Я уже как-то показывала один неожиданный подарок, который получила за то, что не оправдала ожиданий мамы ребёнка? От мамы же подарок и получила. Я про стрекозу, а не про спички :)

Сегодня расскажу о другом подарке.

Есть у нас одна пациентка – пожилая женщина, хроническая больная. Основное заболевание – гипертоническая болезнь. Остальные проблемы произрастают из этой болезни. А ещё эта женщина увлекается бисероплетением. Вся комната, в которой пациентка общается с медиками, обставлена изделиями из бисера: цветы, фигурки животных, деревья. На стенах картины, вышитые бисером. Красота. Одно время женщина часто вызывала скорую помощь в связи с повышением артериального давления. Я у неё бывала на вызовах неоднократно, но всегда в качестве помощника врача или фельдшера. И если «первым номером» работала женщина, она обязательно высказывала своё восхищение работами этой пациентки. Ни разу не слышала, чтобы мужчина похвалил эти работы. Пока врач или фельдшер, который работает «первым номером», осматривает пациентку, я оформляю документы. После того, как «первый номер» осмотрел и опросил пациентку, я выполняю назначения: снимаю ЭКГ, даю таблетки или делаю инъекции. Некогда по сторонам оглядываться и восторгаться. Обычно сделав своё дело, мы уходим. И как бы ни нахваливали работы пациентки, я не припомню, чтобы она их дарила, кроме одного раза.

Однажды я попала к этой женщине на вызов не в качестве помощника. В ту смену я работала одна, без помощника. Посмотрела женщину, опросила её, затем полечила и надавала кучу советов по лечению. Перед самым уходом я сказала:

– Очень уж у Вас березка хорошо получилась. Загляденье.

А пациентка взяла и подарила её мне, причём очень настаивала на том, чтобы я взяла подарок:

– Первый раз ко мне так отнеслись! Возьмите, пожалуйста!

  Как так «отнеслась», я не поняла. Вроде всё, как всегда, было. Но отказываться от такой красоты не стала. К этой берёзке мне ещё и цветок дали, но его я на скорой в диспетчерской оставила.

Спасибо большое этой женщине за подарок.

 Знаете, как бывает? Рассказал один случай, тут же вспомнил другой, а за ним и третий. Расскажу вам о третьем случае неправильного наложения жгута. Вернее, необоснованного и неправильного...

Зима. Вечер. Один мужчина, 38 лет от роду, находясь в алкогольном опьянении, изволил буянить. Мужчина жил вместе с мамой. Мама, пожилая женщина, вызвала полицию. Пока полиция ехала, мужик подрался с кухонной дверью и разбил стекло. Случайно о него и порезался. Услышав от матери, что «вот сейчас полиция приедет», испугался и попытался убежать из дома. Жила эта семья на пятом этаже пятиэтажного дома. Мужчина, не надевая верхней одежды, побежал из квартиры. Но на первом этаже увидел, что в подъезд входят полицейские. Тогда он побежал обратно. На пятом этаже его догнали полицейские, изловили мужчину и попытались оказать ему помощь. Мужчина сопротивлялся этой помощи, сколько мог. Потом устал и лёг на лестничной площадке. Тогда полицейские вызвали скорую помощь.

Кровь была повсюду: на полу, перилах, стенах – всюду кровавые капли, лужицы, отпечатки подошв обуви и ладони пострадавшего. С первого до пятого этажа подъезд был вымазан кровью. Сам пострадавший лежал на пятом этаже и что-то мычал, пытаясь встать. На полу его удерживал один полицейский, ещё два полицейских стояли рядом. На левую руку была намотана кровавая простынь. Сняла я простынь с руки. На левом предплечье была большая кривая резаная рана, размеры примерно – 8 на 1,5-2 см. Края зияли. Из раны вытекала кровь. На нижнюю треть плеча было повязано кухонное полотенце. Полицейский пояснил, что он пытался хоть как-то оказать помощь и наложил жгут из подручных материалов. И тут я услышала женский голос:

– Не туда накладывал. На шею надо было! Достал уже!

Это мама из квартиры вышла, чтобы свои пять копеек вставить. На эти слова сынок оживился, попытался встать и закричал:

– Мама! Уйди на ***!

Я сказала:

– Мама, и, правда, шли бы Вы домой. Видите, Вы его нервируете.

Мама удалилась, а я приступила к оказанию помощи. Совместными усилиями с полицией развязали полотенце. Кровотечение усилилось, но оно явно было венозным, просто очень обильным. Я не стала читать нотации полицейскому, а просто показала, как надо делать давящую повязку. Два бинта приложила к ране и туго прибинтовала. Также посоветовала полицейским освежить память насчёт остановки кровотечений. Ситуация была нештатная, и крови много: легко ошибиться. Молодцы, что что-то сделали до нашего приезда. После оказания помощи пациент успокоился. Видимо, понял, что повезут его в больницу, а не в полицию. Поэтому пошёл с нами добровольно.

  Мы увезли пострадавшего в приёмное отделение больницы, а полицейские куда-то уехали. Наверное, переодеваться и мыться: они тоже были в крови.

 Примерно через год после случая, описанного в рассказе «Нелепая смерть», произошёл другой, менее трагичный, но такой же глупый. Вот только человек, оказавший «помощь», был трезв. И вроде, разумный человек. Он пообещал больше так не делать.

Лето. Передают мне по рации вызов: травма руки у ребёнка 11 лет. Не могут остановить кровотечение. Больше никакой информации. Подумав: «Только бы ничего серьёзного», поехала на адрес. Я всегда так думаю, когда на вызов к ребёнку еду. Ничего не могу с собой поделать. Боюсь детей – и всё тут. Вернее, не детей, а того, что у ребёнка что-нибудь серьёзное и я не смогу помочь.

Место вызова – частный дом. У ворот встретил отец ребёнка. Пока шли в дом, отец рассказал, что «пацан во дворе помогал, рукой махнул и о бревно ударился, и кровь уже час не можем остановить». В доме возле раковины стоит мальчик и держит кисть руки под струйкой холодной воды. А с кисти стекает розовый ручеёк: вода, смешанная с кровью. На тыльной стороне указательного пальца имеется ссадина, из которой и подтекает кровь. А повыше ссадины – повязана тряпочка. Сам мальчик дрожит, видимо, замёрз от холодной воды.

Я выключаю воду. Указывая на тряпочку, спрашиваю отца:

– Это что?

– А это, – гордо отвечает отец, – я жгут наложил!

– Зачем?

– Чтобы кровь остановить. А она почему-то не останавливается. Вот решил вас вызвать.

Зачем холодная вода, спрашивать не стала – и так понятно.

– Снимайте ваш «жгут» немедленно.

Папа отвязал тряпочку. Вытерла мальчику руку насухо. Сделала повязку на палец и велела руку немного вверху подержать. Пока оказывала помощь и оформляла документы, объяснила, что надо в таких случаях применять давящую повязку и возвышенное положение конечности. А папе велела в интернете почитать о видах кровотечений и способах их остановки. Пока суть да дело, мальчик перестал трястись: согрелся. Кровотечение из пальца прекратилось – специально сняла повязку с пальца, чтобы папе показать. Велела ссадину зелёнкой помазать и сегодня папе не помогать. Мальчик весело убежал куда-то в глубь дома. А папе, по-моему, было стыдно, потому что уши у него уж очень красными были.

 Все, наверное, хоть раз да слышали истории о том, как большая собака насмерть кого-нибудь загрызла или покалечила. А я знаю историю, в которой мужчина умер от одного укуса собаки. И собака эта была маленького размера. Смерть совершенно нелепая.

Этот вызов приняла я, но поехала на него другая бригада. Позвонила женщина и сказала, что её муж умер, потому что его укусила собака. То, что потом рассказали медики из бригады, побывавшей на этом вызове, вызвало у меня чувство недоумения. Фельдшер, которая ездила на этот вызов, рассказала о том, что произошло. Муж с женой возвращались домой из гостей, были в состоянии алкогольного опьянения. Возле дома мужчину укусила собака за ногу. Вернувшись домой, супруги решили за медицинской помощью не обращаться, а оказать её самим. Так как кровь подтекала из раны, решили наложить жгут. Муж на кухне сел на стул, а жена «наложила жгут» – перетянула середину бедра поясом от халата. Стали ждать, пока кровь остановится. Кровь не останавливалась, стекала на пол. Жена всю ночь подтирала эту кровь половой тряпкой с пола. А утром обнаружила, что её муж умер.

Скорая так и застала обескровленный труп мужчины, сидевший на стуле и привалившийся спиной к стене. В области ахиллесова сухожилия на левой ноге были видны две небольшие укушенные раны. Жена наложила мужу венозный жгут, в связи с этим кровь вся и вытекла. Отток венозной крови был нарушен, а артериальная кровь продолжала поступать. Если бы жена не стала накладывать жгут, то кровь сама перестала бы течь довольно быстро и мужчина остался жив. Можно было даже повязку не накладывать – кровотечение остановилось бы: ранки очень небольшие были.

Однажды на смене рассказала моя коллега, как она на домашние роды попала.

Говорит: «Приезжаем. Заходим на кухню. Там мужчина на коленях держит новорождённого ребенка. Рядом роженица стоит, и пуповина от ребёнка к матери идёт. Послед ещё не родился. Пока послед рожала, роженица рассказала:

– Пошла на кухню водички попить. Вдруг что-то из меня выпало и прямо в штаны. Я не люблю халаты, поэтому всё время в штанах хожу. Заглянула в штаны, а там ребёнок.

Позвала мужа. Ребёнок внешне вполне здоровый родился, доношенный».

Вот коллега рассказывала и удивлялась:

– Девочки, а разве так бывает, чтобы совсем без боли?

Тут другая коллега говорит:

– Бывает. Я вам сейчас один случай расскажу...

И рассказала. Я вам его тоже расскажу, но в другой раз.

Как-то раз  передают по рации вызов: травма ноги от 2 апреля. Была скорая. Диагноз: «Перелом шейки бедра. Отказ от госпитализации». А вызвали повторно потому, что нога опухла и пациентка не может ходить. Теперь она на госпитализацию согласна.

На адресе осмотрели пациентку. И действительно, все данные за перелом. Спрашиваем:

– Почему от госпитализации отказались?

Отвечает:

– Мне подружка по телефону сказала, что это просто сильный ушиб бедра. А на скорой сказали, что точно без рентгена сказать не могут.

Перелом подтвердился. Слушаться надо сотрудников скорой, а не советы подружек.

Повод к вызову – травма ноги у мужчины 36 лет.

Приезжаем. В однокомнатной квартире на полу возле стены лежит пьяный мужчина. Мужчина в футболке и трусах. Под головой у него подушка. Левая нога в порезах. Диагноз – резаные раны бедра, колена, голени слева. Спрашиваем, что случилось? Жена этого красавца говорит, что он сам себя порезал. Спрашиваю мужчину:

– Зачем Вы это делали?

Мужчина отвечает:

– А что она меня выгоняет!?

Жена плачет:

– Заберите его, пожалуйста. Я так больше не могу.

Пока накладываем повязку, жена рассказывает, что муж пьёт и не работает. Сколько раз уже выгоняла его. Он поноет, поноет, пообещает исправиться, жена его и прощает. А сегодня не поддалась на нытьё. Вещи собрала ему и к маме стала отправлять. Он тогда взял нож и стал наносить себе раны. Мужчина категорически отказался ехать в приёмное отделение. Сказал:

– Ага! Я уеду, а она меня обратно не пустит. Знаю я её! Не поеду – и всё тут!

Ну что же. Насильно забирать мы не имеем права. Суицидальных намерений у пациента нет, в своих действиях отчёт отдаёт. Он пьян, но не в психозе. Беру отказ от госпитализации. Пациент оставлен дома. После наложения повязки мужчина, довольный, лёг спать. У него же теперь нога болит – идти он не может. А значит, ночует сегодня дома. Вот так: не нытьём, так втыканием в своё тело ножика, добился своего.

Не делайте так.

 Передают вызов: у мужчины сорока с чем-то лет боль в груди. Другой информации нет. Поехали.

На адресе на диване сидит мужчина, вокруг разложена куча разных бумаг. Потом оказалось, что это результаты различных обследований. Не успела я снять куртку, как на меня обрушилось море информации: «Я уже три месяца с этим мучаюсь. Куда только ни обращался...». И начал перечислять, где был, что сказали и прочее. У меня в голове тут же всё смешалось, потому что мужчина перескакивал с одного на другое, повторялся, жалобы на здоровье перемежались с жалобами на врачей. Ещё и жена что-то говорила. И я прервала этот поток информации:

– Так. Стоп. Теперь давайте по порядку. Давайте, чтобы нам легче было друг друга понять, я буду задавать вопросы, а Вы отвечать. А потому добавите, что посчитаете нужным. Опишите свои жалобы на данный момент.

И мужчина описал. Его беспокоили жгучие боли в грудной клетке. Боль возникала за грудиной, распространялась на обе половины грудной клетки. Боль волнообразная, то больше, то меньше. Длительность боли от нескольких минут до двух-трёх часов. Бывают приступы по несколько раз в сутки, а бывает, что несколько дней не беспокоят. А потом начинаются вновь. И длится всё это уже три месяца. Неоднократно обращался за медицинской помощью: вызывал скорую помощь, обращался в поликлинику, даже лежал в терапевтическом отделении. Но боль возвращается вновь и вновь. Сегодня снова обратился в поликлинику к терапевту. Дали больничный и назначили лечение. Пациент пожаловался:

– Она сказала, что у меня гастрит! А то я не знаю, как желудок болит и что такое изжога!

Пациент раздражён, он устал от неопределённости и осознания, что его лечат от другого: не от того, что его беспокоит. Потом пожаловался, что больше шестидесяти тысяч ушло на бесполезные лекарства. Лечили мужчину эти три месяца от грудного остеохондроза и ХОБЛ дома, от хронического бронхита в терапии, а сейчас от гастрита назначили лечение. И ничего не помогает.

Осмотрев и ощупав пациента, попросила своего помощника снять ЭКГ. На плёнке вроде ничего особенного. После первой кардиограммы брызнули под язык пациенту нитроспрей (раствор нитроглицерина). И – о чудо! Боль стала проходить. На ЭКГ появились изменения. Мой диагноз: нестабильная стенокардия. А это, считай, предынфарктное состояние. Дальше всё по стандартам: лечение на адресе и госпитализация в приёмное отделение больницы.

Почему мои коллеги не заподозрили стенокардию – не знаю. Пациенту неоднократно делали ЭКГ, но нитратные пробы, которые я провела, никто не делал. О круглосуточном холтеровском мониторировании пациент даже не слышал. Пациент и его жена были рады:

– Хоть кто-то внимание уделил и попытался разобраться!

И это несмотря на то, что лишние разговоры: «А вот на прошлой неделе у меня давление скакало» и другие, не относящиеся к делу, я пресекала. Почему-то ни пациент, ни его жена не восприняли это за хамство.

  Однажды на одном из вызов мне сказали, что я грубо разговариваю. Да. Было дело. Но не раскаиваюсь.

Утром дают по рации вызов: ребёнок 3 года, задыхается. Приезжаем. Домофон не работает. Участковый врач развернулся бы и ушёл, но мы не участковый. Начинаем обзванивать квартиры соседей. В одной из них нам открывают. Поднимаемся в квартиру. Открывает дверь пьяная женщина лет 55-60 – яркий запах алкоголя даже через маску пробивается. Значит, уже с утра накатила. Алкоголь на координации ещё не сказывается, но на поведении и на разговоре отражается. Я говорю:

– Вы в курсе, что у Вас домофон не работает? Если скорую вызываете, то надо обеспечить доступ в квартиру.

Тут женщина начинает мне объяснять, почему у неё не работает домофон. Я прерываю:

– Меня это не интересует. Где ребёнок?

Прохожу в комнату. Там бардак: на полу мусор – давно не подметали, неубранная постель с грязным постельным бельём. На краешке приютился мальчик. Спрашиваю у мальчика, как его зовут. Называет фамилию, имя и отчество. Голос осипший. Бабушка говорит, что родители привезли его только сегодня утром, сказали, что болеет три дня, и уехали на работу. Тут же начинает рассказывать, как работают родители «по три дня подряд...». Я прерываю, говорю, что это не имеет значения, и мне надо осмотреть ребёнка.

Спрашиваю у мальчика, можно ли его осмотреть. Говорит, что можно. Тут же открывает рот, чтобы я горло посмотрела. Такой замечательный мальчик! Удивительно спокойный. Осматриваю. Мой диагноз: «О. Ларингит. Стеноз 1». Назначаю лечение: буденит через небулайзер. Ставим градусник.

Пока ребёнок дышит лекарством, объясняю бабушке, что это за заболевание и что ребёнка надо госпитализировать. Бабушка тут же начала рассказывать, что и у неё, и у её дочери так же было. Я пытаюсь писать карту вызова и никак не реагирую на её словоизлияния. Смотрим температуру – 38,9. Бабушка говорит, что и вчера была температура, и она панадол давала. Значит, ребёнка привезли вечером, а бабушка с утра бухает. Но я ничего не говорю об этом. Прошу принести воду и дать ребёнку лекарство. Пока суть да дело, бабушка позвонила трём разным людям, рассказала, что ребёнок заболел. Я периодически её пыталась направить на сбор вещей. В какой-то момент женщина села на кровать рядом с ребёнком и сказала:

– Вы так грубо со мной разговариваете!

Отвечаю:

– А я и не должна с вами ласково разговаривать. Я с ребёнком ласково разговариваю, и этого достаточно.

А у самой «пригорает». Бабушка бухает, родители работают, а ребёнок без лечения сидит. Мальчика жаль. Потом я увезла ребёнка с пьяной бабушкой в больницу. Врачу сказала, что скоро мама приедет и сменит бабушку. Бабушка очень переживала: а вдруг её, а не дочь в больнице оставят.

По-моему, бабушка не поняла, почему я с ней холодно разговаривала.

 Было это достаточно лет назад. В ту смену я была помощником.

Осень. Вспышка вирусной инфекции – очень много вызовов на детскую температуру. Ездили по рации, что в те времена было не каждую смену. Передают нам по рации вызов: девочка 9 лет, носовое кровотечение очень сильное, «даже кровь из глаз льётся» – это диспетчер слова мамы девочки передал. Врач не очень поверила и проворчала что-то вроде: «Девочка, наверное, кровь по лицу размазала, а маме с перепугу показалось, что кровь из глаз льётся».

Но на адресе мы увидели, что маме не показалось: у девочки из слёзных каналов кровь вытекала редкими каплями. Представьте себе: сидит на диване девочка, на коленях у неё – глубокая тарелка. Из обоих носовых ходов струйкой в тарелку стекает кровь, капает частыми каплями. Из глаз выкатываются кровавые слёзы, стекают вниз, оставляя на щеках девочки красные дорожки. А в глазах ребёнка страх.

Девочка переболела ОРВИ. Первый день без температуры – и вот надо же такому случиться. Началось сильное носовое кровотечение. Пробовали прикладывать лёд – не помогло. Когда увидели, что кровь потекла из глаз, вызвали скорую. Девочка – умница: даже не пикнула, пока я переднюю тампонаду носа делала. Кто испытал это на себе, скажет, что крайне неприятная процедура. После тампонады кровь из слёзных каналов прекратила вытекать. Ребёнка госпитализировали сначала в нашу детскую больницу, а затем в областную. Дальнейшая судьба, как всегда, мне неизвестна.

Да - это было давно. Но таких хитреньких дам полно. Можете поспрашивать скоровиков - они вам подтвердят.

Повод к вызову – женщина 56 лет. Сахарный диабет. Без сознания. Любой человек, который знаком с этой болезнью, сразу решит, что это кома гипогликемическая или гипергликемическая. И мы так же подумали – а вот фигушки нам. Заходим на адрес. Спрашивается: где кома? А «кома» в комнате сидит и скромненько так улыбается. На вопрос: «Почему вызывали на «без сознания»?» – отвечает: «Чтобы быстрее приехали».

Просто замечательно! Мы были «очень рады».

У женщины давление 160/100 при рабочем 130/80. Из жалоб – головная боль, которая возникает всегда, когда повышается давление. Пациентка выпила полчаса назад таблетку энап 5мг, а давление не снижается. Раньше это состояние расценивалось как ухудшение течения гипертонической болезни. Дали бы таблетку под язык – и «adios amigos». Теперь же, если даёшь таблетку, изволь писать диагноз «Гипертоническая болезнь. Криз» и снимать ЭКГ. Без проблем – сняли ЭКГ, дали 25 мг каптоприла под язык. Точно такого же, что лежал на журнальном столике рядом с пациенткой, но который она принять «не догадалась». Пока я оформляла карту вызова, давление стало снижаться. Отдав информационный лист, мы пошли на выход. И вот тут-то и выяснилась истинная причина вызова «скорой».

– А вы сахар не измерите? А то у меня полоски кончились.

Нет. Не измерим. Оснований для измерения уровня сахара крови у нас нет.

После терапии женщина оставлена дома. А мы поехали на следующий вызов.

 История стародавняя. Произошла она в те времена, когда в нашем городе в состав всех бригад скорой помощи входили один медик и водитель, кроме одной бригады – врачебной. В этой бригаде у врача был помощник – фельдшер. Вот и в ту смену я была помощником у врача.

Дело было летом. Передают нам по рации вызов: врач другой бригады скорой помощи просит помощь. Диспетчер по рации только передала, что пациент тяжёлый и то, что там черепномозговая травма. Да. Так бывает, что и врач в помощь другую бригаду вызывает. Тем более, что врач был один, без помощника. И это нормально.

Мы поехали. Место вызова – старый деревянный двухэтажный дом. Второй этаж. В этой квартире живут таджики – они её снимают. В доме были, кроме пострадавшего, один мужчина и две женщины. Врач сказал, что не смог вколоться в вену, поэтому нас и вызвал. Пока мы ехали, пытался остановить кровь, которая лилась из раны в голове.

– Решил гемостатическую губку применить. Я её в рану – а она прямо в череп бульк! Даже и не знаю, что делать теперь.

Сам пострадавший был в глубокой коме. Он лежал на кровати с пробитой в двух местах головой. Две раны в теменной области в форме неправильного треугольника со сторонами, примерно, 2,5*1,5*2 см. Из ран вытекала кровь. Лицо – сплошной синяк: опухшее, багрово-синее. На теле синяков почти не было.

Пока врачи разговаривали и выясняли обстоятельства, я установила венозный доступ, вкололась в вену, установила систему с раствором. Начала капать. Потом стала накладывать давящую повязку на раны. После наложения повязки кровь потекла из обоих носовых ходов. Я сделала переднюю тампонаду носа: вставила в оба носовых хода марлевые турунды. Тогда кровь потекла из слёзных каналов. Вы видели когда-нибудь, как кровью плачут? Я видела два раза. Это был первый.

Когда я сделала всё, что от меня требовалось, прислушалась к тому, что говорят. Моя врач объясняла жене пострадавшего, что он очень тяжёлый, и она боится, что мы не сможем довезти. Потом врач замолчала. Повисла пауза. Я чуток помолчала, а потом и говорю:

– Что стоим? Кого ждём? Несите носилки.

Я – плохая. Знаю-знаю. Вечно всеми командую. Носилки быстренько принесли. Пациент был доставлен в приёмное отделение. Через полчаса он умер, не приходя в сознание.

Пока я оказывала медицинскую помощь, родственники пациента рассказывали:

– Он сам такой с улицы пришёл. Ничего не знаем.

Но мы им не поверили.

1. С такими травмами, как эти, люди не ходят. Они лежат там, где отхватили по голове. Ну, может, чуток в сторону отползут. Открытые черепно-мозговые травмы не позволяют по улице разгуливать. Сложилось впечатление, что его по голове молотком, или тяпкой, или чем-то ещё ударили.

2. Ни в подъезде, ни в прихожей следов крови не было. Если бы он шёл, то капли крови отметили бы его путь.

3. Мужчина был в футболке. Кровь замочила ворот и равномерно растеклась вокруг него сантиметров на 10. Но не было следов, стекающих вниз. Такое ощущение, что его избили здесь и сразу уложили в кровать.

Мы решили, что родственники прекрасно знают, кто его избил, но скрывают это. Свои размышления на эту тему доложили милиционеру, который потом проводил опрос. Пусть обстоятельства получения травмы выясняют специально обученные люди.

Повод к вызову – ребёнок 5 лет. Температура 38. Болеет 7 дней. Диагноз: «лихорадка неясного генеза (происхождения)? ОРВИ?» Госпитализирован в инфекционное отделение.

Ребёнок заболел поздно вечером 30 августа, когда находился вместе с мамой в гостях у бабушки. 31 августа бабушка вызвала педиатра на дом. Врач поставил диагноз – ОРВИ. Назначил противовирусные и жаропонижающие препараты и велел через три дня прийти на приём. Мама ребёнка в поликлинику не повела и на дом педиатра не вызывала.

– А зачем? Лечение же назначили. Температура после лекарств снижается.

Пробыв в гостях шесть дней, вернулись домой. Но мама не посчитала нужным идти в больницу. А вечером седьмого сентября мама вдруг осознала, что если у ребёнка температура 38,5 в течение недели, то надо показать его врачам. Во время осмотра ребёнка выявлено повышение температуры тела – 38,3, гиперемия зева. Жалобы на слабость, снижение аппетита. И всё. Ни кашля, ни насморка, ни расстройства мочеиспускания. Вполне возможно, что это ОРВИ, только за это время улучшение самочувствия должно наступить, а его нет. Но есть масса других заболеваний, при которых будут те же самые жалобы. И не всегда они проходят сами собой.

Увезла я ребёнка в инфекцию. Там будут выяснять причины лихорадки. Мама, когда собиралась, психовала, вещи в сумку с силой бросала, явно выражая своё раздражение болезнью и нежелание ехать в больницу.

Выводы? А нет их у меня. Кто-то любит больше ребёнка, а кто-то – личный комфорт. И это всё.

P.S. Заключительного диагноза я не знаю.

 Есть у нас такой диагноз – ОРВИ с менингизмом. Менингизм (лат. meningism) – состояние раздражения головного или спинного мозга, при котором имеются симптомы менингита (например, ригидность шейных мышц), но реальное воспаление отсутствует. Такое бывает чаще у детей. Но на догоспитальном этапе сотрудники скорой помощи не могут на 100% исключить менингит. Поэтому людей с таким диагнозом мы госпитализируем в инфекционное отделение. В условиях стационара есть возможность провести дополнительные методы обследования. А теперь сама история.

Истории этой много лет. Врач, о которой я напишу, давно уже на пенсии, и смены в больнице не берёт.

Работала в нашей поликлинике лор-врач, кроме этого, она подрабатывала дежурным врачом в инфекционной больнице. И была у неё отличительная черта: постоянно орала на фельдшеров скорой. В прямом смысле слова – орала, возмущаясь:

– Что вы мне привезли?!!! Зачем?!!! Нет здесь ничего!!!

Ну и другое. Вздрагивали от этих воплей все: и медики, и пациенты. Некоторые фельдшеры пытались ругаться с ней, но большинство предпочитало не связываться и молча уходили. Я относилась ко второй категории.

В тот день она тоже на меня накинулась:

– Нет здесь ничего! Зачем привезла?!!

А привезла я мальчика шести лет с диагнозом: «ОРВИ с явлениями менингизма. Менингит?». Мальчик был болен в течение часа: высокая температура, головная боль, гиперемия (покраснение) задней стенки глотки. Казалось бы, всё понятно – ОРВИ. Но мне не понравилось состояние мышц шеи. Нет, явной ригидности мышц шеи не было. Но напряжение небольшое присутствовало. Ребёнок заболел совсем недавно, и клиника менингита могла ещё не проявиться полностью. Возможности наблюдать его, чтобы выяснить, менингит это или ОРВИ, у меня не было. Я приняла решение везти его в инфекцию. В инфекционном отделении на меня наорала врач, естественно, в присутствии пациента и его мамы. Но в этот раз я не промолчала:

– И нечего так на меня орать! Смотрите ребёнка. Не согласны со мной? Пишите отказ в госпитализации и берите ответственность на себя!

После этого я покинула помещение.

Ребёнка госпитализировали. В заключительном диагнозе значилось: «серозный менингит». Выписан мальчик в удовлетворительном состоянии. И больше эта врач на меня не орала почему-то.

В большинстве случаев люди, вызывающие скорую в квартиру на труп, бывают знакомы с умершим. Но бывают случаи, когда хозяин квартиры совершенно не знаком с покойным. На такой вызов как-то раз выезжала одна из наших бригад. Пересказываю со слов коллег.

Одна семья купила у пожилой женщины квартиру. Квартира, вторичное жильё в старом доме, нуждалась в капитальном ремонте. «Ничего страшного, – решили покупатели. – Всё равно ремонт бы стали делать, зато цена невысокая». Хозяйка также оставляла мебель в квартире «на выброс». Покупатели не возражали:

– Сами выбросим – не вопрос.

Хозяйка также их предупредила, что в квартире живёт мужчина. Некоторое время назад она пожалела бездомного и пустила его в квартиру.

– Всё равно там никто не живёт, а его жалко. Он там не прописан. И знает, что я жильё продаю. Как только скажете, он сразу съедет с квартиры.

  Когда покупатели осматривали квартиру, жильца в ней не было, поэтому покупатели были не в курсе сложившейся ситуации. Но, узнав о жильце, отказываться от покупки не стали. Мужчина не прописан, прав на жилплощадь не имеет – проблем каких-либо не предвиделось. Квартира, её расположение и цена семью вполне устраивали.

И вот сделка заключена. Оплата покупки проведена. Ключи от дверей переданы новым владельцам. Глава семьи поехал предупредить жильца, что ему придётся в ближайшее время покинуть квартиру. Сначала постучал в дверь. Безрезультатно. Тогда мужчина решил воспользоваться своим ключом. Открыв дверь, новый хозяин квартиры почувствовал очень неприятный запах. Прошёл в комнату и увидел труп жильца: он уже распух, сочился жидкостью и пах. Выскочив на лестничную площадку, мужчина вызвал скорую и полицию. Когда скорая приехала, мужчина категорически отказался заходить в помещение.

Вот такое неожиданное обременение получилось у этой квартиры.

 Самое страшное в нашей работе – это смерть детей. Да и не только в работе. Вообще в жизни – это самое страшное. Бывает, смерть ожидаемая. Это когда человек неизлечимо болен, и на последней стадии заболевания все начинают ждать, кода же он умрёт. И медики, и родственники. Есть среди таких больных и дети. Только в этих случаях родители делают всё, чтобы продлить жизнь своих детей-инвалидов. И не нам их судить. Если смерть ожидаемая, то родители как бы готовы к этому. Но, к большому сожалению, бывает смерть внезапная.

Теперь скорую помощь вызывают на все трупы, даже на явные, например, с признаками разложения. Мы приезжаем и осматриваем. Я очень рада, что ни разу не попала на детский труп. Но мои коллеги рассказывали много разного. Чаще причиной смерти бывает несчастный случай: ДТП, утопление, случайное повешение, отравление, падение с высоты и другие причины. Но бывает смерть по неизвестной причине. Чаще это младенческая смерть.

Одной моей коллеге-фельдшеру пришлось за один месяц побывать на двух вызовах, где умерли совсем маленькие дети. Возраст 3 месяца. Эти дети даже родились в один день, а умерли с разницей в несколько дней. В первом случае мама утром увидела, что ребёнок не дышит. Потом мама говорила, что полчаса назад ребенок спокойно спал. Она проводила мужа на работу, подошла к кроватке и увидела посиневшего ребёночка. Она тут же вызвала скорую. Выехала врачебная бригада. Машина ехала со включенными спецсигналами. Коллеги потом рассказывали, что мама с бабушкой встретили бригаду у подъезда. На руках мамы было маленькое холодное тело. Они тут же впихнули ребенка в руки:

- Реанимируйте его! Пожалуйста, спасите!

Тело тут же забрали в салон автомобиля. Несмотря на внешние признаки того, что ребёнок умер окончательно, приступили к реанимационному пособию. Потом врач говорила, что если бы это был взрослый человек, то сняли бы изолинию и показали родственникам. Но здесь был очень маленький ребёнок, а кардиографов с такими маленькими электродами у нас нет. Зато было опасение, что произошла врачебная ошибка, и, если пытаться сначала снять кардиограмму, а потом уже принимать решение, много времени будет потеряно.

Реанимация была безуспешной. Бригада вернулась морально опустошённая.

Примерно через неделю та же фельдшер попала на труп другого трёхмесячного ребёнка. У тела уже было выраженное трупное окоченение. Вызов поступил около 11 часов утра. Мама уверяла, что ребёнок ещё недавно был жив. Мол, утром, как встали, они его проверяли. Так как он не плакал, то больше и не подходили к нему. А вечером у ребёнка со здоровьем не было проблем. Правда, у моей коллеги сложилось впечатление, что к ребёнку не подходили уже давно: выраженное трупное окоченение наступает через несколько часов (от 4-6 часов до 24-48 часов после смерти). Сутки, конечно, не прошли, но было ощущение, что к ребёнку утром не подходили совсем: ребёнок лежал в кроватке, а на лице и подушке были следы засохших рвотных масс.

Несколько лет назад одна из бригад ездила на констатацию трупа двухлетнего ребёнка. Жил ребёнок вместе с родителями в коллективном саду. У него не было прописки совсем, в поликлинике его ни разу не видели – родители не только не провели прикрепление к нашей поликлинике, они его, как из роддома забрали, так врачам больше не показывали. Рожала мама в Екатеринбурге, в том же городе и была прописана. Чем был болен ребёнок, неизвестно. Мама сказала, что утром встала и увидела, что ребёнок умер. Всё.

Вот такой у меня получился печальный рассказ.

Для начала расскажу, как обстоят дела в нашем городе с психиатрической помощью на догоспитальном этапе. Своей больницы с психиатрическим и наркологическим профилем у нас нет. Есть психиатр и нарколог в поликлинике. Людей, страдающих психическими заболеваниями, во время обострения болезни, наркоманов и алкоголиков в психозе мы госпитализируем в город Екатеринбург в психиатрическую больницу или в наркологию, в зависимости от профиля заболевания.

В нашем городе нет психиатрических бригад, и психиатрических больных мы госпитализируем в сопровождении сотрудников ЧОП. Но на вызов к таким больным ещё приезжает полиция. Изначально осмотр должен проводиться в присутствии полицейских после того, как они досмотрят пациента на предмет колюще-режущих предметов. Потом, после осмотра и решения о необходимости госпитализации, сопровождают пациента до автомобиля скорой. Далее полиция отправляется по своим делам, а до больницы с больным едет сотрудник ЧОП. Описываю я всё так подробно, чтобы в последующих рассказах о психбольных не возвращаться к пояснениям. А теперь история.

Итак. 19 марта работала помощником у фельдшера. Поэтому пациентов смотрела не я, не я принимала решение. И я была этому рада. «Первым номером» работала Тоня. Она моя ровесница, но стаж на скорой больше моего. Грамотная, умная, спокойная. Лишних движений делать не будет, но и косячить тоже. Передают нам вызов по рации: пожилой психбольной странно себя ведёт. Задержка вызова три часа. Все три часа вызов лежал, потому что не было сопровождения: то ЧОП занят, то полиции нет. Всё это время на скорую названивала дочь, возмущалась и обещала жаловаться. Полиция так и не освободилась. Передавая нам вызов, диспетчер сказала:

- Пациент не буйный. Может, с чоповцами посмотрите? А то дочь нам покоя не даёт.

Решили посмотреть так.

Пациент – пожилой мужчина. Асимметрия лица, гипертонус левой руки, нарушение речи указывает на перенесённый ранее инсульт. Одет опрятно, волосы чистые, выбрит – всё это говорит о том, что мужчина за собой следит. Этот момент важен для оценки психического состояния пациента. При прогрессировании заболевания самокритика у человека снижается, и он перестаёт мыться в первую очередь. Поэтому на внешний вид мы всегда обращаем внимание. Дочь пациента очень настойчиво суёт мне документы и начинает рассказывать, что у неё заявление в больницу есть, а вот прошлая скорая никуда его не повезла, а его надо увезти. Я, забрав полис, перенаправила её к Тоне, сказав, что будет всё так, как доктор скажет. Тоня же сказала, что сначала побеседует с пациентом, осмотрит его, а потом выслушает остальных. Меня всегда смущают, а иногда и возмущают рассказы о том, как приехала психбригада, не разобравшись, схватила первого попавшегося и увезла в психушку. Ну ведь враньё чистой воды!

Тоня осмотрела пациента, расспросила. Мужчина прекрасно ориентируется в пространстве и во времени, называет дату, когда перенёс инсульт, какие препараты и как принимает. На вопрос, кто за ним ухаживает, отвечает, что еду готовит и стирает дочь, а гладит он сам, моется и бреется тоже. Задаёт Тоня ещё несколько вопросов и приходит к выводу, что пациент адекватен, психоза нет, что он вполне отдаёт отчёт своим действиям. В госпитализации силами скорой не нуждается.

Теперь пришло время разговора с дочерью. Дочь говорит, что отца надо увезти в больницу потому, что он один раз уже лечился, недавно по суду его признали недееспособным, только в прошлый раз его скорая никуда не повезла. В информационном листе, который оставила предыдущая бригада, значится диагноз «гипертоническая болезнь вне криза». Тоня пояснила дочери пациента, что не видит причин для госпитализации, потому что пациент не представляет угрозы для себя и окружающих, и попросила дочь назвать ещё какую-нибудь причину, кроме названных ранее. Дочь сказала, что пациент отказывается от еды уже три дня и не принимает таблетки. Про таблетки мы позволили себе не поверить. Дочь толком и не знала, что отцу назначили, а он чётко называл препарат и как его пьёт. А вот отказ от приёма пищи уже может быть поводом для госпитализации. Тоня поинтересовалась у мужчины:

– А почему Вы отказываетесь от еды?

Пациент оживился. Стал жаловаться на дочь:

– Она у меня паспорт забрала и не отдаёт. А я голосовать на выборы хотел пойти. Раз она мне паспорт не отдаёт, я объявил голодовку. Вот. И ещё они мою пенсию себе забирают и мне не дают денег.

Дочь тут же завелась:

– Паспорт я тебе не отдам. Тебя же признали недееспособным. И деньги тебе зачем? Мы же тебя кормим.

Мы не стали выслушивать перебранку. Прервали диалог. Тоня объяснила мужчине, что если он не будет кушать, то тогда придётся его принудительно отправлять в больницу. Тем более, что выборы-то уже прошли и для голодовки нет причин. Пациент пообещал, что будет есть, и таблетки, которые ему назначили, будет продолжать пить. На этом мы покинули адрес, пояснив дочери, что и другие бригады пациента не повезут в психбольницу, так как не с чем. Сложилась впечатление, что дочь просто хочет избавиться от отца.

Подобный случай, когда пытаются решить свои семейные проблемы за счёт скорой помощи, не единичный. К сожалению.

 Многие считают, что «скоровикам» больше всех надо. Особенно в маленьких городах, где все друг друга знают. И они правы. Вот везде мы свой нос засунем, нотации почитаем, «ментам» на родителей накапаем, нахамим (в смысле, скажем правду в глаза), нагрубим и в грязных ботинках по персидским коврам пройдём.

 История произошла в начале нулевых годов, когда город наш был маленьким, а количество бригад то же, что и сейчас. Мы не были так замурзаны большим количеством вызовов, а потому оглядывались по сторонам, всё замечая. На этот вызов ездила не я, а Арина. Поводом к вызову было высокое давление у пожилой женщины. В квартире было большое количество людей. Дальше повествование будет вестись с ее слов.

Все ходили туда-сюда. Две женщины, кроме пациентки, находились в комнате, несколько разных людей заглядывали в помещение и тут же уходили. Давление у пациентки, действительно, было высокое. Арина, пока ждала результат лечения, обратила внимание на детскую кроватку, стоявшую в углу комнаты. В кроватке лежал маленький мальчик. Потом узнала, что ему полтора года. Мальчик был бледен, часто дышал и лежал в позе «легавой собаки» – это когда пациент лежит на боку, подтянув ноги к животу и откинув голову назад, один из поздних признаков менингита. Арина тут же подошла посмотреть на ребёнка. Одна из женщин, находившихся в комнате, сказала, что скорую бабушке вызывали, а не ребёнку и смотреть ребёнка не надо. Но Арина стала настаивать. Пара минут препирательств – и фельдшер была допущена к ребёнку. У ребёнка тяжёлое состояние: явные признаки менингита, ребёнок в сопоре (нарушение сознания – чуть-чуть до комы), высокая температура. Арина говорит, что ребёнка надо срочно госпитализировать, иначе он погибнет. Мама категорически против госпитализации и любого лечения. Говорит:

– Будет так, как Богу угодно. Бог дал – Бог взял.

И прочий бред. Подтянулись другие взрослые. Разгорелся скандал. Арине велели уходить и не лезть не в своё дело. К тому моменту давление у бабушки снизилось уже. Арина ушла. В машине по рации попросила вызывать сотрудников милиции, в том числе сотрудников инспекции по делам несовершеннолетних (ИДН). Через 15 минут вместе с милицией Арина вернулась в квартиру. Был шум и гам, выяснения отношений. Но ребёнка в сопровождении сотрудника ИДН доставили в реанимацию. Позднее, когда состояние улучшилось, мальчик был переведён в инфекционное отделение для дальнейшего лечения.

Оказалось, что в этой квартире проживала семья, которая входила в секту «чего-то там». Я уже не помню, как она называлась. Их тогда уйма была. Члены этой секты были категорически против медицины. Считали, что медицинская помощь – это вмешательство в Божьи планы, грех лечиться – и всё тут. А пациентка, к которой приехала Арина, в секту не вступала, не поддалась на их уговоры, но жила вместе с сектантами. Она сама себе и вызвала скорую.

Дальнейшая судьба ребёнка и его родственников мне неизвестна.