое полотенце на голову статуи, прикрыв глаз. Немного детское решение, но мне стало легче.
Через несколько часов и целую кучу коробок начало темнеть. Моим первым побуждением было переночевать в гостиной, подальше от пятна. И, честно говоря, подальше от совы. Я выключил свет и растянулся на диване, старом и бугристом диване. Устроиться поудобнее оказалось совершенно невозможно. Матрас Мэтти, не тронутый смертью, одиноко лежал в соседней комнате.
Я ворочался с боку на бок еще час, ощущая, как болит натруженная за целый день спина. А потом схватил одеяло и направился в старую комнату Мэтти, осторожно обходя черный круг.
Я бросил одеяло на кровать и невольно посмотрел на статуэтку совы. Полотенце лежало на полу. Не знаю, когда оно успело соскользнуть…
Глаз совы поймал лунный свет, наблюдая за мной. Каким бы глупым это ни казалось, я встал и наклонился за полотенцем. А поднимаясь услышал отчетливый звук, похожий на шуршание крысиных лапок внутри совы.
От неожиданности я отскочил к кровати, держа полотенце в руках, как щит. Мгновение не отрывал глаз от статуи, ожидая, что она вот-вот пошевелится, ожидая других звуков... Ничего. Однако все это время, пока я наблюдал за совой, янтарный глаз наблюдал за мной.
Я медленно вернулся к статуе и накинула на нее полотенце. Затем попятился через комнату к кровати, автоматически, обходя черный круг на полу. И, наконец, рухнул на матрас, свернулся калачиком под одеялом и заснул.
Я проснулся от треска.
Сначала ничего не происходило. Потом, в залитой лунным светом комнате, статуя совы начала двигаться. Сначала поднялось левое крыло. Затем правое. Дерево выдвинулось примерно на десять сантиметров обнажив что-то черное и похожее на скелет. Это было до смешного похоже на трансформеров, с которыми я и Мэтти играли в детстве: невидимые роботы проталкивались сквозь пластиковые панели автомобиля, обнажая свои блестящие кости.
Я лежал, остолбенев, и вот два тонких черных отростка выдвинули скрытые панели у основания совы. Черные ножки – по крайней мере, они казались ножками – были не намного шире карниза для штор. Но опускались до самого пола.
Статуя пошла в мою сторону. Дерево покачивалось на чем-то невидимом внутри, на каком-то очень тонком существе, одетом в деревянную броню в виде совы.
Я стал искать выход. Я мог бы выпрыгнуть в окно, но спальня была на втором этаже. К тому же все происходило слишком быстро: вот оно стояло в углу, а вот уже покачивалось у кровати. Тонкие черные руки стали невероятно длинными, ладони – плоскими и широкими, как обеденные тарелки. Существо прижало руки к моим ушам, и все вокруг потемнело.
Очнувшись, я обнаружил, что сижу на деревянном кухонном стуле. Должно быть, сова принесла его, пока я был без сознания. И поставила ровно по центру черного круга. Мэтти совсем недавно сидел здесь так же, как и я.
Я попытался пошевелиться, но длинные черные прутья, которые, как я предположил, были лапами “совы”, приковали мои лодыжки к стулу. Руки существа все еще сжимали мне голову, практически не ослабив хватку. Само изваяние находилось всего в нескольких сантиметрах от меня. Сова пялилась прямо в упор своим янтарным глазом, но настоящая жизнь была там, в темноте за пустой глазницей.
– Кто ты? – Я едва мог говорить.
Кажется, оно рассмеялось. По крайней мере, это было немного похоже на смех.
– Я не совсем сова. – Низкий голос эхом гудел в деревянном панцире. – Но и не совсем человек. Иногда я чувствую себя ближе к птицам, иногда – к людям. Но на самом деле я жил задолго до того, как совы научились летать. Конечно, – продолжил он – совы гораздо менее интересны, чем люди. Простые существа. Дай им лунную ночь и поле, полное испуганных мышей, и они будут счастливы. Так счастливы. Каждый раз. Людям всегда всего мало.
Он прищелкнул языком и замолчал на секунду.
– Но есть одна область, в которой совы всем дадут фору, и которой я всегда восхищался. Они фантастически умеют поворачивать головы. Намного лучше, чем люди. Это область, в которой вы не способны конкурировать, даже близко.
Говоря это, он сильнее надавил огромными ладонями на мои виски и повернул голову примерно на девяносто градусов вправо. Не так далеко, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы я почувствовал дискомфорт. Я подумал о Мэтти, о том, как существо открутило моему брату голову и бережно положило ему на колени.
– Зачем ты это делаешь?
– Потому что, как я уже сказал, люди интересные существа. Но и разочаровывающие. Не хочу сравнивать вас с совами, но, по правде говоря, у вас довольно слабое зрение. И не только ночное. Ваша способность видеть самих себя просто ужасна. Наблюдая только одним глазом, я вижу такую правду о тебе, с которой ты просто не сможешь смириться.
– О чем, черт возьми, ты говоришь?!
Он поднес черный палец к клюву, призывая меня к молчанию.
– Пожалуйста, если так хочешь вопить, подожди, пока это действительно не понадобится. Позже в ходе игры это может оказаться неизбежным.
– Игры? – прошептал я.
– Я сам ее придумал, хотя она не слишком отличается от некоторых человеческих игр. Что-то вроде “правды или действия”. И немного милосердия. В основном милосердие. Правила несложные. Я расскажу тебе кое-что о твоей жизни. Неприятные истины. Каждая истина принесет с собой немного боли, как душевной, так и физической. Когда с тебя будет достаточно, просто произнеси слово ”милосердие", и боль пройдет.
– …а голова окажется у меня на коленях.
– Очень хорошо. Я знал, что ты умный. В таком случае, похоже, никаких дальнейших объяснений не требуется. За исключением того, что я должен добавить, результат игры всегда один. Неизменен. В конце концов, ты будешь молить о пощаде. Из сострадания я предложу тебе попросить милосердия прямо сейчас, просто чтобы избавить себя от грядущей боли.
На мгновение я задумался над его предложением. Было бы легко просто позволить этому существу сделать то, чего оно так жаждет: эффектно “вскружить” мне голову в последний раз… Вот и все. После этого боль никогда не вернется.
Но что-то во мне не было готово сдаться.
– Нет. Пока нет.
Из глубины деревянной головы совы на меня внимательно посмотрело темное существо. Затем оно, казалось, кивнуло. Я почувствовал, как невероятно сильные руки снова сжали мою голову и начали поворачивать ее, может быть, еще градусов на десять вправо. Теперь это определенно перестало быть просто “дискомфортом”.
– Наряду с этой физической болью, я заявлю правду, которая несет в себе столько же душевных мук. Я хотел бы начать с того, что ты никогда не был хорошим братом. В детстве ты был золотым ребенком, впитывал всю любовь своей матери, позволяя брату считаться, а после и быть, вечным разочарованием. Хотя ты и притворялся, что добр к нему, но в глубине души был счастлив играть роль любимого сына. Иногда ты даже радовался, слушая, как мать ругает его, лишает его еды, запирает рыдающего в комнате, зная, что проступки брата только делают тебя лучше на его фоне.
– Нет, – Я попытался повернуться к сове. – Мэтти сказал такое? Я был хорошим братом. Мать часто срывалась на нем, но я приходил к нему в комнату, приносил перекусить, когда она выбрасывала его ужин в мусорное ведро. Я заботился о нем.
Руки существа сжались вокруг моей головы, поворачивая ее еще сильнее.
– Такое случалось раз или два. Для твоего брата это было слабым утешением. Чаще всего он ложился спать голодным, прекрасно понимая, что его никто не любит, и ты – меньше всего.
Я хотел возразить, но знал, что это причинит только боль. Поэтому промолчал.
– Даже во взрослом возрасте ты позволял ему то и дело тонуть. Было бы так просто помочь ему несколькими тысячами долларов. Ты знал, что он рисковал остаться на улице и поэтому продавал наркотики, чтобы свести концы с концами.
– Он бы спустил эти деньги за неделю. Мог бы уйти в запой и сторчаться до смерти.
– Нет! – Существо закричало, с явной злость в голосе. – Ты был эгоистом. Ты хотел увидеть, как его пустят по ветру. Ты хотел быть выше его.
Голова повернулась еще на пять градусов. Я чувствовал, как натягивается кожа, как напрягаются мышцы под черными руками.
– Почему ты вообще здесь? Ты никогда не навещал брата при жизни. Может быть тебя задевало то, что у него все наладилось? Или дело в Элизабет? Ты всегда считал, что она слишком хороша для Мэтти. И втайне был немного влюблен в нее, не так ли? Может быть, теперь, когда он умер...
– Нет. – Горячие слезы покатились по моему лицу. – Я просто пытался быть хорошим братом. Клянусь.
– Слишком поздно! Слишком поздно!
Оно снова повернуло мне голову. Я почувствовал влагу на коже и подумал, не треснула ли она.
– Милосердия! – кричало существо. – Попроси милосердия, и все закончится! Твой брат вытерпел гораздо меньше.
– Прости, Мэтти, прости, я сделал все, что мог. Я правда любил тебя, всегда.
– Милосердия!!
– Просто продолжай. Это скоро закончится. Но я никогда не попрошу об этом. Никогда.
Первые лучи солнца пробились сквозь открытые шторы. Там, где свет падал на руки существа, поднимались струйки дыма.
– Милосердия, скорее, или станет только хуже! – кричало существо, но теперь в его голосе слышались нотки страха.
– Тогда вперед, – только и ответил я.
Но этого не произошло. Солнце засияло ярче. Постепенно давление на мои виски начало ослабевать. Черные руки отпустили меня. Сова начала пятиться в свой угол. К тому времени, когда рассвет полностью залил комнату, статуя вернулась на место.
***
Тем утром я вернулся в дом родителей Элизабет с несколькими коробками вещей. Должно быть, я выглядел довольно потрепанным, потому что она спросила, как у меня дела, с ноткой беспокойства в голосе.
– Я в порядке. Но больше не могу здесь оставаться. Мне пора домой.
Она понимающе кивнула.
– Я думала об этом. И решила, что смогу справиться с остальным. Я слишком сильно на тебя давила.
Внезапно меня захлестнула волна паники.
– Обещай, что ты там не останешься. Обещай.
– Ни за что. Я… даже когда Мэтти был жив, мне не нравилось спать в том доме. Все эти старинные вещи. Я с трудом переношу их запах. Но Мэтти они нравились, так что...
– Спасибо тебе, – сказал я, стараясь сохранять спокойствие. – За то, что была так добра к нему.
Она потянулась и крепко обняла меня.
– Я знаю, что вы нечасто встречались в последние несколько лет, но Мэтти говорил, что ты всегда был рядом, когда он в этом нуждался. Теперь я понимаю, что он имел в виду.
Она посмотрела на мой арендованный грузовик. Там лежала деревянная сова.
– Это одна из коллекции Мэтти?
– Я надеялся, что ты разрешишь ее забрать. Вещь на память о нем.
Она пожала плечами.
– Я никогда раньше не видела эту статую. Наверное он принес ее прямо перед смертью.
– Да. Может быть.
Я попрощался и сел в грузовик.
***
Я направился за город, туда, где городская застройка уступала место какому-то подобию леса с несколькими залитыми солнцем лугами. И остановился только заехав максимально далеко от цивилизации.
Я вытащил статую из кузова грузовика и бросил ее на залитое солнцем поле. Внутри не прекращался скрежет и шорох. Уже становилось жарко, а я хорошо запомнил, как тепло и свет подействовали на тварь внутри. И видел, что в дереве полно трещин. Некоторые из них, должно быть, были достаточно велики, чтобы пропускать свет.
– Еще только полдень, – сказал я. – Не самое жаркое время суток. Еще часа три или четыре и станет хуже. Интересно, доживешь ли ты до этого?
Изнутри совы донесся тихий вскрик. Я проигнорировал его.
– У меня в грузовике лежит пила. Я могу разрезать совиный панцирь и позволить свету забрать тебя. И я это сделаю.
Но сначала ты попросишь милосердия.
~
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Не я нашел Мэтти. Элизабет, его жена, вернулась с ночной смены в больнице, мечтая поскорее снять медицинскую форму и устроиться поудобнее, чтобы хорошенько выспаться, но… она вошла в спальню и обнаружила Мэтти сидящим в кресле с оторванной головой на коленях.
Я бы предпочел не слышать никаких подробностей о теле брата, но когда Элизабет позвонила в истерике, она не смогла удержаться и рассказала все. Его руки и ноги покрывали темные синяки. Кровь была повсюду, она пропитала его белую футболку и полосатые пижамные штаны, растеклась вокруг плетеного садового кресла, на котором он сидел. Кожа на шее в месте разрыва была ободрана, как резина лопнувшего воздушного шарика. Мышцы растянулись и лопнули, а позвоночник торчал наружу, как белый червяк.
Хотя в последние несколько лет мы почти не общались, я был единственным близким родственником для Мэтти. Я сел на следующий же рейс в Бостон и и встретился с Элизабет в доме ее родителей. Стоило мне войти в дверь, как она зарыдала. А может, рыдала весь день. Или может, мы с братом оказались слишком похожи, и она не смогла справиться с эмоциями.
Через несколько часов она успокоилась настолько, что смогла произнести несколько слов. Я спросил ее, попадал ли Мэтти в какие-нибудь неприятности. В подростковом возрасте он вел себя безрассудно и продавал наркотики в школе. Никаких серьезных дел, но он нажил себе несколько врагов – парней, которые однажды ночью сильно напугали его и заставили вообще выйти из игры.
– Ничего подобного, – сказала она. – Он абсолютно чист. Получил хорошую работу – расчищает старые дома. Знаешь, когда кто-то умирает и дом готовят к продаже?.. Вот Мэтти выносит весь хлам, сортирует его. Отбирает антиквариат, помогает его выгодно продать и получает комиссионные.
– Он ничего не присваивал? Мог кто-то почувствовать себя обманутым?
Она отрицательно помотала головой.
– Если ему что-то нравится, он это покупает. Но цена всегда справедливая... Все его любили. Все.
Копы, конечно, провели расследование, но не нашли никаких зацепок. Никаких свидетельств взлома. Никто не точил на моего брата зуб. Мэтти словно сам себе открутил голову и положил ее на колени. Один из детективов упомянул, что более половины убийств остаются нераскрытыми. Казалось, это будет одно из них.
Проходили недели, а я все не отходил от Элизабет, пытаясь помочь ей наладить жизнь.
Даже после того, как полиция закончила прочесывать дом, она отказалась возвращаться. Мы наняли несколько человек, чтобы убрать кровь, но они сказали, что не всемогущи. Пятно навсегда въелось в паркетный пол в спальне. Навсегда.
В конце концов, мне пришло в голову съездить туда и забрать кое-что из вещей Элизабет. Она собирались выставить дом на продажу – все еще была в расстроенных чувствах и планировала вернуться к родителям, возможно, навсегда.
Я взял напрокат грузовик и кое-какие инструменты и сказал ей, что приступлю к работе.
До этого момента я жил в дешевом отеле типа AirB&B неподалеку, но, поскольку дом Мэтти снова открыт, решил, что смогу провести там несколько ночей, пока буду собирать вещи. Когда я упомянул об этой идее, Элизабет странно на меня посмотрела.
– Не нужно тебе там оставаться.
– Почему?
Она так и не смогла придумать ответ.
***
Войдя в дом брата я, конечно, первым делом отправился в спальню. Наверное, мне просто нужно было это увидеть. Уборщики вылизали весь дом, но в центре комнаты все равно темнело отвратительное пятно. Круглое, около метра в диаметре, серое в середине и почти черное на краях. Перед продажей дома Элизабет пришлось бы заменить доски или, возможно, постелить ковровое покрытие. Хоть что-то.
Несколько секунд я просто стоял, глядя на черный круг, представляя, что мой брат навсегда остался внутри него.
А потом нашел в себе силы оторвать глаза и впервые по-настоящему оценил обстановку. Элизабет не шутила насчет антиквариата. По всей квартире были развешаны старые птичьи клетки и картины с изображением кораблей в море, фарфоровые сервизы и деревянные фигурки индейцев. Мой брат всегда умел распознать стоящие вещи.
Но больше всего мне запомнилась резная сова, которая стояла прямо в углу их старой спальни. Больше, чем в натуральную величину, высотой, она доходила мне до плеча, вырезанная из цельного ствола вяза. Монолитная статуя не имела ни единого шва, выбивался только глаз из янтаря, вставленный в глазницу. Вторая глазница была пуста, и создавалось странное впечатление, что сова подмигивает мне.
Дерево покрывали лаком, наверное, с десяток раз, отчего оно приобрело неровный пластмассовый блеск. На одном из крыльев и горле появились глубокие трещины, а основание обесцветилось от воздействия воды. Сова совершенно не выглядела живой. И все же, каким-то образом казалась живой.
Весь день, пока я упаковывал коробки с одеждой и обувью Элизабет, меня не оставляло ощущение постороннего взгляда. Будто за мной следили. Обычно я не из пугливых, но, думаю, после всего, что случилось с Мэтти, был на взводе. В конце концов, я набросил старое полотенце на голову статуи, прикрыв глаз. Немного детское решение, но мне стало легче.
Через несколько часов и целую кучу коробок начало темнеть. Моим первым побуждением было переночевать в гостиной, подальше от пятна. И, честно говоря, подальше от совы. Я выключил свет и растянулся на диване, старом и бугристом диване. Устроиться поудобнее оказалось совершенно невозможно. Матрас Мэтти, не тронутый смертью, одиноко лежал в соседней комнате.
Я ворочался с боку на бок еще час, ощущая, как болит натруженная за целый день спина. А потом схватил одеяло и направился в старую комнату Мэтти, осторожно обходя черный круг.
Я бросил одеяло на кровать и невольно посмотрел на статуэтку совы. Полотенце лежало на полу. Не знаю, когда оно успело соскользнуть…
Глаз совы поймал лунный свет, наблюдая за мной. Каким бы глупым это ни казалось, я встал и наклонился за полотенцем. А поднимаясь услышал отчетливый звук, похожий на шуршание крысиных лапок внутри совы.
От неожиданности я отскочил к кровати, держа полотенце в руках, как щит. Мгновение не отрывал глаз от статуи, ожидая, что она вот-вот пошевелится, ожидая других звуков... Ничего. Однако все это время, пока я наблюдал за совой, янтарный глаз наблюдал за мной.
Я медленно вернулся к статуе и накинула на нее полотенце. Затем попятился через комнату к кровати, автоматически, обходя черный круг на полу. И, наконец, рухнул на матрас, свернулся калачиком под одеялом и заснул.
Я проснулся от треска.
Сначала ничего не происходило. Потом, в залитой лунным светом комнате, статуя совы начала двигаться. Сначала поднялось левое крыло. Затем правое. Дерево выдвинулось примерно на десять сантиметров обнажив что-то черное и похожее на скелет. Это было до смешного похоже на трансформеров, с которыми я и Мэтти играли в детстве: невидимые роботы проталкивались сквозь пластиковые панели автомобиля, обнажая свои блестящие кости.
Я лежал, остолбенев, и вот два тонких черных отростка выдвинули скрытые панели у основания совы. Черные ножки – по крайней мере, они казались ножками – были не намного шире карниза для штор. Но опускались до самого пола.
Статуя пошла в мою сторону. Дерево покачивалось на чем-то невидимом внутри, на каком-то очень тонком существе, одетом в деревянную броню в виде совы.
Я стал искать выход. Я мог бы выпрыгнуть в окно, но спальня была на втором этаже. К тому же все происходило слишком быстро: вот оно стояло в углу, а вот уже покачивалось у кровати. Тонкие черные руки стали невероятно длинными, ладони – плоскими и широкими, как обеденные тарелки. Существо прижало руки к моим ушам, и все вокруг потемнело.
Очнувшись, я обнаружил, что сижу на деревянном кухонном стуле. Должно быть, сова принесла его, пока я был без сознания. И поставила ровно по центру черного круга. Мэтти совсем недавно сидел здесь так же, как и я.
Я попытался пошевелиться, но длинные черные прутья, которые, как я предположил, были лапами “совы”, приковали мои лодыжки к стулу. Руки существа все еще сжимали мне голову, практически не ослабив хватку. Само изваяние находилось всего в нескольких сантиметрах от меня. Сова пялилась прямо в упор своим янтарным глазом, но настоящая жизнь была там, в темноте за пустой глазницей.
– Кто ты? – Я едва мог говорить.
Кажется, оно рассмеялось. По крайней мере, это было немного похоже на смех.
– Я не совсем сова. – Низкий голос эхом гудел в деревянном панцире. – Но и не совсем человек. Иногда я чувствую себя ближе к птицам, иногда – к людям. Но на самом деле я жил задолго до того, как совы научились летать. Конечно, – продолжил он – совы гораздо менее интересны, чем люди. Простые существа. Дай им лунную ночь и поле, полное испуганных мышей, и они будут счастливы. Так счастливы. Каждый раз. Людям всегда всего мало.
Он прищелкнул языком и замолчал на секунду.
– Но есть одна область, в которой совы всем дадут фору, и которой я всегда восхищался. Они фантастически умеют поворачивать головы. Намного лучше, чем люди. Это область, в которой вы не способны конкурировать, даже близко.
Говоря это, он сильнее надавил огромными ладонями на мои виски и повернул голову примерно на девяносто градусов вправо. Не так далеко, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы я почувствовал дискомфорт. Я подумал о Мэтти, о том, как существо открутило моему брату голову и бережно положило ему на колени.
– Зачем ты это делаешь?
– Потому что, как я уже сказал, люди интересные существа. Но и разочаровывающие. Не хочу сравнивать вас с совами, но, по правде говоря, у вас довольно слабое зрение. И не только ночное. Ваша способность видеть самих себя просто ужасна. Наблюдая только одним глазом, я вижу такую правду о тебе, с которой ты просто не сможешь смириться.
– О чем, черт возьми, ты говоришь?!
Он поднес черный палец к клюву, призывая меня к молчанию.
– Пожалуйста, если так хочешь вопить, подожди, пока это действительно не понадобится. Позже в ходе игры это может оказаться неизбежным.
– Игры? – прошептал я.
– Я сам ее придумал, хотя она не слишком отличается от некоторых человеческих игр. Что-то вроде “правды или действия”. И немного милосердия. В основном милосердие. Правила несложные. Я расскажу тебе кое-что о твоей жизни. Неприятные истины. Каждая истина принесет с собой немного боли, как душевной, так и физической. Когда с тебя будет достаточно, просто произнеси слово ”милосердие", и боль пройдет.
– …а голова окажется у меня на коленях.
– Очень хорошо. Я знал, что ты умный. В таком случае, похоже, никаких дальнейших объяснений не требуется. За исключением того, что я должен добавить, результат игры всегда один. Неизменен. В конце концов, ты будешь молить о пощаде. Из сострадания я предложу тебе попросить милосердия прямо сейчас, просто чтобы избавить себя от грядущей боли.
На мгновение я задумался над его предложением. Было бы легко просто позволить этому существу сделать то, чего оно так жаждет: эффектно “вскружить” мне голову в последний раз… Вот и все. После этого боль никогда не вернется.
Но что-то во мне не было готово сдаться.
– Нет. Пока нет.
Из глубины деревянной головы совы на меня внимательно посмотрело темное существо. Затем оно, казалось, кивнуло. Я почувствовал, как невероятно сильные руки снова сжали мою голову и начали поворачивать ее, может быть, еще градусов на десять вправо. Теперь это определенно перестало быть просто “дискомфортом”.
– Наряду с этой физической болью, я заявлю правду, которая несет в себе столько же душевных мук. Я хотел бы начать с того, что ты никогда не был хорошим братом. В детстве ты был золотым ребенком, впитывал всю любовь своей матери, позволяя брату считаться, а после и быть, вечным разочарованием. Хотя ты и притворялся, что добр к нему, но в глубине души был счастлив играть роль любимого сына. Иногда ты даже радовался, слушая, как мать ругает его, лишает его еды, запирает рыдающего в комнате, зная, что проступки брата только делают тебя лучше на его фоне.
– Нет, – Я попытался повернуться к сове. – Мэтти сказал такое? Я был хорошим братом. Мать часто срывалась на нем, но я приходил к нему в комнату, приносил перекусить, когда она выбрасывала его ужин в мусорное ведро. Я заботился о нем.
Руки существа сжались вокруг моей головы, поворачивая ее еще сильнее.
– Такое случалось раз или два. Для твоего брата это было слабым утешением. Чаще всего он ложился спать голодным, прекрасно понимая, что его никто не любит, и ты – меньше всего.
Я хотел возразить, но знал, что это причинит только боль. Поэтому промолчал.
– Даже во взрослом возрасте ты позволял ему то и дело тонуть. Было бы так просто помочь ему несколькими тысячами долларов. Ты знал, что он рисковал остаться на улице и поэтому продавал наркотики, чтобы свести концы с концами.
– Он бы спустил эти деньги за неделю. Мог бы уйти в запой и сторчаться до смерти.
– Нет! – Существо закричало, с явной злость в голосе. – Ты был эгоистом. Ты хотел увидеть, как его пустят по ветру. Ты хотел быть выше его.
Голова повернулась еще на пять градусов. Я чувствовал, как натягивается кожа, как напрягаются мышцы под черными руками.
– Почему ты вообще здесь? Ты никогда не навещал брата при жизни. Может быть тебя задевало то, что у него все наладилось? Или дело в Элизабет? Ты всегда считал, что она слишком хороша для Мэтти. И втайне был немного влюблен в нее, не так ли? Может быть, теперь, когда он умер...
– Нет. – Горячие слезы покатились по моему лицу. – Я просто пытался быть хорошим братом. Клянусь.
– Слишком поздно! Слишком поздно!
Оно снова повернуло мне голову. Я почувствовал влагу на коже и подумал, не треснула ли она.
– Милосердия! – кричало существо. – Попроси милосердия, и все закончится! Твой брат вытерпел гораздо меньше.
– Прости, Мэтти, прости, я сделал все, что мог. Я правда любил тебя, всегда.
– Милосердия!!
– Просто продолжай. Это скоро закончится. Но я никогда не попрошу об этом. Никогда.
Первые лучи солнца пробились сквозь открытые шторы. Там, где свет падал на руки существа, поднимались струйки дыма.
– Милосердия, скорее, или станет только хуже! – кричало существо, но теперь в его голосе слышались нотки страха.
– Тогда вперед, – только и ответил я.
Но этого не произошло. Солнце засияло ярче. Постепенно давление на мои виски начало ослабевать. Черные руки отпустили меня. Сова начала пятиться в свой угол. К тому времени, когда рассвет полностью залил комнату, статуя вернулась на место.
***
Тем утром я вернулся в дом родителей Элизабет с несколькими коробками вещей. Должно быть, я выглядел довольно потрепанным, потому что она спросила, как у меня дела, с ноткой беспокойства в голосе.
– Я в порядке. Но больше не могу здесь оставаться. Мне пора домой.
Она понимающе кивнула.
– Я думала об этом. И решила, что смогу справиться с остальным. Я слишком сильно на тебя давила.
Внезапно меня захлестнула волна паники.
– Обещай, что ты там не останешься. Обещай.
– Ни за что. Я… даже когда Мэтти был жив, мне не нравилось спать в том доме. Все эти старинные вещи. Я с трудом переношу их запах. Но Мэтти они нравились, так что...
– Спасибо тебе, – сказал я, стараясь сохранять спокойствие. – За то, что была так добра к нему.
Она потянулась и крепко обняла меня.
– Я знаю, что вы нечасто встречались в последние несколько лет, но Мэтти говорил, что ты всегда был рядом, когда он в этом нуждался. Теперь я понимаю, что он имел в виду.
Она посмотрела на мой арендованный грузовик. Там лежала деревянная сова.
– Это одна из коллекции Мэтти?
– Я надеялся, что ты разрешишь ее забрать. Вещь на память о нем.
Она пожала плечами.
– Я никогда раньше не видела эту статую. Наверное он принес ее прямо перед смертью.
– Да. Может быть.
Я попрощался и сел в грузовик.
***
Я направился за город, туда, где городская застройка уступала место какому-то подобию леса с несколькими залитыми солнцем лугами. И остановился только заехав максимально далеко от цивилизации.
Я вытащил статую из кузова грузовика и бросил ее на залитое солнцем поле. Внутри не прекращался скрежет и шорох. Уже становилось жарко, а я хорошо запомнил, как тепло и свет подействовали на тварь внутри. И видел, что в дереве полно трещин. Некоторые из них, должно быть, были достаточно велики, чтобы пропускать свет.
– Еще только полдень, – сказал я. – Не самое жаркое время суток. Еще часа три или четыре и станет хуже. Интересно, доживешь ли ты до этого?
Изнутри совы донесся тихий вскрик. Я проигнорировал его.
– У меня в грузовике лежит пила. Я могу разрезать совиный панцирь и позволить свету забрать тебя. И я это сделаю.
Но сначала ты попросишь милосердия.
~
Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.