Автор: Эрик Грегори. Перевод: Sanyendis, вычитка моя.
Эрик Грегори, на данный момент уже, наверное, полноправный магистр изящных
искусств, погружает нас в атмосферу зомби-апокалипсиса с религиозным подтекстом.
Есть ли душа у зомби?
У пацана не было передатчика. Он оглянулся и почесал затылок – и я заметил, что на его шее ничего нет. В городе трудно отыскать человека без передатчика. Я сразу же понял, что он принёс мне неприятности.
– Мне нужен Эз, – сказал он. Я ответил, что он по адресу.
Паренёк, казалось, испытал облегчение и заговорил тише:
Я вытер руки, вымазанные машинным маслом, о джинсы, закрыл капот «Форраннера» и жестом велел парню следовать за мной. Он всё понял и кивнул с абсурдной в этой ситуации признательностью. Я провёл его вдоль ряда старых грузовиков, ожидавших демонтажа. В противоположном конце мастерской кто-то взводил пилу.
– Кто дал тебе моё имя? – спросил я.
– Парень, что зовёт себя Коронером.
– Не следует тебе заговаривать с ним вновь.
Парень одарил меня печальной улыбкой:
Он не походил на тех громил, что обычно являлись сюда в поисках проводника. Возраст подходящий – лет семнадцать-восемнадцать. Однако выглядел мальчонка уж больно обычно и прилизанно. Худой, гладко выбритый, в слаксах на подтяжках и белой рубашке, пропитавшейся потом. Я не знал, что о нём думать, и мне эта неопределённость не нравилась.
– Ты местный? – уточнил я.
– Нет, сэр. Я из Линчбурга.
– Славный городишко, – солгал я. Сборище фанатиков. – И давно ты здесь?
– И уже хочешь наружу, – ухмыльнулся я. – Господи-боже.
В офисе было ненамного прохладнее, но зато здесь можно выпить пивка и посидеть в тени. Парнишка устроился на моём потрёпанном диване с цветочной обивкой, а я вскрыл две бутылки «Янцзиня», рассудив, что он привык к напиткам поприличнее. Я по-прежнему не мог его считать, но одевался он как богатенький. Он сложил руки на груди и закинул ногу на ногу, изучая старые вывески с бензоколонок, украшавшие стену.
– Как мне к тебе обращаться? – поинтересовался я.
Он насупился, уставившись на пивную бутылку:
– Ладно, С.П. Не желаешь рассказать, с чего тебе вдруг жить надоело?
– Не надоело. Просто хочу вновь повидаться со своим стариком.
Настал мой черёд хмуриться:
Я покатал бутылку по столешнице из одной руки в другую.
– Насколько далеко снаружи?
– Северные Чероки. Между этим городом и Джонсон Сити.
– Через лес. Неблизкий путь.
Некоторые проводники не любят совать нос в чужие дела. Берись за работу, не задавай лишних вопросов. Такие нелюбопытные проводники заканчивают весьма погано.
– Если хочешь, чтобы я тебе помог, – начал я, – придётся объяснить, что он там забыл.
Если его прислал Коронер, выбора у меня особенно не было, но, возможно, парень об этом не знал. Он кивнул и ответил без колебаний.
Господи, подумал я. Затем – ну разумеется – С.П. сын проповедника. Следовало раньше догадаться. Я допил «Янцзинь», затем открыл холодильник и достал бутылку виски. Слышал я прежде об освободителях, но никогда лично не встречал.
– Ты был с ним, – заметил я.
– Он проповедует, ты стреляешь. Так это работает?
Парень, казалось, смутился:
– Я пока не научился благословлять.
– Нас застала врасплох стая волков. Мы бежали, и мой отец, – он осёкся. – Упал. С обрыва. Я видел, как он катится кубарём вниз, слышал, как звал меня, но склон становился всё отвеснее и… Я не понял, где он оказался. Я искал до заката. Я люблю отца, но… – он поджал губы. – Но я не идиот.
– Ты поступил правильно, – я наклонился вперёд. – Но ты должен понимать, что он мёртв.
– Я не намерен внушать тебе ложную надежду. Твоего папаши больше нет. Я возьму у тебя деньги, проведу тебя туда и помогу отправить все необходимые ритуалы. Но я хочу, чтобы мы оба осознавали, что здесь происходит. Мне не нужно, чтобы между нами возникло недопонимание. Ты должен показать мне, что готов к тому, что мы не найдём его радостно улыбающимся.
– Я должен его отыскать, – упорствовал он. – Я осознаю риски.
Я не был так в этом уверен.
– Мои услуги стоят недёшево. И я тоже не идиот.
– Сначала я хочу увидеть на своём счёте сумму кредитов, равную трём авансам, и чтобы этот счёт был подключён к моему передатчику. В случае моей смерти тройной оклад автоматически переведут родным.
– Справедливо, – согласился он. – А если умру я?
– Мы подсоединим твой передатчик к моему счёту. Аванс вернут.
– У меня нет передатчика.
А я и забыл. Метка Дьявола. Я улыбнулся назло шевельнувшейся внутри зависти. Крошечный металлический шарик в шее позволяет мне работать в городе, тратить и получать кредиты. Но чаще всего мне казалось, что это – тёплое зёрнышко долга, постоянно покалывающего под кожей, ожидающего, когда я умру или сброшусь до заводских настроек. Долга, будто постоянно грозящего увеличиться в размерах.
– Мы можем обратиться в моё кредитное агентство и установить таймер на снятие денег со счёта, – предложил я. – Если ты не явишься в течение трёх дней, чтобы его сбросить, аванс переведут на счёт по твоему выбору.
– Полагаю, мы друг друга поняли, С.П.
Я достал из ящика «Кольт» и выложил на стол. Старая, полустёртая наклейка на рукоятке гласила «Сохраним природу Эшвилла».
– Если у тебя есть юани, моя пушка к твоим услугам.
И вот так мы приступили к делу.
В Эшвилле никто не проворачивал тёмные делишки, не задолжав денег Коронеру. Он объявлялся, когда ты оказывался на мели, отчаявшийся и безземельный. Кормил тебя, оплачивал аренду жилья. Если ты изъявлял желание стать проводником, он упрощал процедуру: пристраивал тебя механиком в компанию, задействовал нужные бюрократические рычаги влияния, чтобы записать тебя в ряды дальнобойщиков и разнообразить маршруты доставки. В прошлое Рождество он купил мне комплект брони, прилегающей как вторая кожа, прямиком из Купертино. Порой нелегко было разобраться, где заканчивалась власть компаний и начиналось влияние Коронера, но сомнений насчёт того, кто держал твои яйца в кулаке, никогда не возникало.
Коронер так часто ставил меня в одну смену с Синь Сунь, что вскоре я мог запросто рассказать о любимом исполнителе её дедушки (Джонни Кэше) и городе, где родилась её мать (Роли). Невысокого роста, жилистая, на вид лет сорока, с цепочкой потускневших сердечек, набитых вокруг запястья. Её корыто было настоящим чудищем, жутким гибридом «Хамви» и старенького грузовичка для перевозки мебели. Я занял место в кабине за старой автоматической винтовкой, установленной на капот. С.П. скрючился в тайничке с партией алкоголя.
Синь перехватила мой взгляд, выруливая к воротам:
– Его отец умер, – веско заметила она. – Парню на это смотреть незачем.
– Я его предупреждал. Он волен сам принимать решения.
Она покачала головой, почесала в затылке:
– Он же ещё салага. Это ясно как божий день. Тебе ли не знать.
– Он уложил немало мертвяков. Ему не нужна мамочка, Синь.
Она уставилась прямо перед собой, стиснув руками руль.
Засранец, безмолвно резюмировала она.
Светофор переключился, и Синь снова продвинулась вперёд. Нас окружили синие плащи, вооруженные винтовками и планшетами. Передатчик нагрелся, я почти осязал их пальцы на моей шее, перебирающие лицензии и разрешения, список работодателей и внушительные долги. Капитан синеплащников пролистывал манифест, а его мордовороты инспектировали груз. Синь делала вид, что меня не существует, а я изо всех сил сдерживался, чтобы не хвататься за пушку, не хрустеть костяшками и любым другим способом не выдать, что напуган до усрачки. Я вслушивался в перестук шагов у нас за спиной и гадал, о чём думает паренёк, спрятанный среди бутылок алкоголя.
Шаги стихли. Хлопнула дверца, и капитан махнул рукой, пропуская нас дальше. Я приложил руку к полям воображаемой шляпы, а Синь пожелала ему удачного дня.
Ворота открылись, и мы выехали наружу.
Есть что-то в моменте, когда покидаешь город, отчего хочется напиться и кричать. Ты уезжаешь в пустоту фронтира и ощущаешь тяжесть топлива, сжигаемого с каждой милей. Долги, торговые центры, манифесты – вся эта мишура спадает, пока не остаёшься лишь ты, тишина и облака, обвивающие иссечённые дорогами горные массивы. Пока мы выезжали, я разглядывал деревья – листву едва тронула рыжина. Впереди расстилалось шоссе, петлявшее между могучих валов Голубого хребта – сплошь отвесные склоны и обрывы. Стоит удалиться на пятнадцать миль от Эшвилла, и уже трудно поверить, что кто-нибудь вообще когда-то жил в горах. Даже биллборды попадались лишь изредка, и те заросли кудзу [прим.: растение семейства бобовых, способное образовывать непроходимые заросли].
– Не хочешь его выпустить? – осведомилась Синь.
Я покинул место стрелка, перебрался с помощью крюка-кошки в грузовой отсек и просочился между тесными рядами паллетов с маркировками на португальском, итальянском и китайском. Всё добро мира, упакованное в ящики. Аварийное освещение едва теплилось, к тому же, хоть я не первый раз лазил по колымаге Синь, груз каждый раз лежал немного иначе. Я сдвинул коробку с консервированным супом с дверцы тайника, постучал трижды, подождал, постучал снова. Я услышал шорох щеколды изнутри и откинул люк. С.П., окружённый слегка раскачивающимися винными бутылками, таращился на меня, сложив руки на груди, как покойник. Его лицо покраснело, мокрые от пота волосы облепили лоб.
– Спасибо, – выдохнул он.
Я помог ему выбраться, протащил в кабину.
– Присядь-ка, – обратился я к нему, указывая на место стрелка.
Синь бросила взгляд через плечо и улыбнулась пареньку.
– Надеюсь, ты не прикладывался к виски, – заметила она мягко, явно поддразнивая. – Не хотелось бы мне, чтобы Коронер пришёл разбираться.
Я пытался отбросить образ Коронера, стоящего на пороге моего дома.
– Вот как? Ты либо умный, либо чокнутый. Не уверена, которое из двух.
– Полагаю, здесь, – с нервной улыбкой выдавил С.П., – это и к лучшему.
– Тут ты, быть может, и прав.
По обочинам маячили пустые указатели. Буквы давно облупились. Одинокая мёртвая женщина, однорукая, тощая, как скелет, хромала вдоль шоссе. Она то и дело натыкалась на ограждение, норовя в любой момент перевалиться через край и сгинуть в лощине. Синь и С.П. замолчали, а я высматривал птиц в небе.
Я так и не понял, что Коронер хотел мне сказать, отправляя на это задание. Когда я позвонил, чтобы согласовать поездку, то спросил о парне, но куратор лишь ответил, что босс считал эту операцию важной. «Позаботься, чтобы парень и его папаша вернулись с тобой, – сказал он. – Выполнишь задание, и всё будет путём».
Коронер не был идиотом – он должен понимать, что проповедник давно мёртв. Он что, хотел кинуть пацана на деньги? Чушь – для него эта сумма сущие копейки. Он требовал выполнения задания, но я не в толк не мог взять, почему. Ставки были мне неизвестны, я не представлял, что могу потерять.
Синь резко затормозила, вырвав меня из размышлений.
Я едва успел сгруппироваться, чтобы не влететь головой в лобовое стекло. Впереди на дороге лежал восемнадцатиколёсный грузовик. Кабина уткнулась в разделительную полосу, а задняя часть заблокировала половину шоссе – машина распласталась по полотну, как спящий кот. Задняя орудийная башенка превратилась в металлолом, скотосбрасыватель [прим.: щит из железных прутьев, листовой или литой стали, предназначенный для откидывания с железнодорожного пути препятствий (скота, снега, брёвен, автомобилей и т.п.)] искорёжило, выкрутив до полной потери функциональности. Вокруг кабины сгрудилась стайка красных медведей – судя по их виду, мёртвых – обрывавших обшивку. Медведи дружно отвлеклись от своего занятия.
Некоторые говорят, что глаза мертвецов пусты, но я так никогда не считал. Ты смотришь в них и видишь осуждение.
Когда проводники и дальнобойщики собираются вместе выпить, можно услышать разговоры о придорожных церквушках, где поклоняются красным медведям. Мы народ не слишком религиозный, но я верю слухам. Порой приходится молиться тому, что тебя пугает. А если тебя не пугает двенадцатифутовое чудище весом в три сотни фунтов [прим.: около 3,66 метра и 136 кг, соответственно], выведенное, чтобы пожрать максимально возможное количество плоти, считай, ты уже покойник. Компании вывели красных медведей, чтобы очистить леса от мертвецов, и на бумаге это выглядело замечательно – хищные боевые киборги, падальщики со скелетами, усиленными титаном. Предполагалось, что их невозможно инфицировать – настоящая ходячая крепость.
Загвоздка в том, что они всё равно заразились.
Я схватил С.П. за плечо, попытался вытащить его из кресла, но он сбросил мою руку. Четверо зверей отделились от группы, вразвалочку направились к нам. Синь вцепилась в руль, переходя на заднюю передачу. Приближающиеся мертвецы разбились на пары, огибая нас с флангов; те, что остались на месте, вырвали дверцу кабины у поваленного грузовика…
Ближайший к нам медведь качнулся вправо, из его головы брызнула кровь. С.П. невозмутимо развернул винтовку в сторону следующего зверя, затем слегка нахмурился, заметив, что первый медведь ещё двигался – челюсть держалась на лоскутах, и его мотало из стороны в сторону. Синь, поглядывая в зеркало заднего вида, держала руль ровно, сдавая назад так быстро, как только могла. Но медведи двигались куда быстрее, даже не сбавляя шага, пока С.П. стрелял им в грудь и голову. Наконец тот, с отстреленной челюстью, запнулся и упал мордой вперёд, словно у него закружилась голова или он выдохся. Поначалу мне показалось, что это С.П. его измотал, но нет – подвели задние лапы.
Оставшиеся три медведя оказались настолько близко, что я различал волокна мяса у них в зубах. Я склонился к уху С.П., перекрикивая грохот стрельбы:
Он коротко кивнул и сконцентрировал огонь на пространстве перед зверями. Вокруг суставов, где предплечья переходили в лапы, мяса было поменьше; красный мех и мышцы расползались, обнажая поблёскивавшее на солнце переплетение костей и металла. С.П. ни разу не промазал, но вскоре нам придётся перезарядить винтовку. Самый крупный медведь пошатнулся и рухнул на тротуар, ссадив морду об асфальт.
Последний бросился вперёд и врезался нам в капот. Машину тряхнуло, но Синь удалось выровнять грузовик. Медведь обмяк, отцепился и неподвижно замер на дороге. Синь сбросила скорость, и мы наблюдали за оставшимися мертвецами издали. Там собралось не меньше семи или восьми особей. Они уже разобрали кабину поваленного грузовика и приступили к трапезе.
– Мы можем поехать кружным путём, – вполголоса предложила Синь. – Уйти с шоссе по последнему съезду, потом пару миль двигаться в обход шоссе.
Я подумал о ребятах в центре круга мертвецов. Других дальнобойщиках. Возможно, проводниках. Интересно, знаю ли я кого-то из них?
– Да, – согласился я. – Давай так и поступим.
– Надеюсь, они были христианами, – едва слышно произнёс С.П.
Мы поговорили о своих близких. У Синь осталась полоумная мать, доживавшая свои дни в доме престарелых в Шарлотт. О бывшем муже и сыновьях она не обмолвилась ни словом. Моя дочь, уже взрослая, жила в фермерской колонии Монсанто на тихоокеанском побережье, и каждые пару месяцев присылала письма с просьбой выслать денег. Синь слышала эту историю уже с дюжину раз – или, по крайней мере, достаточно, чтобы решить, что всё это хрень собачья – но она по-прежнему наблюдала за мной со смесью теплоты и горечи в глазах.
С.П. поведал нам о своём отце, Джозефе. Поначалу паренёк говорил неохотно, односложно отвечая на расспросы Синь, но в итоге разговорился, сам, казалось, удивившись тому, как приятно рассказывать свою историю.
Джозеф не всегда освобождал души в дикой местности. Будучи юношей из Линчбургского Дозора, он ходил вдоль стены, убивая мертвецов. Джозеф бормотал молитвы с мальчишеских лет, учитывая нравы, царившие в городе, но не обрёл истинной веры, пока однажды летом в их краях не объявился странствующий проповедник. Джозефу тогда исполнилось двадцать, он недавно стал отцом, и даруемая им смерть особенно его тяготила, пусть даже он отправлял в последний путь давно сгнившие тела. Священник поведал ему, что души мертвецов не покидали увядшую плоть, и, несмотря на снедающие их голод и разложение, они всегда могли принять либо отринуть любовь Христа. Он вещал, что жизнь после смерти – шанс, лимбо плоти, и долг каждого христианина – молиться за потерянные души и предлагать им избавление. Подобно Христу, сошедшему в преисподнюю, чтобы забрать души язычников, верующим следовало странствовать по пустошам и справлять ритуалы по мёртвым.
Джозеф нашёл своё призвание. Он три года путешествовал со священником, проповедуя в огороженных стенами городах, обращаясь к мертвецам за их пределами и периодически возвращаясь в Линчубрг, чтобы передать жене и сыну деньги, собранные в церквях по всему Югу. Когда С.П. исполнилось семь, Джозеф вернулся домой и обнаружил осиротевшего, перепуганного сына – супруга угасла от пневмонии. Почти на год Джозеф оставил свою миссию и воспитывал мальчика, работая на стене, как прежде, но теперь вопия о спасении, когда начинял пулями ползущие тела.
Именно на стене ему было Откровение. Когда он выстрелил из винтовки в группку мертвецов в армейском камуфляже, ангел Господень овладел его языком и произнёс им слова на языке Еноха, слова, звучавшие в Царствии Небесном. Мертвецы замерли, чтобы послушать его проповедь, и он увидел свет Христов в их глазах. Он тут же убил их всех ‑ прежде, чем они могли бы пошевелиться или испытать сомнение. Он впал в экстаз.
С новым рвением Джозеф вознамерился вернуться в пустоши, на этот раз вместе с сыном. С.П. уже неплохо стрелял, став младшим дозорным. Странствующий священник перемещался на армированном грузовике, декламируя проповеди через динамики, но теперь Джозеф осознал, что стекло и металл отделяли его от душ, что ему надлежало спасти; он купил пару лошадей и научил С.П. ездить верхом.
– Погоди, – прервал я его. – Вы ездили верхом? Снаружи?
Я скосил взгляд на Синь. Она внимательно следила за дорогой, петляя по крутым горным серпантинам Северных Чероки. Мы еле ползли, но С.П. сказал, что мы уже недалеко от места, где он в последний раз видел Джозефа.
– А как же уцелеть в стычке с кем-то вроде тех медведей?
– Прошлой ночью мне повезло. Но перед отцом мертвецы расступаются. Он проповедует из седла.
Они расступаются, подумал я. Ну, разумеется.
– А что случилось потом? – поинтересовалась Синь. – Он тебя обучил?
– Больше рассказать нечего. Он научил меня ездить верхом, и мы путешествовали на лошадях. Мы довольно часто заезжали в церкви, чтобы не голодать, но у него душа не лежала к тому, чтобы проповедовать живым. Мы всё больше и больше времени проводили снаружи, отправили тысячи душ к Господу. Отец старался, как мог, обучить меня языку Небес, но мне не хватает… – он замолк, уставившись в окно. – Откровения, – вполголоса закончил он.
Шины взвизгнули, когда дорога замкнулась сама на себя, уходя в поворот под углом чуть ли не в триста шестьдесят градусов. Я скрипнул зубами, стараясь не смотреть на обрыв по левую сторону или на скалу по правую. С.П. наклонился вперёд, указал на граффити на камне:
Что-то ударило в бок грузовика. Справа, и очень сильно.
Мы со скрежетом слетели на обочину, сминая ограждение.
– Какого чёрта… – крикнула Синь.
Я перемахнул за сидение С.П., вытянул ремни безопасности и свернулся калачиком. Раздался ещё один мощный, сопровождаемый грохотом металла удар, затем ещё, а потом мир вокруг покатился кубарём и утратил чёткость. Облачко затхлого воздуха сопровождало взрыв, с которым сработали подушки безопасности. Я будто завис в невесомости, а затем гравитация резко вернулась, отозвавшись жутким хрустом в коленях и локтях. Я закрыл голову руками, как мог, но она неожиданно оказалась горячей наощупь, и меня окутала тяжёлая темнота.
Металл с жалобным визгом скрежетал о металл.
