Сегодня утром слепила ещё одного снеговика, пока погода радует плюсом.

Однако, белое на белом смотрится не очень, тем более, это же всё таки хтонь. Так что опять обсыпала землёй.

Уже нашёлся первый приспешник))

Страх - это хорошо. Страх - наш оберег, наш спаситель.  И иногда то, чего действительно стоит бояться, оказывается ужаснее любой фобии.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3 • 4 • 5 • 6 • 7

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Описывая свою собственную историю жизни со страхом, я с ужасом ожидала вашей реакции. Критики, которой, я искренне верила, достойна. Позвольте просто сказать – теперь я наконец-то смогла свободно выдохнуть впервые с того момента, как начала делиться здесь историями. То, что вы смотрите на меня как на человека, несмотря на то, что я совершила, – величайший дар. От всего моего горького сердца – спасибо вам.

Я начала публиковать эти истории, зная, что в конце концов смогу поделиться с вами миром, который обрела в нашей странной группе поддержки. Я изложила все истории, не раскрывая личности организатора, чтобы каждого участника вы могли принять без предвзятости. Мы вместе прошли семь ступеней. Остался одна.

***

После того, как меня отпустила дрожь от пережитых заново худших моментов жизни, я посмотрела на Алека, сидящего в паре стульев от меня.

Наверное, именно такой типаж вы представляете, вызывая в голове абстрактный образ мужчины. Приятная, почти безликая внешность, лет сорока, с современно подстриженными каштановыми волосами, ухоженной бородкой. Из-за линз очков в толстой оправе за миром наблюдали внимательные бледно-голубые глаза. Бежевая футболка с воротником на пуговицах, верхняя пуговица расстегнута, добротные синие джинсы. Я ничего не смогла понять по его внешности, поэтому заранее была заинтригована.

Заметив внезапное внимание, Алек усмехнулся.

– Да, я… – начал было он, но тут же осекся, увидев, как напряглись плечи Вало. – Я последний.

Мужчина поудобнее устроился на стульчике, не теряя безупречной осанки.

– Меня зовут Алек. Думаю, мой страх универсален. Возможно, большинство людей боятся этого, конечно, не до такой степени, как я. – Алек задумчиво потер подбородок большим пальцем. – У меня аутофобия. Я боюсь оставаться один.

Я кивнула, соглашаясь с его мыслью: большинство и правда боятся одиночества. Часть группы оказалась со мной солидарна.

– У меня было немного… необычное детство, – продолжил он, качая головой. – Отца я никогда не знал, а мать была невероятно, чрезмерно заботлива. Оглядываясь назад, думаю, что она просто отчаянно боялась потерять меня так же, как потеряла его. Но то, что я сейчас понимаю ее мотивы, никак не меняет того факта, что я оказался тогда единственным ребенком, у которого никогда не было шанса на личную жизнь. Я жил в одной комнате с мамой, она настояла на домашнем обучении. И мне никогда не разрешали выходить на улицу одному. Никогда.

Тиген лениво хохотнула, прикрыв глаза, держа у губ наполовину выкуренную сигарету:

– Черт, чувак. Как ты пережил ее?

Алек послал ей ухмылку в ответ.

– Я не понимал, насколько ненормально жил, когда был ребенком. Но, став чуть старше, – лет в десять-одиннадцать – начал догадываться и расстраиваться. Я видел по телевизору детей, играющих на улице. Детей, гуляющих без родителей, – недоверчиво размышлял он, глядя вдаль, будто и сейчас эта концепция была для него так же нова, как и десятилетия назад. – Я попытался раздвинуть границы, но она лишь удвоила усилия, все время не переставая повторять, что хочет меня защитить. Знаю, это звучит странно, но она была моей матерью, и я любил ее. Поэтому повиновался.

Мужчина лукаво улыбнулся в пустоту.

– Но я никогда не оставлял надежды вкусить свободы. Я не оставил мысли об этом, но точно понял, что она никогда не позволит мне быть нормальным ребенком, если постоянно ее тревожить. Поэтому дождался двенадцатого дня рождения и попросил ее позволить мне покататься по окрестностям на велосипеде. Не по подъездной дорожке, под ее неусыпным наблюдением из шезлонга, а по улице. Я умолял, умолял и умолял, заливаясь слезами, пока она наконец не сказала “да”.

– Ты хочешь сказать, что не ездил на велосипеде без мамочки до двенадцати лет? – не смог сдержать удивления Дон.

Алек медленно покачал головой:

– Да. И, честно говоря, я был очень удивлен, что она согласилась. В ночь перед днем рождения я едва мог уснуть, зная, что проснусь в самый волнующий день моей юной жизни. Первым делом утром я отметился у мамы, а потом побежал в гараж за велосипедом. В ужасе она осталась смотреть из окна, как я поехал по подъездной дорожке и дальше на улицу. Впервые в своей жизни я был совершенно и абсолютно одинок. – Он поднял густые брови, подчеркивая последнее слово. – Я чувствовал ветер в волосах, наконец-то смог сосредоточиться на своих мыслях… Почти уверен, что съел жука, но мне было все равно. И примерно на середине пути по запланированному маршруту что-то схватило меня.

– Боже милостивый, – пробормотала Эди, закрывая хрупкими ладошками рот.

Кивнув, Алек продолжил:

– Я свалился с велосипеда, расцарапал локти и колени об тротуар, подвернул лодыжку… А на земле у своего лица увидел две большие ступни, грязные и босые. В ужасе я поднял глаза на пожилого мужчину с сальными черными с проседью всклокоченными волосами, смотрящего на меня сверху вниз. На лбу у него был вырезан перевернутый крест – символ зла, так говорила мне мать, – из раны по изможденному лицу струйкой текла кровь. Он наклонился ко мне и сказал: “Привет, парень”. – Алек подражал голосу незнакомца. Серьезный, угрожающий тон. – Я понятия не имел, что делать, забормотал что-то о том, что он может забрать велосипед, если захочет… Но он только фыркнул, смачно харкнул на тротуар и сказал, что не хочет велосипед… он хотел меня.

– Не стоит говорить, что я испугался. Я вскочил на ноги и побежал так быстро, как только мог, но все же двигался медленно из-за подвернутой лодыжки. Мужчина шел за мной, осыпая невнятными проклятиями и угрозами: “Я доберусь до тебя, парень! Я отрежу твой маленький член и высосу кровь!! Я отдам твое тело сатане!”

Томасин вздрогнула, представив эту картину, Алек все повторял бредовые слова незнакомца, с выпученными глазами и покрасневшим лицом, пока, наконец, не остановился ненадолго, чтобы передохнуть, и мы сидели молча, пока он не успокоился.

– Я едва смог обогнать его. Ворвался в дверь, бросился в объятия к матери, рыдая так, что и слова не мог из себя выдавить. Когда я наконец смог объяснить, что произошло, она лишь проворчала, что соседи-сатанисты совсем распоясались. Предложила пойти забрать велосипед и попробовать еще раз в другой день, но… ущерб уже был нанесен, – вздохнул он, торжественно качая головой. – Больше я никогда не хотел кататься на велосипеде. И в принципе все время сидел дома. Пару недель спустя, я смотрел телевизор, пока мама готовила ужин. Позади что-то зашуршало, и, оглянувшись, я увидел все того же мужчину, стоящего в кустах за окном. И он смотрел на меня.

Алек вздрогнул всем телом.

– После этого я больше не мог оставаться один. Никогда. Динамика отношений между матерью и мной изменилась: внезапно я стал нуждаться в ней больше, чем она когда-либо нуждалась во мне. Я тенью ходил за ней по дому. Забирался к ней в постель каждую ночь, не в силах заснуть один даже при том, что мы делили комнату… Никто больше не застал бы меня в одиночестве.

В зале повисла тишина. Выждав немного, Сесилия мягко спросила, настаивая:

– И что случилось дальше, Алек?

Он пожал широкими плечами.

– Так мы и жили долгое, долгое время. Пару лет назад она заболела. Мы пытались бороться, но болезнь прогрессировала агрессивно и быстро. Несколько лет я заботился о ней так же, как она заботилась обо мне всю жизнь. В ее последнюю ночь я сидел у ее кровати, пока она спала. Вдруг она открыла глаза, взяла мою руку в свою, посмотрела мне в лицо и сказала, что должна кое-что мне открыть. Я ответил, что она может доверять мне во всем, в чем угодно… Тогда она сжала мою руку и сказала: “ Что ж, сынок, я сильно тебя поломала, правда?” Я покачал головой, попытался сказать ей, что она всегда видел от нее только доброту, но она прервала меня… и рассказала.

Алек потер ладони, не находя себе места.

– Тем утром, в мой двенадцатый день рождения… это она сделала. Она наняла того ужасного человека, чтобы он напугал меня. И снова заплатила, чтобы он вернулся еще раз.

– Какого хрена? – выпалила я, не веря своим ушам.

Алек только кивнул. И добавил:

– Сказала, что слышала о сатанинских культах. Что боялась потерять меня, не хотела видеть, как мне больно, поэтому специально напугала так, чтобы я забыл про независимость. Она все извинялась и извинялась, настаивая, что сделала это только ради моей безопасности, но меня вдруг охватила ярость. Я схватил одну из подушек и просто… Задушил ее.

Вало уронил голову на руки в очевидном шоке.

Алек оглядел комнату, оценивая нашу реакцию.

– Первые несколько минут после того, как ее сердце перестало биться, я был… воодушевлен. Но это чувство быстро покинуло меня, сменившись знакомым страхом. Я какое-то время так и держал ее в той постели, пытаясь представить живой, пытаясь притвориться, что она все еще со мной, но компании ее трупа было недостаточно, чтобы унять мой страх. А пару недель назад она начала пахнуть. Пришлось от нее избавиться. Но одиночество, и – что более важно – абсолютный ужас только усилились.

У меня в животе внутренности скрутило в узел от его слов.

– Поэтому я пригласил вас всех, – признался Алек, пожимая плечами. – Потому что так я беру под контроль свой страх. Я знаю, что мать обманула меня, но все же она была права… просто от одних ваших историй я больше, чем когда-либо, убедился, что мир полон опасностей, особенно когда ты один. С вами мне больше не придется оставаться одному.

Сесилия усмехнулась, складывая на груди руки в черной кожанке:

– Серьезно? – скептически огрызнулась она.

Мужчина холодно посмотрел ей в глаза:

– Могу с уверенностью заверить вас, что серьезно.

Томасин взвизгнула, вскочила со стула, но Алек схватил ее за предплечье.

– Села. Быстро, – скомандовал он сквозь сжатые зубы, рывком отправляя ее обратно на пластиковую сидушку. – Никто из вас не покинет этой комнаты. Я обезопасил здание. У нас здесь есть все, чтобы выжить.

– Алек, – пораженно начала Эди, – ты не можешь заставить нас остаться здесь.

Он только усмехнулся.

– Не могу? Вы дали мне все, что нужно, чтобы заставить вас остаться. Каждый из вас подробно описал свои фобии, и мне остается только использовать их против вас же.

Дон резко встал, опрокинув стул:

– Пошел ты, Алек. Я не позволю запирать себя, как животное в гребаной клетке. – Он буквально кипел. – Я ухожу и предлагаю всем последовать моему примеру.

Коренастый мужчина повернулся к двери, теннисные туфли заскрипели по вытертому линолеуму. Алек вытащил пистолет из-за пояса сзади, направил его в спину Дону…

– НЕТ! – завопила я, но поздно.

Три выстрела прогремели по комнате, оглушив нас. Дон качнулся вперед, ноги его подкосились, заставив упасть на колени. Пораженный, он повернулся через плечо…

– Да ты, блядь, издеваешься…

И рухнул замертво.

– ДОН! – Сесилия вскочила с места и бросилась к Дону, чтобы помочь ему, но всем было ясно, что мы уже ничего не можем сделать. Мы же сами оставили телефоны за дверьми комнаты, чтобы “обеспечить конфиденциальность”.

Нерешительно я тоже встала и прокралась к Сесилии, не отводя взгляда от пистолета. Ничего не произошло. Остальные присоединились к нам, постепенно образовав круг скорби о человеке, которого практически не знали.

Алек медленно подошел к нам, хихикая, ткнул пистолетом на раны от пуль, испещрившие спину Дона и спросил:

– Эй, Ева… А эти дыры пугают тебя?

***

Несколько месяцев мы провели в том зале под бдительным оком Алека. Он закопал Дона во дворе церкви, рядом со своей матерью. Сесилия несколько раз пыталась убежать, но он не лгал, сказав, что “обезопасил” церковь. В любом случае окрестности были абсолютно пустынны. И каждый раз, когда она пыталась убежать, Алек ловил ее и на несколько часов запирал в шкафу. Совершенно одну… не считая часов. Ее крики разбивали мне сердце.

Сесилия стала только смелее в плену, а вот обо мне такого сказать нельзя. Слабость. молчаливость, покорность – вот что надолго досталось мне. Очевидно, эти черты характера Алек находил привлекательными, потому что я явно ему понравилась. Видя, что я никогда не сопротивляюсь – да и понимая, что одной рукой сложно дать отпор, – он стал понемногу доверять мне больше, чем другим. В награду за послушание он давал мне ручку и бумагу, чтобы  смогла написать книгу, о которой мечтала. Приносил кусок торта, полакомиться после ужина. Или позволял на несколько минут выйти во двор и почувствовать солнце на лице.

В один из дней во дворе созрели яблоки. И, когда ветви дерева отяжелели, Алек взял меня с собой собирать урожай. Он держал корзину, пока я рвала плоды. А как только корзина наполнилась, я вытащила свой складной нож – тот самый, которым когда-то опилила себе руку, тот самый, который всегда ношу в заднем кармане, тот самый, который я надежно спрятала, когда Алек выносил из зала тело Дона, оставляя кровавый след, – и несколько раз вонзила его в шею мужчины. Он попытался сопротивляться, но оказался не готов. А я напротив. Я постепенно готовилась к этому моменту с той секунды, когда Дон упал на землю.

– Шшшш, Алек, – ворковала я лежащему на траве мучителю, захлебывающемуся собственной кровью среди разбросанных алых яблок. – Тебе больше не придется быть одному.

Когда я убила в первый раз, это было случайно. И вина почти захлестнула меня с головой.

Во второй раз я убила намеренно. И ни черта не почувствовала.

***

Я помогла другим членам группы, но нам все еще только предстоит вернуться домой – будто бы нам есть куда возвращаться. Мы пришли сюда в отчаянии, в последней попытке найти способ жить нормальной жизнью. Пришли, потому что фобии отняли у нас все: семьи, друзей, чувство безопасности… И поэтому решили здесь и остаться. В месте, которое адаптируем под наши потребности, с людьми, понимающими нас, как себя.

Томасин с радостью разбила зеркало в ванной комнате, заглушив непрестанный стук.

Я помогла Эди заколотить дверь в подвал, отрезав единственную лестницу в старой церкви.

Сесилия растоптала все чертовы часы в здании.

Тиген устроила себе спальню в чулане для метел. И благодарна нам за то, что мы запираем ее каждую ночь.

Мы прочесали всю церковь в поисках ненавистных восьмерок ради Вало. И уничтожили их. А если он все же где-нибудь наткнется на чертов символ, мы всегда рядом, чтобы похлопать его по плечу и вернуть к реальности.

Мы выкопали тело Дона, освободив его из темноты, которой он так боялся. И сожгли останки самым ярким огнем. А потом собрали пепел и оставили в стеклянной урне под лампой, которую никогда не выключаем. Для Дона свет больше никогда не погаснет.

Алека мы похоронили рядом с его матерью. Так и не решили, было ли это проявлением доброты или наказанием, но это казалось правильным.

С моей фобией оказалось сложнее, но Сесилия обнимает меня каждый раз, пока не закончится приступ, а когда я успокаиваюсь, камни на ее повязке скользят по моему лицу и наши губы встречаются.

Мы живем так уже год, выезжая только чтобы пополнить припасы. Понимаю, возможно, не такого конца вы ждали, но хочу, чтобы вы знали: мы счастливы здесь. Сесилию больше не мучает бесконечное тиканье. Томасин не избегает отражений. Вало не выпадает из жизни. Эди спокойно ходит по земле, не проваливаясь в безумие. Тиген больше не волнуется о том, что творит ночами. А Дон нашел покой в свете.

И я… ну я нашла всех их. Каждое утро меня встречает лучезарная улыбка Сесилии. Днем Тиген угощает меня сигареткой за чаем. Я каждый день говорю Томасин, что она прекрасна, а она иногда делает мне макияж. Долгими часами мы беседуем с Вало, чей интеллект поражает меня. Эди наливает мне бурбон вечерами. Наши взаимоотношения заполняют пустоту в моем сердце, которая разверзлась после смерти моей собственной бабушки. Она умерла раньше, чем я перестала употреблять, раньше, чем я успела сказать ей, как много она для меня значила. И каждую ночь перед сном я кладу руку на лампу Дона, чтобы впитать ее тепло.

Так что пожалуйста, не нужно жалеть ни меня, ни кого-либо из нас. Мы не заперты здесь, остаться – наш выбор. Здесь мы в безопасности от мира, а мир в безопасности от нас. Вместе мы построили новый мир, в котором можем постоянно поддерживать друг друга.

Вместе мы построили мир без страха.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Мне страшно говорить об этом, но я знаю, что, раз сама пришла в группу и сама решила остаться, нет смысла сейчас пытаться повернуть все вспять. Вот моя фобия. И мой страшный секрет.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3 • 4 • 5 • 6

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Я знала, что этот момент наступит, но, когда начала рассказывать вам чужие истории, не думала, что меня будет так сильно беспокоить перспектива разоблачения моего собственного позорного прошлого перед толпой незнакомцев. Возможно, потому, что я стала воспринимать вас скорее как друзей… В каком-то смысле вы стали для меня продолжением моей группы поддержки… и сейчас вы нужны мне больше, чем когда-либо. Я с трудом могу печатать это, потому что я следующая.

***

Когда Тиген закончила свой рассказ, в горле у меня встал комок. Беспокойство нарастало, без предупреждения разрушив атмосферу безопасности. Было приятно слушать истории других участников. Приятно понимать, что я не одинока в своем страхе, понимать, что и другие люди так же много потеряли или были доведены до крайности своими фобиями. Тем не менее, впервые с тех пор, как прочла объявление на доске, я осознала, что мне здесь не место, Я не заслуживала быть среди этих людей.

С колотящимся сердцем я вскочила со стула так резко, что хрупкие ножки заскрежетали по линолеуму, разбивая тишину.

– Что случилось, дорогая? – озадаченно спросила Эди, заглядывая мне в глаза. Сострадание и замешательство смешались на ее морщинистом лице.

Я просто покачала головой, не находя слов из-за страха.

– Твоя очередь? – спросил Вало, нахмурив брови.

Я кивнула, вся дрожа, боясь, что вот-вот польются слезы.

– Садись, пожалуйста. Мы хотим услышать твою историю, – мягко сказал Алекс.

– Вы не понимаете, – задохнулась я, смаргивая слезы. – У меня нет никакой трагической предыстории, как у вас. Я не должна быть здесь. Я просто боюсь.

Сесилия наклонилась вперед, камни на ее повязке блеснули, преломляя свет.

– Мы понимаем. Больше, чем кто-либо другой, понимаем. Бояться – нормально. Мы все боимся, – заверила она. Группа кивнула, подтверждая ее слова. – Что-то привело тебя сюда сегодня так же, как и всех нас. Фобия управляет твоей жизнью. Расскажи. Пожалуйста. Мы хотим знать.

Что-то в тоне ее голоса, обеспокоенном взгляде единственного глаза, успокоило меня. Я снова села, кивнула и ответила:

– Хорошо. Я расскажу. Но предупреждаю: эта история показывает меня не с лучшей стороны, но это худшее, что было в моей жизни… Я доверяю вам. Меня зовут Эвина, но предпочитаю Ева. У меня трипофобия… страх перед плотным скоплением отверстий.

– Разве не эту “фобию” придумали вы, миллениалы? – спросил Дон, игриво улыбаясь. Я напомнила себе, что не нужно воспринимать его слова всерьез.

Слегка усмехнувшись , я улыбнулась ему в ответ. Это мне приходится слышать часто.

– Да, ее определили совсем недавно. Но, как уже говорила Эди, у нас не всегда есть названия для вещей, которые и без этого весьма реальны. – Я вытерла потную руку о грубую ткань джинсов. – Кроме того, исследования подтверждают, что у трипофобии может быть эволюционная основа – некоторые ядовитые животные имеют узоры, похожие на скопления отверстий, например, сот, кораллов, семенных коробочек лотоса…

Одно упоминание о моих триггерах тут же спровоцировало их яркие образы. Десятки плотно сгруппированных дыр, таких безобидных и таких необъяснимо ужасающих… Я сразу начала чесаться. Инстинктивно, бессознательно: сначала затылок, затем шея… Моя фобия не просто вызывает страх – она влияет на мою кожу, заставляет меня покрываться мурашками. Я будто чувствую раскрывающиеся дыры на своем теле, пузырящиеся от зудящей инфекции. Раздражение, которое невозможно утолить. Я задрала рукав зеленой фланелевой рубахи, чтобы почесать предплечье, впервые за вечер обнажив культю на месте левой ладони.

– Я боялась с детства, – продолжила я, пытаясь прочистить пересохшее горло. – Родители не могли понять, что со мной не так, я тоже не знала… Просто отчетливо понимала, что не могу вынести вида граната, не могу пробираться по лужам возле дома, почти ничего не могу сделать, постоянно не думая о том, что могу случайно увидеть. В детстве у меня не было друзей, я и с семьей не была близка… Я попала на терапию, когда уже была взрослой. Научилась множеству механизмов преодоления трудностей, которые мне кое в чем помогали, но в основном просто позволяли избавиться от вечного беспокойства. Но даже тогда… если бы меня застали врасплох, ничего было бы уже не поделать.

Я вздохнула, ощущая, как в животе разверзается огромная яма сосущей пустоты.

– В конце концов, я обратилась к наркотикам. Тяжелые, легкие, мне было все равно. Что угодно, только бы переключить мое внимание… но ничего не действовало на меня так, как мет.

Я оглядела группу, пытаясь оценить реакцию на такое признание. Ничего, кроме ненависти и отвращения, я и не могла ожидать, ничего кроме того, с чем столкнулась дома. Моя мать билась в истерике, криком выплескивая на меня стенания о жизни, которую я потеряла. Незнакомцы насмехались надо мной, задрав носы, когда я лежала на пляже под кайфом… Но никто в группе не выказал никакого неодобрения. Они все еще смотрели на меня, легко кивая, приглашая продолжать.

– Когда я принимала метамфетамин, какой-нибудь процесс маниакально забирал все мое внимание, и я могла сосредоточиться на нем, а не на своем беспочвенном страхе. Я часами могла чистить раковину в номере мотеля. Или сесть и писать книгу, которую всегда хотела написать. Или до изнеможения рассуждать о чем-нибудь до тех пор, пока не кончатся последние слова, – объясняла я, вдруг почувствовав себя такой несчастной из-за того, что не поняла, к чему может привести такой эффект, пока не стало слишком поздно. – У меня был всего один друг. Он же был моим дилером.

Воспоминания нахлынули мгновенно: громоподобный гул, острая боль, всплеск внизу… но, каким-то образом, прежде всего дыры.

– Не могу сказать, что много помню из того, чем мы занимались, но я заботилась о нем, и мы были… близки. Настолько близки, насколько могут быть два человека постоянно витающие в облаках и никогда не возвращающиеся на землю.

Боль и вина снова накатили, выбивая слезы. Тоска и отчаяние заполнили мой разум.

– Несколько лет назад меня разбудило его сообщение. Он писал, что только что получил партию от нового дистрибьютора и хочет попробовать вместе со мной. Я, конечно, согласилась. Мы договорились встретиться на нашем обычном месте: скалах с видом на океан. Я села в машину и отправилась туда, как только стемнело. Он уже был на месте. Сидел в кузове своего грузовика и осторожно насыпал белый порошок на фрисби. – Я вздохнула, покачав головой с грустным смешком. – Я села рядом. Он картой разделил порошок на две тонкие дорожки – наш старый ритуал… предложил мне первую, а потом сам прикончил вторую дорожку.

– И… вау, – резко выдохнула я, подчеркивая глубину удовольствия. – Это было совсем не похоже на то, что я когда-либо раньше испытывала. Мгновенный прилив кайфа, я даже на мгновение подумала, что у меня передозировка… Помню, как подумала, что если это смерть, то она чертовски хороша. Но я, конечно, просто улетела, как гребаный воздушный змей, как и сотни раз до того… но очень скоро поняла, что что-то шло не так. Мы перепрыгнули через перила смотровой площадки, к скалам. Высокий, не меньше пары метров обрыв вел к небольшой площадке перед отвесным склоном, идущим до самой воды. Несколько минут все было нормально – по крайней мере в том смысле, который мы вкладывали в слово “норма”. Мы зацепились языками за случайную тему и начали бесконечно раскручивать ее, будто открывая вселенскую истину о чем угодно, от тостеров до того, почему на женских джинсах есть такие маленькие кармашки. – Я мрачно усмехнулась над прошлой версией себя, которая сейчас глубоко смущала меня нынешнюю. – А потом у меня начались галлюцинации.

Слабый вздох сорвался с губ Томасин:

– Что ты видела?

Я пару раз провела короткими ногтями по культе, стараясь унять воображаемое раздражение.

– Галлюцинации от мета – не редкость. Но обычно случаются слуховые. У меня никогда не было визуальных галлюцинаций до… той ночи.

Я вздохнула, оглядывая круг лиц, проникнутых очевидным состраданием. Состраданием,которому скоро было суждено уступить место осуждению.

– Уверена, вы знаете о том, что стабильно употребляющие метамфетамин получают бонусом болячки на коже. У моего друга они были довольно-таки сильно заметны. Никогда до того они не вызывали у меня раздражения, ведь были похожи скорее на плоские струпья, чем на дыры, но в ту ночь я увидела… как язвы начали, кхм, расширяться… углубляться, будто проедая плоть, пока его кожа не оказалась усеяна гигантским скоплением… дыр.

Слезы навернулись мне на глаза. Я стиснула зубы, стараясь справиться с собой. Эди положила руку мне на колено, мягко проговорив:

– Не торопись, дорогая.

И этого было более чем достаточно, чтобы слезы прорвали плотину.

В тот момент я просто хотела замолчать и забыть эту историю. Как и сейчас. С той ужасной ночи я прятала стыд за свой поступок в глубинах сознания, я каждый день страдала под бременем вины и знаю, что заслуживаю этого. Нужно было продолжать, чтобы эта пытка закончилась. Я утерлась рукавом, жалея, что не захватила носовой платок, и снова начала говорить:

– Я… я просто уставилась на него. Скорее даже на д-дыры, и тревога начала перерастать в страх. Стимулятор, который я так охотно приняла, – а ведь я даже не знаю, был ли это мет, – определенно не собирался мне помогать. Впадины на его коже становились все глубже, бездоннее, лишая меня дара речи. И… и я заметила, что что-то, кхм… лезет из них.

Я застонала, стараясь изгнать из памяти жуткие образы.

– Из его щеки вылезла первая личинка. Раздувшаяся, огромная, гребаная личинка! Края раны растянулись и побелели, выдавливая на свет жирное, бледно-желтое тело, покрытое черными пятнами. Дыра сжала влажные воспаленные края, оставив мерзкую тварь извиваться на лице моего друга. А потом наружу прорвалась еще одна, из подбородка. И еще. И еще. Из шеи, из плечей, из предплечий. Они, блять, просто лезли и лезли, сотни жирных мерзких личинок, пока его лицо не скрылось под ними, пока мерзкие твари не покрыли его руки, как пара извивающихся рукавов.

А потом личинки стали лопаться. Мухи, покрытые липкой слизью, выбирались из морщинистых тел, суча лапками, тряся слюдяными крыльями, сбрасывая шелуху пустых шкурок на землю, как снег. Под его ногами вырос целый сугроб… Меня отчаянно вырвало, и тут он спросил, что, черт возьми, происходит… я снова подняла на него глаза, но увидела только кишащий рой мух, – простонала я, снова оглушенная громоподобным жужжанием. – Сотни огромных – невероятно огромных, каждая размером с яйцо, – мух, с покрытыми грубой щетиной жирными сегментированными телами, парили на тонких, как бумага, крыльях прямо ко мне… В тот момент все казалось таким реальным, клянусь своей никчемной жизнью, я была уверена, что сейчас эти мухи-паразиты доберутся до меня и отложат яйца в моем теле, если я… если я не остановлю их.

Несколько участников группы побледнели от осознания. Мне подумалось, что теперь-то некоторых точно стошнит. Алек же спокойно спросил:

– Как ты остановила их, Ева?

Отдавшись своей муке, я больше не стала сдерживать слезы. Хотя в тот момент я вряд ли что-то могла контролировать.

– Я отчаянно отмахивалась от мух и вдруг увидела, что личинки все еще лезут из него, вырываются из его тела, превращаются в чудовищных монструозных насекомых, в бесконечном цикле, который закончится только когда эти твари пробурятся мне под кожу, чтобы все началось заново. Чтобы мое тело покрылось дырами… и я… ну, я… я просто… Я не могла этого допустить. Первобытный инстинкт “бей или беги” работал на полную… Я… толкнула его. Он споткнулся и подошел к краю обрыва, пытаясь восстановить равновесие. Еще толчок… и он полетел вниз. Я осознала это, только когда рухнула на колени, обдирая кожу о шершавый камень, потому что он успел схватить меня за левую руку. Мой друг смотрел на меня, зависнув над пенящимися на скалах камнями, хотя я едва видела его сквозь пелену мух. Едва могла соображать из-за оглушительно жужжания. И он умолял меня о помощи.

– Черт, – протянула Тиген, раздавливая в труху окурок и тут же снова прикуривая. От вони застоявшегося табачного дыма и воспоминаний о той кошмарной ночи у меня поплыла голова. – Что ты сделала?

Я уставилась на истертый пол, не в силах поднять глаза на группу.

– Я… кхм, я все переводила глаза с облака огромных мух на кишащее месиво личинок, извивающихся на руке, которая… которая будто слилась со мной, срослась в одну общую искореженную конечность… пока дыры не поползли и по мне. Я могла бы вытащить его. Должна была. Но ощущение шевеления под кожей лишило меня остатков разума. Я вытащила перочинный нож из заднего кармана джинсов, приставила острие к коже… выдохнула… и начала пилить.

От воспоминания, как нож царапал кость, как вибрация расходилась по всей руке, будто само мое существо раскалывалось, слезы снова полились из глаз, пятная штаны на коленях.

– Понимаю, как нелепо это должно звучать, но я совершенно не соображала. Боль была просто… невообразимой, но еще хуже были его мольбы. С каждым моим ударом ножа он все просил и просил сохранить ему жизнь, пока я не перепилила кости и гравитация не сделала свое дело, разорвав плоть и увлекая часть меня вместе с ним в океан внизу.

Я впилась ногтями в ладонь.

– В больнице мне почистили рану… Я сказала, что сама сделала это с собой. Не совсем ложь, но проявление трусости. Когда стало ясно, что я под метамфетамином, все расспросы сразу кончились. Я сбежала из города. переехала сюда… привела себя в порядок, насколько это было возможно. Тело моего друга нашли через несколько дней после трагедии, но моей кисти нигде не было. Все списали на случайное падение… Копам и правда глубоко наплевать на наркоманов, – с горечью заметила я, прекрасно зная, что я все еще остаюсь единственным человеком, кого можно тут было обвинить.

– Мне нечем оправдать свой страх, и от этого мне еще хуже. Все ваши фобии имеют точку отсчета, все они чем-то вызваны, а моя просто всегда была со мной. Хотя с той ночи, когда я потеряла руку, дела пошли хуже… До того момента я никогда не понимала, что так пугало меня в скоплении дыр.

Я сжала культю, собираясь с духом.

– Теперь я знаю, что боюсь не дыр, а того, что скрывается внутри них.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Фобия управляет нами. Фобия диктует, как реагировать на даже самые безобидные вещи. Фобия уничтожает нас. И может обернуться чем угодно, если мы попробуем контролировать ее.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3 • 4 • 5

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Должна признать, что по мере того, как мы приближаемся к моей очереди делиться, я чувствую, как внутри растет такое знакомое беспокойство. Фобия привела меня к нескольким ужасным поступкам, и мне будет не просто рассказать вам об этих событиях, вам, проявившим такую доброту и участие. Я поделилась некоторыми комментариями с Эди и она была так тронута потоком сострадания..

Остается только надеяться, что и мне достанется хотя бы толика, хотя я знаю, что совершенно не заслуживаю этого.

***

Теперь настала очередь Тиген, молодой женщины, истощенной и изможденной. Я дала бы ей около двадцати лет. Женщины, не выпускавшей из рук сигарету. Женщины с впалыми щеками, запавшими серыми глазами. Она выглядела так, будто за последний год ни разу нормально не поела. Вьющиеся светлые волосы, тусклые, блеклые и пожелтевшие от сигаретного дыма ногти только подкрепляли это предположение. Безразмерный свитер сидел на ней как мешок, спадал с костлявого плеча, леггинсы, заправленные в пару угг, плотно облегали узловатые колени.

– Я Тиген, – пробормотала она, прикуривая очередную сигарету в пламени дешевой зажигалки. – Прежде чем начну, я бы хотела кое-что прояснить. Уверена, вы все думаете, что поняли, что со мной: “Гляньте на эту костлявую задницу, у нее точно расстройство пищевого поведения, она, наверное, боится еды, бла-бла-бла…”

Она насмешливо протянула каждое слово, которое сейчас блуждало в моей голове, заставив мои щеки виновато вспыхнуть. А меня задаться вопросом: что думали остальные обо мне и моей обрубленной руке.

Вся группа смущенно молчала. Тиген цинично усмехнулась:

– Так и думала. Технически, эти предположения верны, в некой степени, по крайней мере, но я здесь не поэтому. У меня ангинофобия – боязнь задохнуться, – пояснила она, выпрямляясь на стуле.

Не могу себе представить, как ей удавалось так долго сидеть на практически голых костях.

– У меня и правда расстройство пищевого поведения, но с анорексией оно не связано. А связано со сном. – Тиген затянулась, прежде чем продолжить. – Я ем во сне. Навязчиво. Я не осознаю себя в этот момент, не знаю, что делаю, не знаю даже, что снова ела, просто на следующее утро просыпаюсь с хрипотой и ощущением застрявшего в горле куска. Учитывая, как стремительно проходят эти эпизоды – иногда даже меньше десяти минут – не удивлюсь, если я правда активно давлюсь в это время. Я вспоминаю, что произошло, только когда обнаруживаю кухню полностью разгромленной. Везде разбросаны кастрюли и сковородки, пустые коробки из-под закусок и сладостей. На полу лужи чего-то липкого, вперемешку с крошками. Остатки моего безумного пиршества, – выдохнула она, завитки дыма запутались между потрескавшимися бледными губами. – И я могу съесть самые странные вещи: проглотить бутылку сиропа, зачерпывать пригоршнями арахисовое масло и поглощать его в огромных количествах. Ем даже то, что никогда не подумала бы положить в рот в сознательном состоянии. Я веганка, но во сне съедала все запасы сливочного масла моей соседки, а однажды целую банку майонеза, – рассказывала она, давясь от одной мысли.

От ее слов даже у меня болезненно скрутило живот. Тиген снова затянулась, гипнотизируя нас тлеющим угольком на конце сигареты.

– Закончилось все тем, что мне пришлось съехать. Слишком сильно на меня давило отвращение из-за поедания продуктов животного происхождения и стыд, неизбежно накрывавший каждый раз, когда я пыталась как-то объяснить свою проблему… Я собрала вещи, мою любимую крысу Рекса…

Резкий выдох Томасин прервал рассказ. Вся группа обернулась в ее сторону, и девушка зарделась от смущения.

– Простите, – пискнула она. – Я просто не люблю крыс… эти хвосты… они выводят меня из себя.

Тиген свирепо зыркнула на нее:

– Крысы очень умные, добрые и социальные существа. Из них выходят отличные питомцы, – заметила она с ноткой разочарования. – Я слушала о твоем странном дерьме, а теперь ты послушай о моем.

Томасин застенчиво кивнула, вся пунцово-красная:

– Прости.

Тиген снова крепко затянулась, стараясь успокоиться.

– Продолжай, когда будешь готова, дорогая. Мы все внимание, – мягко проговорила Эди.

– Спасибо. – Томасин благодарно повернулась к ней, выпуская дым из уголка рта в противоположную от пожилой леди сторону. – Я переехала в собственную квартиру вскоре после начала “эпизодов”. Подобное расстройство довольно часто развивается в зрелом возрасте. Я пыталась как-то его контролировать… Делала все как надо: изучала тему сна, принимала лекарства, терапию, даже пробовала гребаный гипноз, – описала она с мрачным смешком, постукивая сигаретой по пепельнице. – Ничего не помогло. В конце концов я сдалась и просто решила, что, раз не могу контролировать себя, изменю то, что контролировать могу. Чтобы максимально смягчить урон. Я полностью расчистила кухню и проход к ней, заперла все ножи, чтобы как минимум быть в безопасности. И начала запирать любую еду, чтобы добраться до нее было сложнее… и знаете что? – решительно спросила Томасин, слегка округляя серые глаза с темными кругами под ними. – Это сработало. Больше никаких пробуждений среди руин кухни, никакого стыда, смущения или потери контроля. Больше вообще никаких эпизодов.

Она затушила окурок в пепельнице, бросила его внутрь и достала следующую сигарету. Нескончаемый цикл.

– Но я забыла самое главное, – пробормотала она еле внятно, сжимая губами сигарету.

Щелкнула зажигалка, выпуская хилое пламя. Пауза обострила наше любопытство.

– Что ты имеешь в виду? – не выдержал Вало.

Тиген несколько раз быстро затянулась, раскуривая сигарету, прежде чем ответить:

– Проблема была не в еде, а во мне. Однажды утром я проснулась со знакомым ощущением першения в горле, но кухня была чиста. Я сразу почувствовала облегчение. Отперла все ящики, чтобы приготовить завтрак и в кои-то веки почти наслаждалась ощущением утреннего голода. А потом пошла в свободную комнату, чтобы выпустить Рекса, но обнаружила, что клетка открыта, а он… пропал. Я забеспокоилась, и тут запах рвоты, кислый и едкий, ударил мне в ноздри. Я последовала за ним в угол комнаты и, ну… и нашла его.

Тиген оглядела комнату и серьезно предупредила:

– Если вам сложно слышать о страданиях животный, я все пойму… быть может, вам стоит выйти из комнаты на пару минут. – Она смотрела на нас в поисках любого движения или реакции, в подтверждение своих слов стряхивая столбик пепла.

Никто не подал ни звука. И она продолжила.

– Я нашла свою крысу мертвой в луже рвоты. Тельцо было целым на вид, но внутри… все крохотные косточки… они были раздавлены. – Тиген едва выдавила последние слова, задыхаясь.

– О, Тиген… – ласково проговорила Сесилия, стараясь утешить безудержно рыдающую теперь женщину. – Мне так жаль.

Тиген медленно покачала головой, стараясь собраться с силами и продолжить свой рассказ. Несколько дрожащих долгих затяжек успокоили ее.

– И тогда воспоминание о событиях ночи поразило меня так же как и раньше, с любым другим эпизодом. Сразу, как только доказательство безумия оказалось у меня перед глазами… Я вспомнила, как открыла клетку и вытащила визжащего зверька за хвост… Вспомнила, как он в ужасе царапал мне щеки и язык, пока его драгоценная маленькая головка не хрустнула под моими зубами… – Она снова плакала, быстро дыша. – Я глотала его целиком, как птица, пока дергающийся хвост не вызвал рвотный рефлекс, проскользнув мне в горло, – всхлипнула она, ненадолго остановившись, чтобы утереть глаза и снова прикурить.

– Вспомнила, как я начала задыхаться… слезы жгли глаза, я упала на колени, хрипя и паникуя, внезапная нехватка кислорода душила меня и лишала разума. Я запустила пальцы в горло, стараясь ухватиться за кончик хвоста… и потянула его из себя несколькими рывками… его мех щекотал мне горло, сломанные ребра, проткнувшие шкурку царапали гортань, пока наконец… пока наконец я не вытащила его. Я бросила тельце на пол, меня вырвало, а потом… Потом я просто вернулась в постель, даже не осознавая, что сотворила со своим драгоценным любимцем, – простонала Тиген в агонии. Нам всем было очевидно, как она любила его. – Проблема была не в еде, а во мне. Меня нужно было запирать.

Алек громко вздохнул, выказывая общее настроение группы. У меня к горлу подкатила тошнота, но я старалась сохранять самообладание из уважения. Одно дело, если бы Тиген сотворила такое сознательно, добровольно… но вид моего завтрака на полу явно не помог бы ей сейчас исцелиться.

Тиген раздавила окурок в пепельнице. И сразу начала говорить, не прикуривая, прервав свой печальный ритуал.

– С тех пор любая твердая пища вызывает у меня такую реакцию. Стоит ей попасть ко мне в рот, я начинаю задыхаться, подступает рвота… а вместе с ней и воспоминание о том, что я сделала. И страх перед тем, что могла бы сделать. – Она прерывисто вздохнула, сдерживая новый приступ слез. – Я полностью изолировалась. От друзей, от семьи. Не хочу, чтобы они видели, во что я превращаюсь, не хочу объяснять им, что сделало меня такой. Я курю, чтобы заглушить голод… Знаю, что все это скорее всего убьет меня, но… я заслуживаю смерти.

Каждую ночь я сплю в крохотной запертой комнате. Питаюсь только жидким. И настолько боюсь подавиться, что даже это питание пропускаю через сито. Потому что, если съем хоть что-то твердое, я не только подавлюсь в тот же момент… Я будто снова проснусь в ту ночь.

Чтобы снова вытащить раздавленное тельце Рекса из глотки.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Никто не знает, что таит в глубине души даже самый безобидный человек. Какие демоны терзают его. И какая судьба ему уготована.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3 • 4

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

– Хватит, пожалуй, – подытожил Дон после пары минут молчания. И снова будто бы накинул маску: уныние на его лице уступило место привычной непринужденной отчужденности. Он откинулся на спинку стула, вытянул ноги в потрепанных белых теннисных туфлях, протяжно прооскрипевших по линолеуму. Я вдруг вспомнила своего отца, который носил кроссовки до тех пор, пока подошвы не протирались насквозь. Такой тип человека “не сломалось – не чини”. – Кто следующий?

Справа Эди сухо прокашлялась, заставив меня подпрыгнуть на месте.

– Думаю, теперь моя очередь, – пробормотала она, разворачивая бумажку с номером 5 в доказательство.

Пожилой даме было на вид не меньше девяноста лет, хотя я основывала это предположение лишь на ее сходстве с моей ныне почившей бабушкой. Те же седые букли с химзавивкой, нитка крупного жемчуга на шее и серьги в комплект, милая, нежная улыбка, мелодичный успокаивающий голос. Такие же нежные руки, бледная, тонкая, как бумага, кожа, едва скрывающая косточки, вены, увеличенные суставы. Вот только моя бабушка не одела бы черный спортивный костюм. Бабушка Рут носила пастельные цвета и яркие тона. Она всегда говорила, что черный – цвет смерти, а не жизни.

Эди сунула бумажку в карман брюк и начала:

– Мое имя Обэдиенс, но друзья зовут меня Эди. У меня батмофобия. – С хитрой улыбкой Эди погрозила пальцем Дону, явно в шутку. – И прежде, чем ты начнешь болтать, Дон, скажу сразу, я не боюсь летучих мышей!

Группа прыснула смехом, и Дон не был исключением.

– Тогда чего ты боишься, Эди? – спросил Вало, одним своим раскатистым баритоном призывая нас к порядку. Почти по-профессорски.

Пожилая женщина подождала, когда стихнут последние смешки, и ответила:

– Я боюсь лестниц.

Я кивнула: понятно, почему у кого-то ее возраста может возникнуть подобный страх – падение с лестницы почти наверняка стоило бы ей сломанного бедра, если не хуже.

– О, знаю, о чем вы думаете. Такая развалина, как я, конечно, обязана бояться лестниц! Одно падение, и я в больнице, и то если смогу позвать на помощь, – заметила Эди, подмигнув. – Но я боюсь лестниц с детства. Я была первым и единственным ребенком, у которого семейный врач диагностировал фобию в те далекие времена. Хотя, думаю, в бытность ребенком я страдала климакофобией – боязнью именно подниматься по лестнице, а не самих лестниц… но тогда для этих дел не было стольких названий, – продолжила она, поднимая тонкую бровь. – Но, как бы там оно ни называлось, я до смерти боялась идти вверх по лестнице. Когда мне было около десяти, я упала с лестницы в доме родителей и чудом выжила.

Я родилась в богатой семье, в одной из тех старых южных семей, и в поместье у нас стояла массивная мраморная лестница, спускающаяся с верхнего этажа каскадом изгибов. Я играла на верхней площадке, а потом в один момент вдруг потеряла равновесие и скатилась вниз. Черт возьми, да я чуть не переломала все кости, но могло быть и хуже. На восстановление ушло как будто несколько десятилетий… в детстве необходимость лежать в постели вместо всех этих невыносимо интересных вещей и игр стала абсолютным несчастьем. Но все же я была сильной маленькой девочкой, и мне стало лучше… по большей части.

Затушив, должно быть, уже сотую сигарету с того момента, как вошла в дверь, Тиген подняла запавшие глаза на Эди:

– Твое тело выздоровело, но разум нет?

Эди игриво наставила палец на Тиген:

– Именно. Я отказывалась подниматься или спускаться по той треклятой лестнице. Отец пытался заставлять, но стоило моей ноге коснуться первой ступеньки, я сходила с ума, весь мир начинал вертеться. От одного вида уклона мой разум просто взрывался… понимаете, для меня тогда подъем по этой лестнице был равносилен восхождению на отвесную гору. И так вот все пошло под откос.

Эди опустила голову, мягко постукивая пальцами по коленям.

– Я не могла вернуться в школу, поэтому мама отправила меня на домашнее обучение. Растеряла всех друзей. И до самого конца детства осталась одна, в окружении лишь моих книг, сада, потрясенной матери и разочарованного отца, считавшего меня никчемной, сломанной и бесполезной. – Она глубоко вздохнула, вспоминая внезапный поворот, перевернувший ее жизнь в столь юном возрасте.

Томасин нарушила молчание:

– Эди, ты… ты не была бесполезной.

– Спасибо, дорогая, – тепло ответила Эди, аккуратно складывая руки на коленях и выпрямляясь. – Когда я стала взрослой, в доме начались споры о том, на что я могла бы сгодиться в моем… состоянии. Родители хотели, чтобы я вышла замуж за богатого и влиятельного человека, но никто меня не брал. И поэтому, когда однажды в саду меня увидел почтальон и мы оба прониклись взаимной симпатией, отец пробормотал ему голосом, хриплым от виски: “Если хочешь ее, забирай”.

Сесилия саркастично хмыкнула с противоположной половины круга – я подумала в точности так же.

Эди слегка усмехнулась в ответ.

– Мы поженились и прожили довольно приличную жизнь. Он зарабатывал не много, но всегда усердно трудился. Мы заботились друг о друге, хотя со временем и отдалились. Поначалу он очень поддерживал меня с моей фобией, но вот мы стали старше, родители один за другим покинули этот мир, и он настоял, чтобы мы переехали в дом моего детства. Тот, с мраморной лестницей. Он устал стирать пальцы до костей на жалкой работе и хотел хоть какого-то комфорта. Я согласилась… неохотно. – В этом осторожном напоминании не было нужды, все мы понимали, как тяжело далось ей согласие. – Все вещи, которые были мне нужны, изначально разместились на первом этаже, но в конце концов он захотел вместе переехать в главную спальню наверху. Я постоянно работала над собой, чтобы преодолеть страх. Чтобы он больше не мог контролировать меня. Несколько месяцев подряд мой муж держал меня за руку, пока я поднималась сначала на одну ступеньку, потом на несколько и в конце концов до самого верха лестницы. Хотя, должна признаться: когда я в первый раз ступила на вершину, меня вырвало прямо на пол.

Невольно рассмеявшись, Эди слегка покачала головой:

– Я, конечно, все еще немного волновалась и каждый раз испытывала головокружение, но пока муж был со мной, я все-таки могла подниматься по этой чертовой лестнице!

Алек теперь выглядел озадаченным:

– Кажется, что ты преодолела свою фобию, как минимум по большей части. Почему ты здесь?

Брови Эди сошлись на переносице, морщины углубились, добродушное выражение лица будто губкой стерли, заменив его мрачной сосредоточенностью.

– Потому что несколько лет назад она вернулась. И стала хуже, намного-намного хуже, – мрачно ответила она, так сильно стискивая ладони, что я испугалась, что тонкая кожа треснет. – Однажды я проснулась одна среди ночи. Мой муж был не из тех, кто разгуливает по дому ни свет, ни заря, поэтому я сразу забеспокоилась. Я села в постели и заметила тусклый свет, льющийся из коридора. И, выйдя из спальни, увидела, что люстра над пролетом включена и заливает ярким светом лестницу, вьющуюся под моими ногами. А потом появился мой муж и столкнул меня.

– Нет! – невольно ахнула я.

– И с самого верха я упала на первую лестничную площадку. – Эди продолжала мягким, пугающим голосом. – Лежала там и слышала, как босые ноги мужа шлепали по мраморным ступеням все ближе ко мне. Я сделала вид, что потеряла сознание, а когда он добрался до меня, схватила его за лодыжки и толкнула вниз. И смотрела, как мой муж кувыркается по ступеням, пока очередной изгиб лестницы не скрыл его.

Я знала, что он пытался убить меня, но не собиралась оставлять его умирать на холодном полу. Поднялась на ноги. Все тело болело. Я посмотрела вниз на ступени, по которым вот уже несколько лет находила в себе силы спускаться, но они вдруг стали чудовищно крутыми, будто каждая была высотой в метры. Вцепившись руками в перила, я медленно сделала первый шаг… остановилась на мгновение… и пошла дальше. Руки скользили от пота, ладони едва держали перила, но я продолжала идти, пока не добралась до второй площадки. На лестнице было три лестничных пролета по восемь ступеней в каждом, разделенных лестничными площадками. Я точно знаю это, потому что научилась считать каждый шаг, чтобы сохранять спокойствие. И вот теперь, добравшись до второй площадки, я точно знала, что, как только поверну, останется всего один пролет. И я доберусь до своего мужа.

Представьте мой ужас, когда я повернула, чтобы ступить на последние ступени, но не увидела внизу ни мужа, ни вообще подножия лестницы, потому что появилась еще одна площадка. А потом – бам! – новая ступенька под ней… бам,бам, бам, бам, бам, бам, бам! – еще семь. И вот новый пролет из восьми ступеней раскрылся передо мной, ведущий к новой площадке…

Эди крепко зажмурилась, стараясь глубоко дышать: вдох через нос и выдох через сжатые зубы – отточенный механизм борьбы с тревогой.

– Тем не менее, я продолжала сражаться, опасаясь за свою жизнь, за жизнь мужа, и спустилась по последнему, как я думала, лестничному пролету… и оказалась на новой площадке, оглушенная грохотом ступеней, становящихся одна под другой.

Мой муж застонал, начал плакать, умоляя о помощи, он все спрашивал, что случилось. Я крикнула, что произошел несчастный случай… он ответил недовольным ворчанием, а потом начал кричать: “Обэдиенс, никчемный ты кусок дерьма, спускайся сюда сейчас же!” – Эди воскликнула таким мерзким, таким исполненным ненависти голосом, что я едва могла поверить, что эти слова вырвались из ее рта. – Я пыталась объяснить, что со мной твориться, но слова не шли… а чем ниже я спускалась по лестнице, тем больше и больше пролетов появлялось, будто увеличиваясь в геометрической прогрессии, наполняя воздух беспрестанным грохотом, оглушительным, зловещим, пока я не почувствовала себя стоящей невероятно высоко… А когда оглянулась, оказалось, что лестница простирается вверх так же далеко, как и вниз. Я даже не видела потолка, а люстра стала лишь ярким пятнышком, далеким, как звезда в ночи.

И я продолжила спускаться. Обезумевшая, бьющаяся в истерике, запертая в бесконечном лабиринте лестниц… и все это время мой муж внизу то мягко умолял меня, то бешено кричал, осыпая оскорблениями, то приказывал поторопиться и помочь ему. К тому времени, как он наконец-то появился в поле зрения по и я наконец спустилась, я вся была мокрой от пота, ноги дрожали… а он уже замолчал.

Пожилая леди тихо заплакала, продолжая:

– Я бросилась к телефону, чтобы позвать на помощь. Прошло совсем немного времени, и приехала скорая, а когда я открыла им дверь… заметила, что уже день. Я оглянулась на ненавистную лестницу и поняла, что спускалась по двадцати четырем ступенькам не меньше двенадцати часов. Мой муж умер.

Вскоре после его смерти, когда у меня не осталось никакой семьи, я отчаянно возжелала найти хоть какую-то связь с ней. И обратилась к истории своего рода. Я обнаружила, что моя бабушка Обэдиенс, в честь которой я была названа, скончалась в результате падения с лестницы. Я нашла несколько старых фотографий, и, боже мой… она выглядела в точности, как я. Ходили слухи, что ее столкнул муж… И после того, как мой собственный муж хотел убить меня, я убеждена, что это правда. Теперь я знаю, что он был не в себе в ту ночь… когда я толкнула его вниз, он так посмотрел на меня… будто очнулся.

Эди вынула салфетку из кармана, чтобы промокнуть мокрые глаза.

– С тех пор я в ужасе от вида лестниц. Я не могу взглянуть на них, не говоря уже о том, чтобы подниматься, не впадая в паническую атаку. Не знаю, верит ли кто-нибудь из вас в судьбу или подобное, но я уверена, что моя судьба – умереть так же, как умерла моя бабушка: изломанной и окровавленной у подножия лестницы.

Я дважды пережила это, и не думаю, что в третий раз повезет.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Страх – наша защита от неизвестного. Страх может стать нашей опорой… а может лишить последних крох здравомыслия. Превратить нас в то, чего нужно бояться.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

– Вау, – просто сказал Дон, хрипло рассмеявшись. Несмотря на его деланное легкомыслие, я видела по покрасневшему лицу мужчины, что его потряс рассказ Вало. Дон, видимо, был человеком, привыкшим не допускать проявления эмоций и чувств, человеком своего поколения, поколения, которое заставляли подавлять страхи, тревогу и в принципе любые проявления слабости.

– У вас, ребята, самые специфические страхи, которые я… да я о таком даже не слышал, – добавил он, махнув перед группой листком с цифрой 4. – А что я? Я простой парень. Меня зовут Дон, и у меня никтофобия. Я боюсь темноты.

Должна признаться, меня удивило его признание. Страх темноты очень распространен, безусловно, но я никогда бы не подумала, что такой человек, как Дон, может испытывать нечто подобное. Полуобернувшись влево, я с нетерпением ждала его рассказа. Учитывая, как грубо он реагировал на фобии других участников, у него должно было быть припасено что-то интересное.

Дон скрестил крепкие руки на груди и опер их на внушительный живот, торчавший из-под белой рубашки-поло.

– Я с детства боюсь темноты, – начал он. – Для ребенка это нормально, знаю, но я не просто боялся. Я был от нее в ужасе.

Сесилия пожала плечами, поправила повязку на глазу и проговорила:

– Понимаю. Мне очень не нравится оставаться в темноте после случившегося.

Некоторые согласно кивнули. Страх темноты практически врожденный.

Дон пожал широкими плечами:

– Думаю, ты поймешь и то, что для меня все серьезнее. Для большинства детей проблема решается, если поставить ночник, но не в моем случае. Каждый вечер, когда солнце клонилось к закату, я включал в доме весь свет. Я не мог прийти с ночевкой к друзьям, не мог пойти в кино, черт, да я порой даже боялся закрыть глаза. – Он покачал опущенной головой, слабо улыбаясь. Мужчина выглядел почти смущенным.

– Нет смысла говорить, что родителей это с ума сводило. Мой старик все время твердил, что я трачу его деньги, что мы столько спускаем на электричество, что скоро останемся с голым задом. Теперь я понимаю, почему он так говорил, но тогда… в детстве я мог думать только о том, чтобы не остаться в темноте. Только о том, что там скрывается что-то, только и ждущее шанса, чтобы схватить меня, чтобы сожрать меня. – С последними словами Дон сжал руку в кулак.

– Родители никогда со мной не нянчились. Психологическая помощь и все это – не про мою семью. Поэтому несколько лет спустя, когда моя дурь все не думала проходить, отец решил взять дело в свои руки. – В голосе мужчины теперь сквозила торжественность, так ему не свойственная. – Он, ну, он схватил меня, вопящего и брыкающегося, бросил в шкаф, выключил свет и запер там… совсем одного. В темноте.

Алек испуганно отшатнулся, уткнувшись в спинку стула:

– Это ужасно, Дон.

Дон картинно пожал плечами, раскидывая руки, явно находя, что куда проще отвергнуть собственные чувства, чем признать боль, которую причинил ему отец.

– Ну он был тем, кем был, так уж у нас было устроено, – пренебрежительно ответил он, приглаживая седеющие редкие рыжие волосы. – Короче говоря, я просидел в этом шкафу несколько часов и все время плакал и кричал, пока не выдохся. И тогда просто сел, прижал ноги к груди и стал ждать, когда он выпустит меня. Несколько минут я провел в тишине, когда вдруг почувствовал, что… что я не один. Я ничего не видел, естественно, так что и не мог быть уверен, но я точно знал… если вы понимаете, о чем я. Я сидел на полу шкафа, оцепенев от страха, и твердил себе, что это мне просто кажется, пока… Пока что-то длинное и острое не поползло вверх по моей руке… Пока я не услышал быстрый, неглубокий всхрюк… Я снова начал кричать, умолял родителей выпустить меня… А потом он напал.

Томасин склонила голову, как птичка, на крохотном лице черными дорожкам засохла тушь.

– Ты имеешь в виду… ты это почувствовал? – спросила она.

Он медленно кивнул в ответ, позволяя ужасающему смыслу безмолвного подтверждения осесть в наших умах. Дискомфорт стал почти физически ощутим.

– Оно успело сильно расцарапать мне руку, прежде чем мать наконец выпустила меня, сжалившись. Я выскочил из чертового шкафа и захлопнул его изо всех сил. Я, э-э-э, я несколько дней не разговаривал после этого, – выдохнул Дон через сжатые зубы. – Конечно, мой старик настаивал, что я сам себя покалечил, чтобы выбраться. И я, я же ничего не мог видеть там… Может быть, это просто мозг издевался надо мной, заставил меня и правда сделать это с собой. Я не знал.

В любом случае с тех пор я не собирался рисковать. Я повзрослел, но страх никуда не делся, как бывает у большинства. Но на какое-то время он стал даже более контролируемым. Мне все еще приходилось спать при свете, но я не умирал от страха, как в детстве.

Рыжеволосый мужчина неловко ухмыльнулся, светло-зеленые глаза сощурились.

– Представьте себе такое, взрослый мужчина боится темноты… Ну и это не облегчило мне, э-э-э… романтические отношения, – признался он, и его и так румяные щеки покраснели еще больше. – В конце концов я встретил-таки девушку, которая смогла принять меня и мой странный страх, мы влюбились и быстро поженились. Ее звали Рейчел, и она была… ну, как говорится, светом моей жизни. С ней все было легко. Я все еще боялся, но… С ней рядом чувствовал себя в безопасности. Впервые в жизни я был счастлив. И, когда на нашу первую годовщину она предложила сходить в поход, я, естественно, согласился. Да, я боялся оказаться на улице в темноте, но она заверила, что будет полнолуние, что мы разведем костер, что у меня всегда будет фонарик под боком…

Дон закрыл руками пылающее лицо. На пальце у него блеснуло простое обручальное кольцо, так глубоко впившееся в плоть, будто он прибавил не один десяток килограмм с тех пор, как надел его. – Мне следовало остаться дома. Я должен был знать, что не выдержу в темноте.

Вало положил огромную ладонь на плечо Дона, но тот отшатнулся. Тиген выдохнула дымную струю прямо в центр нашего тесного круга.

– Не спеши, Дон, – мягко начала Эди, снова будто распространяя успокаивающую ауру. Дон отнял руки от лица.

Прошло несколько тягучих мгновений, и он продолжил:

– Когда мы поехали в тот кемпинг, пошел дождь, но Рейчел была так воодушевлена… Я не мог заставить себя попросить ее уйти. Крутился рядом с фонарем, стараясь скрыть беспокойство, и, если честно, неплохо себя чувствовал, ведь, когда закончился дождь, выглянула яркая луна. Мы выпили несколько кружек пива и отправились в палатку. Я чувствовал, что она… гордилась мной. Несколько часов спустя я проснулся. Один. Одному богу было известно, где Рейчел, так что я схватил фонарь и отправился в лес. Там снаружи… что-то было. Испугавшись, что Рейчел может заблудиться или пострадать, я углубился в лес, следуя за треском ломающихся сучьев и хрустом листьев, поводя фонариком взад и вперед. – Темп рассказа набирал обороты, Дон вертел головой, будто снова был в том лесу, будто снова искал жену в темноте.

– А потом лампочка фонарика стала мерцать… батарея садилась. – Дон натужно втянул воздух сквозь сжатые зубы. – В оставшемся тусклом свете я лихорадочно осматривался, вглядываясь в случайные вспышки… И наконец увидел его. Тварь из того шкафа. Существо из тьмы. Оно было чуть ниже меня ростом, очень тощий – пергаментная, покрытая редким слоем тонких белых волос, кожа натягивалась на его костях, как барабан. Я увидел его лицо… и не смог сразу осознать, что вижу, пока не услышал быстрое хрюканье, сопение… У него не было глаз, но чуть ниже того места, где могли бы быть глазницы, зияли две огромные ямы, глубокие и черные, с трещинами по краям… пара гигантских ноздрей. А там, где у людей располагается подбородок, в самом низу, разверзлась широкая щель рта, постоянно открытого, зияющего, истекающего слюной. Оно быстро перемещалось на двух ногах, но вот руки… не были человеческими. От локтя каждая рука превращалась в костяные выступы, покрытые острыми шипами.

Я вздрогнула, представив эту картину, плотнее запахиваясь в фланелевую рубаху, будто от рассказа в комнате стало холоднее.

Дон засунул руки в карманы шорт цвета хаки и отстраненно продолжил:

– Фонарик все-таки погас. Я поднял глаза к яркому ночному небу в поисках облегчения и с ужасом увидел, как звезда надо мной замерцала и… тоже погасла. Одна за другой, яркие точки в небе следовали ее примеру, пока внезапно не погасла и сама луна. Я остался в абсолютной удушающей темноте впервые после того случая с шкафом, но в этот раз все было намного, намного хуже. И тогда я услышал, как Рейчел закричала. Я помчался на ее голос, спотыкаясь о поваленные деревья, ветви хлестали меня по лицу… Наконец, я добрался до нее, выкрикнул ее имя… и в ответ услышал надрывный визг. В темноте было не разобрать, что происходит, но я мог слышать и позже собрал события воедино. Мерзкая тварь хрюкала… казалось, оно прижало Рейчел к земле. Одна из зазубренных конечностей пронзила ей плечо, пригвоздив к лесной подстилке. Я выхватил охотничий нож и вонзил лезвие прямо в источник хрюкающих звуков… существо завизжало, отпрянуло от Рейчел, заставив меня выпустить нож, оставшийся у него в спине. Я наклонился, поднял Рейчел на ноги и наполовину тащил ее, пока мы бежали через лес подальше от ужасного создания. Но хрюканье и фырканье неотступно преследовало нас, пока на краю леса не забрезжил свет… наш лагерь.

С лица Дона сошла краска, красные глаза болезненно сверкали на фоне бледной кожи.

– Мы кое-как вышли из леса на поляну, но вместо лагеря обнаружили пару ошеломленных незнакомых мужчин. Рейчел вывернулась из моих рук, упала на землю и на четвереньках поползла к незнакомцам, не касаясь земли левой рукой. Она… ее рука была почти оторвана в том месте, где существо вонзило в нее свой “клинок”.

Рейчел закричала незнакомцам… “Пожалуйста, помогите, он сумасшедший, он пытался убить меня”... – Дон задыхался, заливаясь слезами, наконец отдавшийся своей муке. – Она даже не смотрела на меня. Я безмерно благодарен, что она не погибла той ночью, но я безвозвратно потерял ее. Я знал, что видел, но был не в себе, и мои слова приняли за бред сумасшедшего. Какое-то время мне пришлось провести в психиатрической больнице. А когда надоело, я просто сказал им то, что они хотели слышать, и ушел своей дорогой. Годами я прокручивал ту ночь в голове. Неужели я правда сумасшедший? Неужели я причинил боль своей жене? Или то существо реально? Рейчел так и не смогла объяснить, что делала в лесу той ночью, она все настаивала, что я, наверное, преследовал ее, а потом ударил ножом. Моим охотничьим ножом, который я вонзил в спину той твари. И который так и не нашли.

Дон вздохнул, вытирая слезы тыльной стороной пухлой руки. Потер лоб пальцами, будто его разум устал снова пытаться решить загадку, мучившую его десятилетиями.

– Раньше я боялся темноты потому, что страшился неизвестности того, что приходит вместе с ней… – Он вздохнул, пожевывая нижнюю губу. – Теперь я знаю, что живет в темноте, но есть в ней кое-что, от чего я в куда большем ужасе, чем от той твари. Думаю, больше всего меня пугает то, что я не представляю, что могу сотворить в темноте. На что я способен.

То, что я не представляю, кто я есть в темноте.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Даже самые обыденные вещи могут стать воплощением кошмара. Ужасом, от которого не убежать, который не забыть. Могут лишить тебя будущего, жизни… Что может быть страшнее?

⠀

Главы: 1 • 2

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

От последних слов Томасин у меня в груди что-то болезненно сжалось, а ладони покрылись липким потом. Она пережила такую травму, что одно ее присутствие здесь, в группе поддержки, поражало. С другой стороны, Сесилии тоже сильно досталось от ее фобии, да и мне, откровенно говоря, поэтому несложно было предположить, что остальные участники – Дон, Вало, Тиген, Алек и Эди – хранят настолько же ужасные истории.

Двое прошли, осталось шестеро. И единственный вопрос…

– Кто следующий? – На этот Сесилия озвучила то, о чем думали, вероятно, все. Все, кроме того, чья сейчас была очередь. Кроме номера 3.

– Я. Я следующий.

Вало сидел, сгорбившись, опираясь предплечьями на массивные бедра, сцепив огромные руки.

Я взглянула на громадного мужчину – каким-то странным образом он умел сливаться с окружением, забирая все внимание только когда начинал говорить гулким баритоном. Вало было уже за тридцать, под два метра ростом, он сидел, горой возвышаясь, между худощавой Тиген и коротышкой Доном. Формально одет, намного более формально, чем мы все: белая рубашка на пуговицах, черные брюки, галстук с идеальным узлом.

– Я Вало, – объявил он, выпрямляясь на своем стульчике. Я вдруг испугалась, что он сейчас рухнет, раздавив хлипкую конструкцию. – У меня октофобия. Я боюсь цифры восемь.

– Ты поэтому попросил меня прочитать твой номер, ммм? – Тиген лениво выпустила изо рта клуб дыма, повернувшись к гиганту. Вяло усмехнулась и добавила: – А я-то подумала, что ты не умеешь читать.

Вало ответил натянутым смешком, темные глаза заволокла печаль:

– Я, хм, могу тебя заверить, что вполне прилично читаю… До того, как обзавелся фобией, я изучал высшую математику на одной из лучших программ аспирантуры в своей области.

– А теперь боишься числа? – недоверчиво переспросил Дон. Я бросила на него быстрый взгляд.

Вало слегка пожал плечами и постарался объяснить:

– Что ж, на самом деле я боюсь не самого числа, а… его формы.

Он поднял руку и медленно, через сопротивление, описал фигуру в воздухе: полукруг сверху, вниз по диагонали, полукруг снизу и вверх к началу.

– Хотите верьте, хотите нет, я изучал теорию чисел. – Его рука с глухим шлепком упала обратно на колено. – Теория чисел изначально включает в себя свойства и отношения целых положительных чисел, не дробей. Знаете, один, два, три, четыре… – Вало замялся и сухо сглотнул. – …и так далее.

Я подалась вперед, сжимая обрубок запястья правой рукой. Страх перед чем-то столь обыденным… ужасно.

– Что случилось, Вало?

Он несколько раз глубоко вздохнул: вдох, выдох, вдох, выдох. Я подумала, что у него, наверное, огромные легкие.

– Должен признаться, я слишком глубоко погрузился в свою работу, – ответил Вало, сверкнув застенчивой улыбкой. Поразительно белые зубы на фоне темной кожи. – В детстве я всегда любил числа… математика была моим любимым предметом. И вполне органично вышло, что и в университете я выбрал эту специальность. Я стал лучшим выпускником и подал документы в на докторскую степень в области теории чисел. День, когда я получил письмо о зачислении в ту престижную программу… был самым счастливым в моей жизни, – вспоминал Вало, глядя на свои дрожащие руки.

Его глубокий мягкий голос дрогнул, и мне показалось, что он готов заплакать.

– Через пару лет после окончания аспирантуры моя любовь к цифрам стала… она переросла в нечто большее. В навязчивую идею? Я любил все цифры, но больше всего почитал число восемь. Как-то, работая над диссертацией, я вдруг начал рисовать восьмерку. Нарисовал одну и просто… больше не останавливался. Обводил ее петли снова, снова и снова…

Вало замолчал, поглощенный беспокойными мыслями… но скоро встряхнул головой, и улыбка вернулась на его лицо.

– Ну суть вы уловили. Меня вдруг осенило понимание, что число восемь олицетворяет бесконечную природу Вселенной. Я был очарован восьмеркой. Я начал видеть ее… везде. В следах коньков изящной фигуристки на льду. В земляных червях, извивающихся на тротуаре после дождя. В рисунке гоночных машин, мчащихся по трассе. Даже в пластиковых петлях упаковки банок с содовой, которую пил каждый день. Цифра восемь и то, как часто я видел ее, стала для меня знаком… символом того, что красота жизни и любви никогда не кончается.

Гигант уронил голову на массивные руки.

– Хотел бы я знать тогда, насколько ошибался.

– Не торопись, Вало. Тебе станет лучше, если выговоришься, обещаю. – Томасин постаралась его подбодрить.

Вало поднял глаза и торжественно кивнул, соглашаясь.

– Я пытался представить свои… выводы научным руководителям. Думаю, излишне говорить, что они были не очень-то впечатлены. Я потратил все время, отведенное на исследования, на философские размышления об истинном значении числа восемь, на описание тайны, которую древние математики нашептывали в каждом движении и повороте петель этого числа… Мне велели сменить объект исследования. Я не смог смириться с этим. Я не остановился. Только все глубже и глубже уходил в свои изыскания, пока не перестал даже выполнять свои обязанности. Пропустил все сроки. Перестал посещать встречи. И в конце концов меня исключили из программы.

Вало потер бритую голову, вздохнув.

– Тогда это не выбило меня из колеи. Я погрузился в свое исследование. Видел восьмерки везде, куда бы ни посмотрел…в очках на лице незнакомца, буквах, в траектории, которую описывает солнце в течении года, в мазках на картинах, соединяющихся в священную форму… каждая встреча с этой фигурой приближала меня к бесконечному, к вечному. К Богу.

Он судорожно втянул воздух сквозь сжатые зубы, ослабил галстук. На темном широком лбу выступили бисеринки пота.

– Несколько дней подряд я не спал… Начал пить, чтобы уснуть хоть ненадолго, ведь каждый раз, закрывая глаза, видел только восьмерки, отпечатанные на веках. Довольно быстро это переросло в алкоголизм… И вот я уже дни напролет сидел в местном баре, распространяя священное слово о божественной фигуре – восьмерке – всем, кто хотел слушать. Если честно, желающих было не много, – заметил Вало, весело фыркнув от воспоминаний о странных временах. – Однажды я цедил пинту самого дешевого пива в баре – к тому моменту я почти обанкротился – и прижимал донышко стакана к стойке: один раз слева, один справа. Капли конденсата рисовали восьмерку, а я бесконечно водил пальцем по ее контуру. Рядом присел мужчина в черном пальто с капюшоном. Мы долго разговаривали, и я начал рассказывать ему о цифре восемь. Я рисовал число на столе, когда он впервые повернулся ко мне и показал свое лицо…

От воспоминая, массивная фигура Вало содрогнулась.

– Он был невероятно бледным, почти безликим. Маленький рот, окаймленный парой узких губ, едва заметных… Почти плоский нос… И глаза… глаза были хуже всего. Неестественно близко посаженные, почти касающиеся друг друга над тонкой переносицей. Я снова увидел это. Проследил контур… ф-форму восьмерки. – Он с трудом произнес это, орошая воздух туманом из брызг слюны, с которым “ф” удалось таки вытолкнуть наружу.

Вало замолчал, утер нижнюю губу рукавом идеально отглаженной рубашки. Формальность одежды так контрастировала сейчас с его поведением: мужчина вдруг превратился в поглощенную тревогой, заикающуюся версию самого себя. Когда он вошел в комнату, я и подумать не могла, что увижу его таким.

– Я первый признаю, что был тогда в стельку, но я знаю, что видел! – решительно заявил он, выставив руки в защитном жесте, будто ожидая, что группа сейчас на него накинется.

– Дорогой, не нужно оправдываться. Я верю тебе, – заверила его Эди. Я кивнула в знак согласия с ней, как и остальные члены группы. Все мы знали силу страха, необузданную ярость фобий. Они легко могут сыграть злую шутку с разумом, заставить видеть то, чего нет, или скорее превратить что-то безобидное в нечто катастрофически ужасное, в нечто, от чего нужно немедленно спасаться бегством.

После нашего единодушного порыва Вало заметно успокоился, плечи его расслабились, черты лица смягчились.

– Спасибо. В любом случае, я знаю, что видел. Восьмерка, проступающая в форме его глаз поразила меня ужасом, так разительно отличающимся от эйфории, которую я испытывал раньше. Такая реакция и смутила, и встревожила меня, но тогда все, о чем я мог думать, – это о необходимости немедленно выбраться оттуда. Я практически вылетел за дверь, оставив недопитое пиво, оставив карточку в баре… И больше никогда за ней не возвращался. Нужно было вызвать такси, но опьянение и паника отняли у меня возможность мыслить рационально. Я просто запрыгнул в свою машину и поехал домой знакомым маршрутом. До дома было совсем недалеко, и я даже не думал, что что-то может пойти не так, тем более, что на дороге почему-то не было ни одной машины. Но где-то на полпути маршрут стал… совсем незнакомым. Я вдруг выехал на перекресток четырех дорог, которого никогда раньше не видел, несмотря на то, что ездил одним и тем же путем каждый день… Помню, подумал тогда, что его построили совсем недавно, ведь не было ни светофоров, ни дорожных знаков, ничего.

Вало недоверчиво покачал головой.

– Я сбросил скорость и продолжил ехать… Успокаивал себя тем, что до дома рукой подать, еще пара минут и все… но там, где улица должна была вести прямо к моей двери, неожиданно появился поворот направо. Пьяный и рассерженный, я вывернул руль, а потом еще раз, внезапно осознав ненормальную кривизну дороги. Улица, какой я ее помнил, должна была быть прямой, но теперь приходилось постоянно поворачивать, чтобы не оказаться на обочине.

Вало все больше распалялся, безумно размахивая руками, повышая голос…

– А потом неведомым образом я снова вернулся на тот перекресток, но совсем с другой стороны! И я снова проехал через него, снова уперся в изгиб дороги, повернул теперь уже налево... Такого просто не должно было быть, это было зверски неправильно, но я был ужасно пьян, я хотел домой, меня подстегивала уверенность, что, если я просто войду в свою дверь и лягу в свою кровать, все снова будет в порядке. Поэтому я ехал и ехал, пока не оказался… у бара.

Тиген невольно ахнула, делая очередную затяжку, и дым поднялся белым облаком, пока она пыталась откашляться, хрипя.

После того, как Тиген затихла, Вало сам прочистил горло, кашлянув в сжатый кулак.

– Человек в капюшоне стоял снаружи и махал мне рукой. Паника накатила новой волной. Я вдавил в пол педаль газа, говоря себе, что на этот раз точно доберусь домой, что все будет нормально, что в этот раз все получится, но на самом деле ни капли в это не верил. И оказался прав. Я снова выехал к чертовому перекрестку. Проехал через него, поворот направо снова увел меня от обычного маршрута обратно к перекрестку, через него, затем налево и… опять к бару.

Мне понадобилось несколько раз преодолеть этот путь, чтобы понять, что еду я по восьмерке. По форме, которой поклонялся много лет, которую считал смыслом самой жизни. И она была… бесконечной. Но не бесконечной в радости и красоте, во что я всегда верил, а бесконечно ужасной монотонной ловушкой, которая вызывала у меня звериную панику, отчаянное желание вырваться на свободу, как у животного, запертого в клетке. Я ехал по ней снова и снова, снова и снова, как будто несколько часов.

В конце концов, меня покинуло желание жить. Если бы смерть означала побег из проклятой ловушки, я бы с радостью принял ее. Я прибавил скорость, петляя меж двумя полосами движения, пока не разогнался до почти 150 километров в час. А потом вывернул руль и под яростный визг шин свернул с дороги прямо в дерево.

– Я поражен, что ты сейчас сидишь с нами… – У Алека от удивления отвисла челюсть.

Вало цинично усмехнулся – резкий и грубый звук. От пылкого рассказа у него под мышками расплылись пятна пота.

– Я и правда умер. Но владельцы дома, чье дерево я протаранил, вызвали помощь и меня откачали. В итоге, получив множественные переломы и очень серьезную черепно-мозговую травму, я впал в кому… И даже когда очнулся некоторое время не реагировал на внешние раздражители. Меня каждый день навещала сестра, составляла компанию, заботилась. В конце концов я выздоровел. Не полностью, конечно…Иногда мне требуется помощь в вспоминании некоторых вещей, поэтому я переехал жить к сестре. Однажды она спросила, что я видел, когда был по ту сторону, когда был в коме, когда не реагировал на внешний мир…

В темных глазах гиганта блеснули слезы.

– Я сказал ей, что видел свет. Что был окружен любовью и теплом… Моя сестра – верующая женщина. Я сказал ей то, что она хотела услышать, потому что не выдержал бы, если бы правда разбила ей сердце. Я не мог рассказать ей о том, что действительно видел, о том, что, я знаю теперь, лежит за пределами этой жизни. На самом деле, когда я умер… я не видел ничего.

Мрачное признание Вало вызвало у него невольный смех:

– В некоторой степени я оказался прав насчет смысла жизни, вселенной и всего прочего. Это восьмерка – бесконечная, никогда не заканчивающаяся. Но, как и та ужасная дорога, она бесконечна лишь в своем однообразии, в своем ничтожестве и одиночестве. В своей темноте. А потом я узнал, что произошло после моего пробуждения. Когда я впервые открыл глаза на больничной койке. И это лишь усилило мою фобию. В то время, пока меня поглощало бесконечное ничто, темнота, в то время, когда я очнулся, но был все еще мертв, заперт внутри почти угасшего сознания… тогда я не смотрел на мир как обычные люди. Сестра рассказала, что вместо этого мои глаза… мои глаза быстро двигались, постоянно оглядывая комнату, раз за разом обводя… форму восьмерки.

Последнее Вало едва пробормотал, впившись ногтями в ладони и тихо роняя слезы.

– С тех пор тревога, паника и ужас навсегда заменили благоговение перед цифрой восемь. Я живу отшельником… Ни с кем не общаюсь и в основном нахожусь в своей комнате, потому что всякий раз при виде восьмерки снова падаю в непроглядную темноту. Моя сестра находит меня, иногда даже несколько часов спустя, и возвращает к реальности… Только тогда я понимаю, что беспрестанно рисовал глазами форму восьмерки…

Затерянный в бесконечном ничто, которое она символизирует.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Не знаю, найду ли я здесь освобождение или утону в пучине чужих кошмаров и трагедий, но я рада, что осталась, и я хочу поделиться. Осталось только дождаться…

⠀

Главы: 1

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

– Черт. – Тиген наконец нарушила затянувшееся молчание, последовавшее за печальным рассказом Сесилии. Она прикурила от окурка новую сигарету и положила ногу на ногу, демонстрируя угловатые колени. – Хорошо, что меня такое не трогает.

Сесилия ответила коротким смешком, одновременно передав им и глубокую печаль, и искреннюю признательность за возможность хоть немного сбросить груз с души.

– Спасибо, что поделилась, Сесилия. – Голос Вало был теплым и участливым, поразительно глубоким и раскатистым даже для такого исполинского мужчины.

Она просто кивнула в ответ, поток слез на лице женщины понемногу стал замедляться, а на лицо сама собой вползла легкая полуулыбка.

– Кто… следующий? – осторожно спросила я, заранее пугаясь возможности столкнуться с еще одной кошмарной историей, но в то же время жаждая приблизить свою очередь. Мне так нужно было хоть немного ослабить напряжение, получить хотя бы иллюзию контроля над своей жизнью, но приходилось ждать, пока остальные поделятся своими историями.

Молодая девушка лет двадцати слева от Сесилии – Томасин – разжала кулак, явив на свет маленький шарик, в который превратился ее листок. Она расправила его длинными, переношенными нарощенными ногтями и показала группе номер: 2.

– Думаю, я, – пискнула она, бросив листок на колени. – Хм, я Томасин.

Эди ободряюще улыбнулась юной участнице, и, хотя улыбка и не предназначалась мне, я сразу успокоилась.

– Не торопись, дорогая. Мы все здесь для того, чтобы поддержать тебя.

Томасин резко выдохнула, поерзала, устраиваясь в удобной позе: размяла шею, морщась от боли, потерла плечо…

– По моему виду вы, наверное, уже догадались, – начала она, указывая на свои волосы и макияж, – что я боюсь зеркал. Это называется катоптрофобия.

И внезапно ее нелепый внешний вид обрел смысл. Тональный крем пятнами, неровные косые стрелки на глазах. Всклокоченные волосы, отросшие иссиня-черные корни, резко контрастирующие с обесцвеченными патлами. Я почувствовала укол вины за то, что судила ее по внешности, совершенно не подозревая, как влияет на девушку фобия.

– Я всегда хотела быть красоткой, – вздохнула Томасин, вяло покачивая головой. – Когда была маленькой, я хотела стать принцессой, хотела стать моделью, хотела стать гребаной Барби. Вот только родилась с тьмой и уродством внутри. Я ненавидела смотреть в зеркало, но, как выросла, только этим и занималась. Смотрела в зеркало и мысленно себя препарировала. Плоская грудь. Черные тусклые безжизненные волосы. Огромный кривой нос. Маленькая жутенькая уродина, – издевалась она над собой насмешливым тоном, приправленным тревогой. Томасин несколько раз ткнула пальцем в воздух перед своим лицом, будто снова стояла в тот момент лицом к лицу со своим отражением.

– Ты красивая девушка, Томасин… – попыталась вмешаться Сесилия.

Томасин резко повернулась, уставившись прямо ей в лицо, и отрезала:

– Нет. Это не так.

На несколько мгновений в комнате повисла неловкая тишина. Затем Томасин продолжила:

– А вот моя старшая сестра… она была прекрасна. Высокая, с длинными ногами, копной светлых волос, с идеальной фигурой. Ей никогда не пришлось бы хотеть стать похожей на Барби. Она уже была Барби. И идеальность ее была не только внешней, нет. Она была безумно нежной, очень доброй. Я так сильно любила ее. Она была моим кумиром… Я мечтала стать такой же, как она.

Когда она покончила с собой, мой мир… рухнул. Мне не на кого больше было равняться. А что еще хуже, осознание того, что идеальный человек, которым я хотела стать, был таким несчастным, лишило меня последней надежды. Ну какие тогда были шансы у меня? – Капли слез выкатились из глаз Томасин, запутавшись в корке туши на нижних ресницах.

– Я так сочувствую твоей потере, Томасин, – робко пробормотала я. Это было самое малое, что я могла сделать.

Изящно промокнув глаза рукавом рубашки, девушка кивнула мне.

– Спасибо. Мне было тогда всего четырнадцать, а ей на пару лет больше. Мы жили в одной комнате… И однажды я нашла ее повесившейся в шкафу. После этого я возненавидела себя еще больше. Зачем жить мне, когда ее не стало? Я выкрасила волосы, рисовала себе ее лицо ее косметикой, пыталась скопировать ее… но я никогда не была настолько красивой. И все еще ненавидела зеркала. Но моя фобия появилась лишь спустя годы.

Томасин ненадолго замолчала.

– Это случилось, когда мне было двадцать. Я училась в университете, получала высокие оценки… даже встречалась с парнем, который на самом деле любил меня такой, какая я есть, понимаете? Думал, что… что я красивая, – вслух размышляла Томасин, глядя в никуда. – Он знал о моих проблемах с самооценкой, так желал мне помочь… говорил: “Я просто хотел бы, чтобы ты увидела себя моими глазами, Томасин…” А потом предложил одну идею.

Раздался тихий скрип – Алек поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее.

– И что это была за идея? – спросил он.

Томасин скрестила лодыжки, одними пальцами касаясь потертого линолеума. Она была такой крошечной, что не могла полностью поставить ступни на пол.

– Ну, он… он периодически принимал галлюциногены, в качестве духовной практики или чего-то в этом роде.Он предложил нам вместе принять кислоту, чтобы я познала себя, увидела себя такой, какая есть на самом деле, ушла от образа, который все старалась натянуть и всегда терпела неудачу…

Я сомневалась, но он настоял. Я доверилась ему. Мы приняли, хм, таблетки, и какое-то время ничего не происходило. Я поняла, что под кайфом, только когда узоры на стене передо мной ожили… самые обычные линии, формы, трансформировались, обретали какой-то особый смысл. Я такого никогда раньше не испытывала. – Томасин пальцем рисовала перед собой изгибы одной ей известного узора. – Это было прекрасно… будто со мной без слов говорила сама Вселенная. Но потом узор на стене начал просто монотонно качаться, как маятник, бесконечно, как…

Томасин сделала долгий прерывистый вдох, собираясь с силами перед тем, как продолжить:

– Мой парень нашел меня на кровати. Он шел, а я видела след, тянущийся за ним… он поставил пластинку, лег рядом и обнял меня. Самый волшебный опыт в моей жизни, – выдохнула она, смежив глаза и наслаждаясь воспоминаниями.– А потом он… сказал, что теперь мне нужно пойти и посмотреть на себя в зеркало, – заикаясь, проговорила Томасин, тревожно сглотнув. – Сказал, что теперь я наконец-то увижу то, что видел он: красивую и совершенную, очищенную глубинную сущность, а не физическое тело. Я забеспокоилась, попыталась рассказать ему о своих сложных взаимоотношениях с зеркалами, но… он снова настоял. И я снова доверилась. Пошла в ванную, соединяясь с миром все глубже, как только касалась ногой земли. С каждым шагом испытывая чистый экстаз. Я не раз слышала истории про всякую чертовщину, что чудится в зеркалах под кайфом, поэтому была приятно удивлена, когда просто… увидела себя. Ничего странного, кроме пульсирующих зрачков… немного грубые черты лица, но ничего ужасного, – описывала Томасин. – Поначалу, по крайней мере.

Девушка на мгновение замолчала, и никто из нас не решался прервать гнетущую тишину. Только Тиген выпустила очередной клуб дыма.

Томасин спрятала лицо в ладонях.

– Я наконец-то почувствовала себя красивой. Я улыбалась, смеялась, прижалась к зеркалу ладошками… Счастливая, я впервые смотрела прямо себе в глаза. Пока они не перестали быть моими. Стали блестящими, желтыми, как отражающий свет кошачий зрачок. Оцепенев, я наблюдала, как отражение отделилось от меня, сжало кулак и с размаху ударило – бах-бах-бах – по зеркалу, безумно ухмыляясь. – Томасин запнулась.

Комок встал у меня в горле, когда я попыталась представить, какой ужас почувствовала бедная девушка.

– В тот момент я видела себя. Не себя… но себя, не знаю, как объяснить. Тогда я впервые увидела свое истинное “я”, – заикаясь, выдавила Томасин, сжав зубы, испачканные ярко-розовой помадой. – А потом… она заговорила со мной… издевалась надо мной хуже, чем я когда-либо могла. Называла меня скучной, уродливой, никчемной и каждое слово вбивала в зеркало ударом кулака. Надо мной что-то мелькнуло… Я посмотрела вверх и увидела нечто, раскачивающееся взад и вперед, взад и вперед… пару бледных ног. Я чуть с ума не сошла, когда поняла… кто это.

Отражение сказало, что мне никогда было не стать такой красивой, как она, как моя сестра… и поэтому я… я шипела ей свой яд в темноте, каждую ночь. Стоило свету погаснуть, и я начинала шептать, сея семена ненависти к себе в ее невинный разум, пока она… пока она… – Слезы душили Томасин. – Я попыталась закричать, сказать, что это не я, что я никогда не сказала бы ничего подобного своей любимой сестре, но изо рта не вырвалось ни звука. И тогда я вспомнила…

Вспомнила, как тихо рыдала моя сестра, когда уродливые и полные злобы слова выскользнули едва слышно из меня в темноту спальни… “ты ничто, ты ничего не стоишь, всем было бы лучше без тебя, хоть бы ты умерла…” – Черные слезы потоком лились по лицу Томасин.

Она утерлась рукавом, размазывая пятна косметики по ткани, и продолжила:

– В одном я все же была права: эта штука не была мной. Я просто стояла и смотрела, парализованная, неспособная позвать на помощь, неспособная издать и звука, как отражение начало яростно ковырять ноготь, пока он не поддался и не оторвался от ложа, сломавшись с оглушительным треском!

Я вздрогнула от резкого вскрика Томасин и от образа, живо вставшего у меня перед глазами.

– Меня вдруг пронзила такая боль, будто это из моего тела сейчас вырвали кусок. Я даже посмотрела на дрожащие руки, приклеенные к зеркалу, чтобы убедиться, что ногти все еще целы. – Девушка крепко обхватила указательный палец левой руки, будто пытаясь заглушить тупую ноющую боль.

В обезображенном черными потеками лице я видела, как страх приходит, вытесняя печаль, вытесняя боль. Как приходит ужас, от которого можно укрыться только полностью эмоционально отстранившись. Голос Томасин стал пустым и глухим:

– А затем мое отражение схватилось за сломанный ноготь и начало его раскачивать, пока он не поддался… я смотрела, как она начала его тянуть, и кожа над ним стала расслаиваться и рваться. Как она начала снимать ее медленным неспешным движением… Боль была просто адской, но стало еще хуже, когда она полностью содрала кожу с моего пальца. Неумолимая, она вся тянула и тянула, яростно обрывала руку, пока на ладони не раскрылась рана… она просунула пальцы глубоко внутрь, до самого сустава, а потом сдернула плоть, как перчатку с руки, – Томасин зажмурилась в ужасе.

Дон просто сказал: “Черт”. Это мнение поддержали все члены группы, даже Эди. Все мы семеро кивнули в унисон.

Лицо Томасин стало каменным, когда она продолжила:

– Но это не самое худшее. Самое ужасное то, что произошло потом. И что преследует меня по сей день…

– Что произошло, Томасин? – спросил Алек, нахмурившись от беспокойства за девушку.

– После того, как мое отражение сорвало с себя плоть, я ожидала увидеть кости человеческой руки, но… но все оказалось намного хуже. Вместо этого открылась другая рука. Бледная, болезненно-серая, полностью покрытая… чешуей. – Томасин заметно дрожала, положив руку на живот, будто пытаясь унять боль. – Она хлопнула своей новой ладонью по зеркалу – тонкому и хрупкому барьеру между нами – посмотрела на меня своими кошачьими глазами и сказала…

“Тебе никогда не быть красивой, потому что я – это ты. И однажды… Я перерасту тебя”.

Никто не произнес ни звука. Я поставила пятку на землю, успокаивая прыгающую ногу – мой давний нервный тик. Я даже и не заметила когда начала. Вало закрыл лицо гигантскими руками, лысая голова поблескивала в свете галогеновых ламп. Томасин несколько раз поверхностно вздохнула, торопясь закончить рассказ:

– Я наконец-то снова обрела контроль над своим телом, достаточный, чтобы суметь отшатнуться от зеркала, развернуться и выбежать из ванной. Мой парень очень беспокоился обо мне, пытался утешить, говорил, что просто случился неудачный приход. – Она тяжело вздохнула. – И сначала я даже почти поверила ему, но после того дня стала ужасно бояться зеркал, точнее, своего отражения. Ведь, когда я пришла домой и в ванной, встав перед умывальником, взглянула в зеркало… она была там. Мое отражение. Вцепившаяся зубами в лохмотья кожи на предплечье. Отрывающая длинную полоску. Обнажающая омерзительную чешую. Я накрыла зеркало полотенцем, но это не помогло. Каждый раз, когда где-нибудь я замечаю свое отражение, меня становится все меньше, а ее – больше. Каждую секунду каждого дня я чувствую как она растет… Мне всегда больно. Раньше я ненавидела зеркала, потому что ненавидела свою физическую оболочку… а теперь ужасно боюсь зеркал, потому что они показывают, кто я есть на самом деле. Кем мне суждено стать.

Томасин замолчала на мгновение.

– В моем доме больше нет зеркал. Я никогда не войду в чужой дом… даже если хозяева пообещают накрыть зеркала, я все еще буду знать, что она ждет по ту сторону. Даже если зеркало закрыто… – Она вздрогнула, крепко обхватив себя руками.

– Я все еще слышу, как она… колотит по стеклу.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

PayPal / Юмани /Патреон

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Вся жизнь я борюсь со своей фобией. Всю жизнь ее избегаю. Мне не помогла терапия, не помогли наркотики, быть может, поможет хотя бы это?

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Сколько себя помню, я живу в страхе. На самом деле, страх – не совсем верное слово, чтобы выразить то, что я чувствую. Страх – это естественно. Это даже хорошо. Страх защищает нас, предостерегает от принятия глупых решений, от неприятностей, в которые мы бы обязательно вляпались без него. Страх помогает нам эволюционировать и эволюционирует вместе с нами, сохраняя наши жизни. Я боюсь змей, пауков, боюсь упасть с моста и разбиться насмерть… то есть вещей и ситуаций, которые представляют реальную настоящую угрозу.

Но вот фобия моя совершенно иррациональна и все же вызывает безумный ужас. Настолько сильный, что от одной только мысли о ней руки становятся липкими, во рту пересыхает, а сердце ускоряет ход. Настолько сильный, что при одном лишь виде ее мгновенно накатывает паническая атака, легкие горят от нехватки воздуха, и меня отчаянно тошнит до тех пор, пока желудок полностью не опустеет. Настолько, что, когда я вынуждена была противостоять ей, я… но об этом позже.

Сейчас не моя очередь делиться.

Годы и годы фобия управляла мной. Меня могут спровоцировать самые безобидные вещи, поэтому, несмотря на все усилия избегать даже намека, я все равно не могу предугадать, когда она вонзит в меня свои когти. Фобия захватила меня. Фобия терроризирует меня. Фобия контролирует меня.

Однажды я поняла, что настолько измучена, что записалась на семинар, обещавший предоставить инструменты для “излечения” от моей фобии, под руководством человека, сумевшего побороть свою собственную. Я подумала, что если уже пробовала терапию и наркотики, то с тем же успехом могу попробовать и это.

И вот так я и оказалась в помещении, похожем на класс воскресной школы, в пустующей церкви. В большой комнате, где не было ничего, если не считать круга из восьми складных стульев на протертом белом линолеуме.

И только надпись на школьной доске доказывала, что я не ошиблась адресом.

Добро пожаловать на мой мастер-класс! Я скоро присоединюсь к вам – вы не сразу должны узнать, кто я такой, это важно для процесса. Я твердо верю в целительную силу обсуждения именно истоков фобии и того, как она изменила ваши жизни. Сначала мы все поделимся своими историями как равные, а потом я продемонстрирую, как смог снова обрести контроль над жизнью.

Присаживайтесь и достаньте номер, приклеенный под сидением стула. В этом порядке мы будем делиться.

Я наугад выбрала место и села, немного обескураженная. Сложно сказать, когда конкретно появилась эта фобия. Кажется, что она просто всегда стояла за моим плечом. Но она все ж изменила ход моей жизни – заставила совершать поступки, о которых я сожалею каждое жалкое мгновение своего существования. Поэтому я все равно решила остаться. Под стулом обнаружился листок – номер 7.

Вскоре подтянулись другие участники.

***

Первой была Тиген – невозможно худая молодая женщина с провалившимися щеками. Только приземлившись на стул, она тут же извлекла из сумочки дорожную пепельницу и начала курить. И больше не останавливалась.

Затем появился Алек – судя по внешности, типичный отец семейства, симпатичный, практически неприметный мужчина, лет, вероятно, сорока. Он кивнул нам, поправил очки в толстой оправе и сел справа от меня через три стула.

Вало – огромный мужчина, способный как будто затмить солнце, очень аккуратно выглядящий, лысый и чисто выбритый, опустился на хлипкий стул рядом с Тиген. Он попросил женщину посмотреть его номер, заметно нервничая.

Рядом со мной выбрала место пожилая дама – на вид лет под девяносто – по имени Эди. Она напомнила мне бабушку своими седыми буклями и ниткой крупного жемчуга на шее. Одно ее присутствие успокаивало.

Томасин, наверное, самая молодая из нас, хихикнула, усаживаясь рядом с Алеком. На ее лице будто творил сам Дали – так неровно был нанесен макияж, а на обесцвеченных светлых волосах предательски светились темной полосой прилично отросшие корни.

Скрип белых теннисных туфель возвестил прибытие Дона – мужчины средних лет с изрядно поредевшей копной седеющих рыжих волос. Он сел слева от меня, продемонстрировав внушительное пивное пузо.

– Ого! – тут же заметил он. – Что стряслось с твоей рукой?

Я молча натянула рукав темно-зеленой фланелевой рубахи на культю левого запястья.

И, наконец, в комнату вошла Сесилия, поразительно красивая женщина с короткими черными волосами, будто светящейся темной кожей и с богато украшенной повязкой на правом глазу. Она нервно шагнула в круг, положив ладонь на сидение последнего стула, а затем села прямо напротив меня. И сорвала листок из-под сидения.

– Что ж, – сказала она, демонстрируя нам цифру 1, – похоже, я буду первой.

***

– Я, пожалуй, просто начну?..

Никто не произнес ни слова. Если среди нас и был организатор, он никак себя не выдал.

– Меня зовут Сесилия, и, эм, у меня хронометрофобия. – Она начала твердым и уверенным голосом, но, заметив недоумение лицах членов группы, быстро добавила: – Страх перед часами.

Дон, мужчина слева от меня, фыркнув, рассмеялся:

– Часы, серьезно?

Сесилия пронзила его стальным взглядом:

– Да, придурок. Часы. Еще будут комментарии?

Он покачал головой, лениво пожав плечами.

– Продолжай, дорогая, – мягко подтолкнула рассказчицу Эди.

– Благодарю, мэм. – Тон Сесилии теперь был диаметрально противоположным тому, что мы слышали мгновение назад.

Эди мило улыбнулась в ответ.

– Все началось с “мушек”. – Женщина, расслабившись, осела на стуле, и ее черная кожаная куртка сморщилась тут и там. – Крошечных пятнышек в моем поле зрения, маленьких ниточек и паутинок, плывущих повсюду, куда бы я ни посмотрела. Поначалу они были едва различимы… Я видела их, только сфокусировавшись на однотонной стене, но очень быстро они начали все больше мешать. Я подумала о том, что надо бы позвонить врачу, но счета сами себя не оплатят, так что пришлось это отложить. Я предположила, что это могло быть от контактной линзы или чего-то подобного. “Мушки” плавали только в правом глазу.

Она указала на свой глаз, точнее, на повязку, скрывающую его. Маленькую полоску ткани усыпали черные и белые блестящие камни, изящная цепочка петлями свисала вниз. Так странно красиво.

– В целом, я могла просто игнорировать их и продолжать заниматься своими делами, – вздохнула она, откидываясь на спинку и вытягивая ноги. – Но прошло всего пару недель с тех пор, как появились “мушки”, и все стало намного хуже. Я обедала с отцом, шутила, как и всегда, и вдруг… Даже не знаю, как это объяснить. Будто на правую сторону мира опустился черный занавес. Картинка, проецируемая моим правым глазом, просто вдруг… исчезла. отключилась. Стерлась.

Томасин – девушка с авангардным макияжем – ахнула:

– Что случилось?

– Папа отвез меня к врачу, и тот диагностировал отслоение сетчатки. – Сесилия повернулась налево, обращаясь к девушке. – По сути, слой клеток, выстилающий изнутри мое глазное яблоко, отклеился, как старые обои. Без него мозг не мог осмыслить то, что я видела, поэтому просто отключил правый глаз, будто его и не было вовсе. Меня нужно было немедленно оперировать, иначе все могло кончиться постоянной слепотой.

Сесилия взъерошила рукой короткие черные кудри на макушке и продолжила:

– Я пришла к врачу на следующий день. Глаз заморозили, вставили металлическую распорку и ввели внутрь небольшой пузырь газа. Сама процедура прошла довольно быстро и просто, хотя, не скрою, было безумно страшно, но основной проблемой стало восстановление. Чтобы пузырь оставался в нужном положении и сетчатка постепенно возвращалась на место, мне нужно было провести как минимум неделю, лежа лицом вниз.

– Прям все время? – недоверчиво перебила я.

– А-ага, – медленно протянула она. – Можно было вставать ненадолго, чтобы поесть или сходить в ванную, но и все на том.

Тиген стряхнула пепел в пластиковую пепельницу и тут сделала еще одну длинную затяжку.

– Боже, – выдохнула она, путая слово в клубах дыма. Слишком большой свитер спал с костлявого плеча, открыв ключицу и глубокую впадину за ней.

– Папа буквально спас меня, предложив пожить с ним на время реабилитации. Мы были с ним очень очень близки, особенно после того, как мамы не стало, – призналась Сесилия с грустью. – Первый день был просто ужасным. Все тело одеревенело, и боже мой, эта скука… Вы при всем желании не сможете такого представить. Папа развлекал меня как мог, но все же… никому не пожелаю. Я едва пережила второй день. А на третий… на третий день разверзся ад.

Я, как и некоторые члены группы, подалась вперед. Любопытство было почти осязаемым.

Впервые, с того момента как вошла в комнату, Сесилия разволновалась. Она раз за разом потирала ладони об облегающие джинсы.

– Итак… папа уложил меня спать на вторую ночь. Я заснула и проснулась утром, по крайней мере, думаю, что утром. В моей детской спальне теперь висели плотные шторы, поэтому точно сказать было нельзя. Телефон стоял на зарядке в другом конце комнаты. Я долго лежала одна, то ли ожидая, что снова усну, то ли, что отец вот-вот придет. Но он не приходил, а я не могла уснуть из-за… из-за тиканья.

Внезапная тишина повисла в воздухе. Сесилия не отрывала взгляда от собственных коленей, нервно ковыряя ногти. Никто не заставлял ее продолжать. Я знала – все мы знали – с чем она сейчас борется. Тревога, тошнота, абсолютный гнетущий ужас, хватающий тебя за горло от одной мысли о том, чего боишься больше всего…

– Там, эм, та… в моей комнате стояли часы, знаете, такие старые, громкие часы, – снова забормотала она, сквозь сжатые зубы. – В темноте невозможно было что-либо разглядеть, в доме стояла абсолютная тишина, и только непрекращающееся тиканье… только на этом я могла сосредоточиться. Тик-так. Тик-так. Снова и снова. – Она несколько раз громко топнула каблуком по полу, иллюстрируя свои слова. Глаза женщины испуганно расширились.

Сесилия взяла небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями. Глубоко прерывисто вздохнула.

– Время шло, а звук становился все громче. Я позвала папу, но ответа не последовало. Тогда я решила, что сейчас, наверное, еще середина ночи и попыталась снова заснуть… но тиканье… проклятое тиканье насмехалось надо мной. Я лежала в одиночестве как будто часами, днями, даже годами, парализованная этим звуком. Сейчас это кажется дико иррациональным, даже глупым, но тогда я просто не могла пошевелиться из-за часов. Даже когда мне очень нужно было пойти в ванную, я все равно не смогла встать. Что-то в этом тиканье пугало меня так сильно, как никогда ничто не пугало. И я просто застыла.

А потом в один момент я поняла, что звук изменился. Как будто к нему примешалось что-то еще. Это больше не было простым “тик-так”, “тик-так” скорее начало звучать как…цок, цок, цок, цок. И этот звук доносился откуда-то сверху, совершенно синхронно с тиканьем часов, будто кто-то топал в комнате прямо надо мной. Но это были не человеческие шаги. Слишком чистым, слишком резким был этот “цок”. Не мягкий стук человеческой стопы.

Сесилия теперь вся дрожала.

– Боже, я вот как сейчас помню, как лежала там одна, испуганная и растерянная, и думала про себя, что эти звуки так похожи на… стук копыт. А потом оно начало двигаться. Все еще над головой, но уже немного дальше, немного тише. И я вздохнула с облегчением. Но спокойствие продлилось недолго. Уже секунду спустя звук вернулся, стал громче, намного громче, чем когда-либо, и стаккато из тиканья и цокота эхом разнеслось по всему дому, оглушая. ТИК-ТАК, ЦОК-ЦОК! И я осознала, что оно – что бы это ни было, – спускалось по лестнице.

– Боже, нет, – прохрипела Эди, прижимая изящную руку ко рту.

– А я просто лежала в своей детской постели, которую вся перепачкала, пропитанная мочой и холодным потом, окаменевшая, беспомощная, неспособная что-либо видеть, неспособная слышать что-либо, кроме этого цок, цок, цок, ЦОК вниз по лестнице, пунктиром рисующего путь твари, шаг за шагом приближавшейся ко мне… – Кулаки женщины раз за разом били по бедрам в идеальном ритме. – Оно топало по первому этажу дома, безжалостно выслеживая меня, пока, наконец, не добралось до моей комнаты. Дверь приоткрылась, впустив немного света через узкую щелку, но я все еще лежала в постели лицом вниз, а звук все приближался, громче и ближе с каждым шагом, пока, клянусь, он не начал исходить прямо изнутри меня, оглушительный, грохочущий, вибрирующий в моих ушах, в моем разуме. И тогда я поняла, что монстр был теперь рядом со мной. Я чувствовала его дыхание на своем плече… такое жаркое, почти как раскаленный пар.

Семь человек жадно ловили каждое слово Сесилии, в комнате царила полная тишина, не считая щелчков зажигалки Тиген, прикуривающей очередную сигарету.

Сесилия крепко зажмурила левый глаз, словно пытаясь изгнать мысленный образ того существа, отпечатанный на изнанке век:

– Я медленно повернула голову и… в луче света увидела нижнюю половину этой твари. Оно стояло на двух крепких ногах, покрытых густой шерстью. Монстр несколько раз поднял ногу и ударил раздвоенным копытом по полу ровно в такт часам. Тик-так. Цок-цок. В тот момент мне стало абсолютно все-равно, буду ли я жить или умру, только бы смерть положила конец ужасному звуку. Я скатилась с кровати и, как могла, заковыляла подальше от существа на онемевших слабых ногах, а зверь зарычал и бросился за мной, я… я слышала ЦОК, ЦОК, ЦОК, ЦОК, преследующий меня в темноте. Но мне удалось уйти от него… наверное, только чудом. Каким-то образом я смогла убежать и выскочить за дверь в ослепительный дневной свет, выжегший мою и без того поврежденную сетчатку. И звук прекратился… просто. – Сесилия щелкнула пальцами. – Все еще в ужасе, я бросилась в комнату отца и… Нашла его на полу. Мертвого.

Несколько пораженных вздохов вырвалось тут и там. Томасин в утешительном жесте положила ладонь на руку Сесилии.

– Он, эм… у папы случился инсульт, он упал и не смог позвать на помощь. – Слезы внезапно хлынули у Сесилии из глаз, нижняя губа задрожала. – Самое ужасное то, что это была медленная смерть. Он мог лежать так часами. – Сесилия изо всех сил старалась продолжить рассказ. Громко шмыгнула носом. – После этого развилась моя фобия. Так я полностью потеряла правый глаз, потому что боялась прийти к врачу и обнаружить там часы. – Она подняла повязку, демонстрируя нам молочно-белый правый глаз, резко контрастирующий с левым, теплого карего цвета. – Сетчатка полностью отслоилась, а из-за операции развилась катаракта. Сама я по этому поводу не страдаю, но предпочитаю скрывать глаз, потому что на меня все время пялятся с тех пор, как я набралась смелости выйти из дому. Я предпочла бы, чтобы люди видели то, что я могу контролировать.

Сесилия вернула повязку на место.

– По сей день я не переношу даже вида часов, а вот слышать их вообще не могу. Тиканье звучит так же оглушительно, как и в тот день в темноте три года назад. А со звуком приходит и воспоминание о том существе, и каждый раз я чувствую, как оно снова преследует меня. – Рассказ подходил к концу, и руки женщины теперь покоились на коленях. – А что еще хуже, тиканье часов приносит сокрушительные воспоминания о том, как мой отец умирал, лежа на полу. О каждой секунде мучений, в которую я не смогла помочь ему, о каждой секунде, которая могла бы спасти ему жизнь.

Думаю, это пугает меня больше всего.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Поддержите проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

PayPal / Юмани /Патреон

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Не все монстры хотят лишь разорвать вас в клочья и высосать душу. С некоторыми из них учишься сосуществовать в этих местах. И иногда встреча с ними – не самое страшное, что может с вами произойти.

⠀

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

⠀

~

Сезон ураганов приходит быстро. Когда всю жизнь живешь в южных штатах, начинаешь просто принимать это как факт. Если хотя бы раз не случается какой-нибудь ураган, считай, весь год насмарку. Помню, как сильно любил такие периоды, когда учился в школе. Почти все дороги в моем городке были грунтовыми, и автобусы в них завязали после сильного дождя, поэтому занятия отменяли.

Я впервые встретился с ними в тринадцать лет, в один из таких дней. Они на самом деле не привязаны к Югу, вы можете увидеть их в любом городе и любой стране. Люди теней. Темные смотрители. Те, кто прячется в тенях. У них много имен.

Легенды, окружающие их, противоречивы. Кто-то говорит, что они просто наблюдают, другие считают, что они могут помочь вам или навредить, в зависимости от того, как оценят вас. Лично я считаю, что бывает и так и так.

***

В сентябре 2007 мне было 13 лет. В тот год налетел ураган, не помню, как его назвали, все события после него не отпечатались в моей памяти. Занятия в школе отменили еще до него, потому что всю неделю шли сильные дожди. А моя семья вообще жила около старой грунтовой дороги, на месте которой теперь текла в никуда грязная река.

Но, несмотря на это, маме все еще нужно было идти на работу. Она трудилась медсестрой в местном отделении интенсивной терапии, поэтому в такие моменты ее работа была особенно важна. А папа уехал в очередную командировку. И вот так я остался дома один в разгар урагана третьей степени опасности.

Около пяти отключилось электричество, и мне пришлось приложить фантазию, чтобы занять себя. Я немного почитал сборник рассказов Лавкрафта, а заодно накрутил себя до того, что подрывался от каждого шороха. И решил отложить чтение до того момента, как мама вернется домой. А потом подумал, что было бы неплохо вытащить на крытую веранду одно из кресел-качалок и понаблюдать за бурей.

Фруктовый сад во власти сильного ветра и потоков дождя – завораживающее зрелище. В плотной завесе воды, льющейся с неба, можно даже разглядеть, как ветер разбивается брызгами, налетая на очередную ветку. Барабанный стук дождя по крыше убаюкивал, несмотря на неистовую силу, и я начал понемногу засыпать, когда заметил, как что-то упало с дерева в саду. Что бы это ни было, оно, подхваченное ветром, ударилось о ствол соседнего дерева и шлепнулось на землю.

Мгновение я просто смотрел в ту сторону, пытаясь понять, что это было. Мы выращивали пеканы, но это “что-то” было слишком большим для ореха. И оно двигалось. А рядом, на той же ветке, отчаянно бегала взад и вперед белка.

Зверек, упавший с дерева, больше не шевелился. Видимо, его хорошенько приложило о ствол, так что если он и не умер, то точно был оглушен. Белка на дереве сходила с ума. Я не мог просто оставить это как есть.

Я натянул капюшон куртки и распахнул сетчатую дверь. Ветер чуть не сбил меня с ног, а дождь пробрал до костей за секунду. Надо все сделать быстро. Я подбежал к дереву, где меховой комочек медленно приходил в себя. Я наклонился к нему и наткнулся на боязливый, удивленный взгляд. Белка жалобно заверещала, когда я поднял ее.

У него оказалась сломана лапка. В таком состоянии она ни за что не смогла бы снова взобраться на дерево. И я решил занести ее внутрь и отвезти к ветеринару, когда буря утихнет. И с мокрым зверьком в руках я вернулся обратно в дом. А там завернул его в полотенце и устроил в небольшой коробке, найденной в гараже.

Я отнес коробку к окну и поставил на столик рядом. Наверное, подумал, что так другая белка будет знать, что с ее другом все в порядке. Не знаю. И вот я посмотрел на дерево в поисках второго зверька, но увидел кое-что другое. И у меня кровь застыла в жилах.

Прямо за тем деревом стояла фигура. Почти два метра ростом, совершенно черная, как ночь. И с белыми глазами. Темнота клубилась вокруг него, будто поглощая даже намек на свет. И он уставился на меня, а я в ответ уставился на него, не зная, что теперь делать…

Понадобилось несколько мгновений, чтобы стряхнуть оцепенение. Я рванул к выходу, закрыл все замки и потряс дверь, чтобы убедиться, что она заперта. Что бы ни стояло под деревьями, здесь, рядом со мной, ему делать было нечего. Схватив коробку с белкой, я побежал в свою комнату, взял фонарик, старый телефон, который дала мне мама на всякий случай, и залез в шкаф. Дрожащими пальцами набрал ее номер.

– Да, да, я не могу сейчас говорить, тут просто толпа народу с травмами.

– Нет, мам! Снаружи что-то есть! Огромное! – в отчаяньи крикнул я, пока она не повесила трубку. Мама остановилась и ответила серьезным голосом:

– Кто-то снаружи? Запри двери и бегом в комнату. Как он выглядит?

– Он огромный! Как гигантская тень, только глаза совсем белые. И он наблюдал за мной, мам! – Мой голос дрожал.

Мама вздохнула.

– Знаешь, с тех пор, как ты пошел в школьный театр, розыгрыши стали слишком правдоподобными. Веди себя хорошо и будь аккуратен, ладно? Я вернусь утром. И не открывай никому дверь!

Она повесила трубку. Я остался наедине с ветром и дождем, бьющимся о стены.

***

Не знаю, как долго я сидел в шкафу, прислушиваясь, не идет ли за мной то существо. Но в конце концов задремал, и, видимо, надолго, потому что, когда проснулся, фонарик уже не горел. Вокруг стояла чернильная темнота. Снаружи завывал ветер, а в гостиной… в гостиной раздавались шаги. Я несколько раз повернул ручку фонарика, и он снова тускло засветился. Медленно я вылез из шкафа и на цыпочках пошел в гостиную.

Трое мужчин стояли посреди комнаты. Двое пытались поднять телевизор, а третий потрошил шкафы и ящики. Они перешептывались приглушенными голосами, но я смог разобрать только что-то про “ценные вещи”.

Тут же выключив фонарик, я стал аккуратно пятиться из комнаты обратно. Не было ничего неестественного в появлении этих людей – мародеры частенько грабили дома во время урагана, – но я не думал, что когда-нибудь они придут и в наш. Я продолжал медленно отходить, молясь, чтобы ни во что не врезаться. Но у судьбы хреновое чувство юмора.

Я ударился о дверной косяк, споткнулся и упал. Троица тут же обернулась, скрестив на мне лучи фонариков.

– Вот дерьмо, – сказал один из них.

– Вечно вам надо все усложнять,– ответил другой, вытаскивая нож из ножен на ноге и направляясь ко мне. – Ладно, парень, это будет быстро.

– Нет! Нет, пожалуйста! Я никому не скажу! Я просто вернусь в свою комнату, пожалуйста. Я скажу, что ничего не слышал из-за бури. Вы просто уйдете, и я никому не скажу! – Я умолял их. Но лезвие ножа зловеще поблескивало в луче фонаря. Вся моя жизнь сейчас сосредоточилась в этой тонкой полоске. Я снова и снова просил их не трогать меня.

– Извини, парень. Это будет мой третий страйк. А мне не нужен третий страйк. Все будет быстро, я уже… – Он замолчал, не закончив предложения, прерванный сдавленным криком одного из напарников. Позади мужчины фонарик упал на землю. – Черт, Джерри? Что за херня?

– О боже, – пробормотал другой взломщик, в ужасе уставившись на то место, где секунду назад стоял его друг. Джерри исчез. Бесследно. И только фонарик еще описывал круги по полу.

И вот когда, под моим пораженным взглядом, его луч проходил мимо второго сообщника, незримая сила сорвала его с места, увлекая в темноту. Главарь в панике вертелся на месте и звал то одного, то другого. Фонарик на земле описал еще круг и высветил сгусток темноты, теперь подобравшийся ближе к главарю. Тот попытался полоснуть его ножом, но лезвие нашло лишь воздух. А на следующем повороте фонарика тени уже не было.

Фонарики пропавших мародеров теперь лежали на полу, перекрещивая лучи прямо на главаре, будто театральные прожекторы. Я в ужасе смотрел, как он мечется, размахивая ножом.

Внезапно прямо рядом с ним появилась темная фигура, та самая, что наблюдала за мной из сада. Я увидел ярко-белые глаза, увидел разверзшуюся пасть. Которая поглотила вопящего главаря в мановение ока.

Теперь остались только мы двое: я и человек из тьмы. Он стоял на том же месте, окутанный змеящимися усиками темноты, и смотрел на меня. А я молился Богу, чтобы не быть следующим. Молча молился всем богам, чтобы он оставил меня в покое. Целую вечность он не отрывал от меня глаз,а потом просто растворился в воздухе.

Я рванул обратно в шкаф и заперся там до утра, пока не услышал, что мама вернулась домой. Я бросился к ней в объятия в слезах.

В гостиной царил беспорядок. Ящики и шкафы были вывернуты, вещи кучками сложены у двери. Я знал, что она не поверит в рассказы о тени, поэтому просто сказал, что ночью услышал каких-то людей и спрятался в шкафу. И она похвалила меня за правильный поступок.

Никто и никогда больше не видел ту троицу. Через несколько дней полиция нашла их грузовик, спрятанный в лесу неподалеку. Оказалось, что перед налетом на наш дом они напали на мистера Саттона и избили его и Сэйди, когда те попытались сопротивляться. Но дела до конца не довели, и все обошлось.

С тех пор я много читал, искал информацию и выяснил, что Темные смотрители часто появляются в трудные и опасные времена. Легенды говорят, что они только наблюдают, поэтому я не уверен, почему эта сущность решила вмешаться в ход событий. Что бы там ни было, я обязан этому своей жизнью.

С тех пор я видел их несколько раз, всегда стоящими вдалеке, наблюдающими за происходящим. Последний раз это было во время урагана Ирма пару лет назад. Я заметил темную фигуру на крыше соседнего дома, когда выходил убедиться, что с домом все в порядке. Не знаю, был ли это тот же самый, но теперь я всегда стараюсь поприветствовать их дружелюбным кивком.

Если когда-нибудь меня настигнет опасность, надеюсь, они будут на моей стороне.

~

Оригинал (с) googlyeyes93

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Бескрайние поля высокой кукурузы с детства пугают меня. Вы скажете, что это лишь старые страшилки, а я скажу, что в этих местах мы прислушиваемся к предупреждениям.

⠀

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

⠀

~

Фольклор есть везде. Все мы слышали легенды о призраках и монстрах, мифических животных или местах, бросающих вызов порядку вещей. Это часть нашей жизни. Я вырос на американском юге, в маленьком городе под названием Блэкшер, Джорджия.

Это был один из тех самых крошечных городков, затерянных на карте, с населением вряд ли больше трех тысяч человек. С одной главной улицей, на которой концентрировалась вся деловая и общественная жизнь. И с 84 шоссе, не дающим этой жизни угаснуть. Один из тех городков, где все друг друга знают.

Все мое детство прошло среди рассказов и легенд о призраках и духах. И я не раз сталкивался с ними, не важно, по чистой случайности или намеренно ища встречи. Некоторые духи были зловещими (духи старой тюрьмы, болотные огни Окефеноки или Лесной Шепот), другие не несли угрозы, живя собственной жизнью.

Я постараюсь рассказать вам некоторые истории. За 26 лет жизни в этих местах мне удалось повидать немало удивительного. Однако должен вас предупредить: если вы вдруг находитесь где-то на старом Юге, подумайте дважды, прежде чем отправиться на поиски сверхъестественного. Я был любопытным ребенком и не очень сообразительным. Но то, с чем мне пришлось столкнуться в те дни, навсегда заставило с осторожностью относиться к неизвестному. Не раз оно могло увлечь в могилу меня и моих близких. Нам повезло. Другим – нет.

***

Крупнейший двигатель экономики Юга – сельское хозяйство. Куда ни глянь, почти везде окажется ферма, где выращивают все подряд: от кукурузы до черники или домашнего скота. Когда-то мои родители разбили даже целую страусиную ферму, площадью в десять акров. Да, я тоже не понимаю зачем.

С самого детства бабушка и дедушка предупреждали меня, чтобы я никогда (никогда!) не совался в поля по ночам, особенно на те, которые скрывают человека с головой. Они говорили, что после наступления темноты там прячутся твари, готовые схватить любого смельчака (или дурака), сунувшегося в их владения. И если вы зайдете туда, то уже не выйдете.

Когда мне было двенадцать, я проигнорировал их заветы. И это было ошибкой.

***

В тот день я засиделся у друзей, и, когда уходил, было уже темно. А я должен был быть уже час как дома. Но все “на минуточку” откладывал возвращение, чтобы еще чуть-чуть поиграть с Томом Хоком на его новой приставке. Поэтому, чтобы не опоздать еще больше, я решил срезать путь через ферму, раскинувшуюся между нашими домами.

Это была совсем небольшая (по местным меркам) ферма, и, оглядываясь назад, я почти уверен, что ее владелец содержал пять акров кукурузы только для того, чтобы делать самогон. Одна из тех вещей, которых не осознаешь в детстве.

Итак, солнце село, опустив на землю синие сумерки. Призрачный свет струился с низкого неба, но толку от него было немного. Так же, как и от тонкого серпа растущей луны. Но я все равно решил рискнуть и пройти по кукурузному полю. Пять акров. Не очень-то и далеко. Быстренько пробегусь и через десять минут уже буду дома.

Слева от меня, возле дома фермера, раздался собачий лай. В расплывчатом светлом пятне, радостно скачущим ко мне вприпрыжку, я сразу узнал Сэйди, золотистого ретривера хозяев фермы. Она часто сопровождала меня до дома Тома и обратно. Моя любимая защитница.

– Привет, девочка, – сказал я, почесывая ее улыбающуюся морду. Она в ответ лизнула мне руку. Я подошел к границе поля. Холодный ветер свистел в стеблях кукурузы, выбивая дрожь. В это время года на юге температура никогда не опускалась так низко. Всего мгновение назад воздух был наполнен густой жаркой влажностью, а теперь я будто пробирался сквозь замершие в воздухе мириады льдинок.

Но я заверил себя, что все будет хорошо. Что пройдет совсем немного времени, и я окажусь в своей комнате и свернусь калачиком с любимой книгой на кровати перед сном. Не о чем беспокоиться. Я же сотни раз срезал путь через это поле.

“Но не ночью”, – пробормотал тихий голосок в моей голове.

Глубоко вдохнув, я шагнул в кукурузу. Стебли сомкнулись над моей головой, теперь я будто оказался в пещере без начала и конца. В сгущающейся темноте я видел только колышущиеся стебли и крошечный кусочек земли, покрытый изменчивыми тенями. Они накатывали и отступали, как волны во время прилива.

Справа что-то шевельнулось. Позади меня глухо зарычала Сэйди. Со своего места я видел, как она стояла, вздыбив шерсть, неотрывно глядя на кукурузу, а потом вдруг заскулила и убежала от поля прочь. И вот я остался один.

Я уже говорил, что я был не очень умным ребенком, когда дело касалось подобных вещей. Если точнее, я был непроходимым, гребаным идиотом. И учился только на своих ошибках. Поэтому я просто пошел все дальше и дальше в поле, раздвигая сухие стебли кукурузы. Они пружинили назад с необъяснимой яростью, царапая мне руки и лицо. На мгновение я остановился, чтобы оттереть грязь с глаз… И тут услышал это.

Сначала мне показалось, что ветер шуршит листьями. А затем к шороху и треску добавился низкий гул потустороннего голоса. Он приближался ко мне с того конца поля, откуда я пришел. И я видел, как початки дрожат, отмечая его путь ко мне.

– ЭТО МЕСТО МОЕ И ТОЛЬКО МОЕ. НЕ СМЕЙ СТУПАТЬ НА ЗЕМЛЮ, КОТОРАЯ ТЕБЕ НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ! – Грохот и гул нарастали. На шее у меня выступил холодный пот, спина покрылась мурашками. И, как олень в свете фар, я застыл на месте, глядя, как два светящихся шара смотрят на меня из зарослей.

Очнувшись наконец, я изо всех сил побежал на другую сторону поля. Вдалеке, через стебли кукурузы, виднелась крыша моего дома с одиноким окошком, сияющим, как маяк. Бежать! Не прекращай бежать!

– ТЫ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ НАРУШИШЬ МОЙ ПОКОЙ, ВРЕДИТЕЛЬ! – Потусторонний голос снова загрохотал в моих ушах. Он казался таким неправильным, будто шел из самой земли. Будто терлись друг о друга замшелые камни. Что бы это ни было, оно было древним. Оно владело этой землей задолго до появления человека и будет владеть и после.

Спасительный свет становился все ближе. Я был почти на месте. Почти выбился из удушающих объятий проклятого поля. Где-то на краю посевов залаяла Сэйди, и ей вторил человеческий крик. В темноте, натыкаясь на бесчисленные стебли, я звал ее и умолял о помощи.

И вдруг врезался в кого-то на полной скорости и шмякнулся на задницу. Поднял глаза и увидел фермера, владевшего этим полем, мистера Саттона. В руках он держал огромный фонарь, освещая ту сторону, откуда я вынырнул. Он схватил меня за шиворот и наполовину вытащил, наполовину вышвырнул из кукурузы. Теперь мы были на открытом месте, но он все еще светил фонарем вглубь теперь уже успокоившегося поля.

– Тебе что, никогда не говорили не соваться ночью в поля? – кричал он, мотая меня, как мешок с ветошью. – Тебя могли прикончить там, парень! Повезло, что Сэйди любит тебя, идиота, и пришла за мной!

Слезы жгли мне глаза, я никак не мог отдышаться, но он все отчитывал и отчитывал меня. Внезапно фонарь осветил мое лицо, и голос его смягчился:

– Никогда, НИКОГДА больше не ходи по этим полям после наступления темноты, слышишь? А если придется, убедись, что прихватил с собой фонарь поярче. Им не очень нравится свет, видишь? Держит их подальше. Так ведь, старый ты ублюдок?! – крикнул он в поле. Низкий гул вернулся вместе с ветром, который, казалось, рождался прямо в поле.

Саттон отпустил меня, пообещав ничего не рассказывать родителям. И больше я никогда не ходил по тому полю даже днем. Я жил в родительском доме до девятнадцати лет, и даже когда после того, как мистер Саттон умер и поле превратилось в бесплодное темное пятно, ничего не изменилось.

Ни я, ни Сэйди, не ступили бы на него ни ногой, ни лапой.

~

Оригинал (с) googlyeyes93

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Этот день выходит совсем не таким, как я хотела, но все лучше, чем ничего. Быть может, стоит загадать желание, чтобы все изменилось. И задуть свечи.

⠀

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

⠀

~

Яркое утреннее солнце заглядывает сквозь щель в темно-красных занавесках, и мне ужасно не хочется просыпаться, но ощущение теплых лучей на коже каким-то образом почти компенсирует это. Я скучала по весне. Я просыпаюсь в доме своего детства, заботливо уложенная в постель с простынями, пропитанными запахом свежей лаванды, такими уютными, будто только что вышли из сушилки. Приятный способ проснуться. И мне и правда очень приятно. До тех пор, пока мозг не выпутывается из объятий сна, не начинает работать, не начинает думать и беспокоиться. Именно тогда все идет наперекосяк. Или в тот момент, когда я осознаю неправильность происходящего.

Когда мой мозг просыпается, навязчивая мысль начинает точить его, как червяк.

Я не должна быть здесь.

Укол тревоги проносится по моему телу в самом-самом начале дня. Какая жалость.

Я здесь не живу.

Это не мои простыни, не мой кондиционер, с запахом свежей лаванды.

Я здесь больше не живу.

Мне 25 лет. Окончив колледж, я вернулась домой на пару месяцев. И после отправки бесчисленных писем с резюме и получения бесконечного потока отказов наконец нашла работу некоторое время назад.

Ну, технически мне уже 26 лет. Когда сон окончательно отступает и мысли проясняются, я, наконец, вспоминаю, что приехала домой на выходные навестить родителей, чтобы не быть совсем одной в день рождения, который я бы предпочла просто пропустить. Я должна быть здесь, потому что приехала сюда прошлой ночью.

Клянусь, моему мозгу с утра нельзя доверять ни на йоту.

Наконец, я потягиваюсь и усилием воли стряхиваю с себя эти ужасные навязчивые мысли. Все идет не так уж плохо, и нет причин не чувствовать себя великолепно. Я даже улыбаюсь, когда слышу стук в дверь. Мама и папа.

Они нарядились по этому случаю, что немного странно, но и очень мило с их стороны. Полагаю, они хотят провести этот день с таким размахом, с каким смогут. В конце концов, нет никаких шансов на большую вечеринку, когда страна наполовину заперта по домам.

Мама одета в пастельно-розовое платье с крошечными белыми цветами и широким белым поясом, обернутым вокруг талии. Ее губы сияют яркой помадой, а на белоснежных зубах ни единого пятнышка. Представляете, она даже надела туфли на каблуках, подходящие к платью, хотя в нашей семье не принято носить обувь в доме.

Папа нацепил пастельно-зеленую рубашку и маленький галстук-бабочку. Его лицо свежевыбрито, а в глазах светится игривая искорка. Папа торжественно вносит торт, который они, должно быть, испекли втайне, пока я спала. А может быть, искра, которую я увидела – лишь отражение свечей на совершенно восхитительном торте.

Глазурь мятно-зеленого цвета, розовые цветы из крема выложены праздничным венком… И витиеватая надпись: “С Днем Рождения”. А сверху главный штрих: 26 свечей, 13 из них зеленые и 13 розовые. Мне показалось так, хотя трудно сказать наверняка из-за яркой стены пламени.

– Очень смешно, – смущенно восклицаю я после пятой попытки задуть свечи. – Вы в курсе, что первое апреля было три недели назад?

Эти дурацкие свечи не гаснут. Конечно, маме и папе нужно было повеселиться и достать незадуваемые свечи. Ни мои легкие, ни мое настроение не были готовы к этому так рано утром.

Мама улыбается, папа усмехается.

– Давай, милая. Задуй свечи! – мелодичным голосом говорит мама.

– Загадай желание, любовь моя! Хорошее желание. Кто знает, сколько еще тебе осталось!

Они оба смеются.

– Да, да, пап, очень смешно. Я старая. Но не забывай, что, если я старая, то и ты тоже! – Я пытаюсь пошутить в ответ, но не получаю никакой реакции.

– Загадай желание! – повторяет мама.

– Я хочу, чтобы вы вели себя чуточку не так странно, – нервно усмехаюсь я. Они не перестают улыбаться с тех пор, как вошли в комнату.

В ответ мама лишь придвигается к моему лицу, я чувствую ее дыхание на коже. Пахнет железом и сигаретами.

– С каких пор ты куришь? – удивляюсь я.

Она отстраняется, кажется, мой вопрос смутил ее. Конечно, я не в восторге от ее нездоровой привычки, но и не хочу, чтобы ей было стыдно передо мной. Этот вопрос, однако, поселил между нами напряжение, улыбки исчезают с лиц моих родителей. Папа убирает торт.

– Ну, тогда, я полагаю, с желанием придется подождать, если вам так трудно принять решение, юная леди!

– Да, совершенно верно, дорогой. Скажи ей, – добавляет мама. – Мы спустимся вниз на завтрак в честь твоего дня рождения, и тогда ты сможешь съесть свой торт.

Они кивают друг другу и отходят от моей кровати. Забирают торт, свечи на котором все еще пылают. Боже, да они уже давно должны были прожечь торт насквозь, но вопреки здравому смыслу все еще стоят, не уменьшившись ни на йоту. Затем родители поворачиваются, не сказав ни слова, не говоря уже о том, чтобы улыбнуться, и выходят прочь из комнаты.

Я слышу, как они спускаются по лестнице, и, скажу вам честно, это очень странное начало утра в день моего 26-летия. Но, конечно, на этом все не заканчивается.

***

Следующей очень странной вещью было платье, которое оказалось на мне и которое я, конечно, не помнила, как надела. Белое с золотыми искорками у воротника. Я более чем уверена, что у меня никогда не было такого предмета одежды. Не думаю, что что-то подобное носила хотя бы моя бабушка. И, давайте честно, я бы помнила, как надела что-то настолько странное. А значит, мои родители одели меня сами... пока я спала. Если это такая очередная шутка, то я явно неправильно поняла поведение мамы и папы. Они сходили с ума.

Я не стала тратить время на переодевание. Не представляю, ради чего они все это делают, но так быть не должно. Не такой день рождения я представляла. Я просто хотела провести приятный и спокойный день, поесть торт и, возможно, порадоваться нескольким подаркам.

Раздраженная, я спрыгиваю с последней ступеньки лестницы в своем непонятном платье и слышу странную музыку. Она доносится из кухни. Мелодия, которую я не могу как-то описать. Внезапно мой гнев по поводу странной одежды исчезает, и вместо этого я чувствую себя слабой и беспомощной. Я медленно, спотыкаясь, вхожу в кухню и замираю в шоке от того, что они сделали.

В каждом углу кухни красуются связки воздушных шаров. Вокруг рассыпано конфетти. На окнах праздничные занавески с бахромой. А посредине большущий баннер с надписью: "С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ". Еще более странным кажется то, что все это явно предназначено для детского праздника. Мои родители стоят вокруг усыпанного конфетти стола, их улыбки растянулись еще шире, чем когда они пришли в спальню с тортом, стоящим теперь перед ними. Окруженный блюдами, которые, как я думаю, когда-то предназначались для завтрака.

Но сейчас на тарелках только гниль.

Я инстинктивно отступаю на шаг назад.

– Мама, папа... – пораженно шепчу я.

– Да! Это мы! Твои мама и папа, а теперь загадай желание и задуй свечи, чтобы мы могли забрать твои подарочки! – говорит папа, ни разу не моргнув.

– Что происходит? Вы меня пугаете! Пожалуйста, прекратите.

Мама снова чуть было не перестает улыбаться, но потом ногтем правой руки приподнимает обратно уголок рта.

– Дорогая, это твой особенный день. Мы никогда не прекратим.

Мой взгляд падает на телефон на кухонном столе. Старый зеленый телефон со шнуром. Из тех, которыми люди перестали пользоваться больше десятка лет назад. Я даже не подозревала, что такие все еще где-то можно найти. Но это не имело значения. Шнур у этого телефона был оборван… или оплавлен?

А мой мобильный наверняка остался наверху. Нужно достать его и позвать на помощь. Родители явно нездоровы, и все это меня не на шутку пугает.

– Мне нужно... переодеться. А потом мы можем съесть торт. Ладно? Я сейчас вернусь.

– НЕТ! – вдруг кричат они одновременно, заставляя меня подпрыгнуть на месте.

– Ты прекрасно выглядишь, – говорит мама.

– А теперь загадай желание, – добавляет папа.

Терзаемая беспокойством, я все же подхожу на шаг ближе, чтобы задуть свечи. Может быть, если я все-таки разрежу торт, это отвлечет их, а я смогу позвать помощь.

На этот раз я делаю очень-очень глубокий вдох и дую изо всех сил.

Но будто только раздуваю пламя.

– Ну, если ты не хочешь, полагаю, нам придется задуть свечи! И украсть твое желание, – с усмешкой говорит мама.

– Почему бы и нет, Дебора. Не хочешь ли оказать мне честь? – спрашивает отец.

Она наклоняется ближе к торту. Так близко, что огонь окрашивает ее лицо красными и оранжевыми сполохами. Так близко, что ее макияж начинает таять...

А, может быть, тает не только макияж.

– Мам, твое лицо, – шепчу я в шоке.

Но ей абсолютно все равно.

– Я хочу, чтобы наше милое дитя навсегда осталось с нами, – радостно восклицает она.

– Идиотка! Нельзя произносить желание вслух! – взрывается папа.

Теперь он наклоняется к торту. Улыбки еще шире расходятся на их лицах. Мамин макияж плавится в огне, ее волосы вспыхивают.

Не думаю, что когда-нибудь забуду запах горящих волос и кожи.

– Мама! – кричу я, но она не реагирует. Даже когда ее лицо начинает гореть...

Наверное, именно это меня и заставляет меня очнуться. Конечно, я с самого начала знала, что что-то не так, но этот момент переворачивает все.

Я не должна быть здесь.

Я здесь не живу.

И я понятия не имею, кто эти люди.

Я подскакиваю к столу, швыряю пылающий торт в лицо своему фальшивому отцу и бегу прочь, прежде чем фальшивая мать успевает что-либо сделать.

Боже, как вовремя я очнулась! Я совершенно не представляю, каким образом эти люди заманили меня в тот дом или заставили думать, что они мои родители. Черт, да эта парочка даже отдаленно не была похожа на них, но утром я была абсолютно уверена, что все в порядке. Как только мысли возвращаются в норму, я начинаю вспоминать, что вроде бы ходила выпить в гости к моей подруге Кларе, но даже не могу сказать, какой это был день.

Мне никогда не понять, как они проникли в мою голову и подсадили несуществующие воспоминания… Знаю лишь, что мне повезло, что мозг вовремя выпутался из объятий сна, иначе этот день мог стать моим самым последним днем рождения.

***

Я бежала и бежала, пока не нашла помощь, пока меня не отвезли в полицию.

Они отправились в тот дом. Сейчас он официально пустует. Семья, жившая там, погибла в пожаре, и дом совсем недавно восстановили. Я понятия не имею, что это были за люди, были ли они вообще реальны… Быть может, они потеряли ребенка и пытались заманить нового. Быть может, я просто была легкой жертвой.

Вот только как они могли узнать про мой день рождения?..

Когда полиция обыскала дом, там никого не было. Фальшивые родители исчезли, но оставили одну вещь.

Торт с мятно-зеленой глазурью и 26 горящими свечами.

~

Оригинал (с) likeeyedid

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Я сделала выбор. Самый трудный выбор в своей жизни. Неужели это была страшная ошибка?..

⠀

Главы: 1 • 2

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

⠀

~

Шепот женщины эхом гуляет по комнате. Такой громкий. Оглушительно громкий. Тролль подходит все ближе и ближе. Сквозь рев метели и вой штормового ветра грохот его топота достигает дома, и фундамент стонет в ответ в леденящем экстазе. Тиканье часов разрывает уши… треск огня…

…Это чересчур. Софи зажимает уши руками. Андерс крутит головой, пытаясь сообразить, что делать, но не осмеливается выглядывать из-за спинки кресла. Мальчик не хочет рисковать встретиться глазами с ужасом, спустившимся по лестнице, с ужасом, крадущимся к нам по коридору. Она будет здесь в любую секунду.

В любую секунду она войдет в арку, и я увижу ее.

И что тогда? Что мне тогда делать?

“Она сделает тебе больно, если спустится”.

Вот что сказала Софи.

“Она сделает тебе больно, если спустится”.

…Но в игру, похоже, вступает новый игрок.

Два, если считать Андерса. На доске и правда появилась третья фигурка, когда мальчик вошел в дверь, но я говорю не о нем. Я говорю об ожившей статуе – Хåварде Ниссе.

Его глаза сияют белым светом. Каменные усы воинственно топорщатся. Рот растягивается в гранитной усмешке, пронизанной все тем же потусторонним чистым светом. Статуя двигается, взрываясь облачками пыли из сетки трещин, покрывающих каменную плоть.

Он медленно выходит на середину комнаты, игнорируя хаос, царящий вокруг. Маяк во мраке. Каждый шаг его тяжел и гулок, будто молот, крошащий скалы. Он останавливается передо мной.

– Каролина, – гудит он низким голосом. – Твое решение было отмечено. Твое решение было признано.

Мое решение?..

Я бросаю взгляд через плечо Ниссе на Андерса. Он смотрит в ответ полными страха глазами.

Женщина приближается. Я не могу ни видеть ее, ни слышать из-за грохота, заполнившего уши, но я ее чувствую. Чувствую, как густеет вокруг нас аура безумного голода.

Хåвард подносит сжатый кулак ко лбу и на мгновение закрывает лучащиеся глаза, постукивая по камню.

– Решение, принятое с состраданием, да породит сострадание.

Он выпрямляется, возвышая голос, как клич древнего полководца, до громоподобного рева, сотрясающего воздух и разбивающего оковы отчаяния и опасности.

– МНЕ НЕ СОЙТИСЬ ОДИН НА ОДИН С ТРОЛЛЕМ! – ревет он. – НО ВЕДЬМА… ДА! ВЕДЬМУ Я УДЕРЖУ НА РАССТОЯНИИ! Я БЕССИЛЕН ПРОГНАТЬ ЕЕ! НО УДЕРЖАТЬ Я МОГУ!

И Ниссе разворачивается, сжимая кулаки с каменным резким хрустом, звучащим, как выстрелы. Еще минуту назад бездвижная статуя теперь закрывает нас своим телом. Вместо с облаком пыли из него вырывается сфера, сплетенная из тени, и комната погружается в тишину.

Ветер, шепот, грохот – все это уступило место успокаивающему спокойствию камня. Часы все еще тикают. Метель все еще воет. Но эти звуки – лишь рябь на грани слышимости.

Огромная мерцающая стена, похожая на барьер из мутной воды, встает из пола, блокируя арку. Вся сила и воля Хåвардеа теперь сосредоточена на завесе. А сквозь нее… Сквозь нее я почти могу разглядеть темную, искореженную фигуру в коридоре. Искажённый крик досады прорывается сквозь мембрану, но и только. Женщина наверху, или Ведьма, как зовет ее Хåвард, заточена на той стороне.

Она не может добраться до нас.

– Твои вопли падают в закрытые уши, Ведьма из Черных пещер! – кричит Ниссе. – Стой, где стоишь, и ближе подходить не смей! Первый и последний раз говорю тебе! Пошла ПРОЧЬ!

Она вопит в ответ и ползет, перебирая изломанными конечностями и шатаясь из стороны в сторону.

Я вырываюсь из оцепенения и поворачиваюсь к близнецам:

– Игра! Андерс! Мне нужно, чтобы ты продолжил игру! Мой сын…

– Она выбрала тебя вместо него ради меня, – говорит Софи. – Андерс, мы должны помочь ему. Должны вытащить его оттуда.

Андерс только кивает.

– Моя очередь? – Он указывает на доску.

– Да. Думаю да.

Он ползет к игре, стараясь даже не смотреть на мерцающий барьер и ужас, запечатанный за ним. Мальчик что-то бормочет себе под нос и бросает кубики.

Пять и шесть.

– Хорошо. – Андерс быстро тянет карту, кряхтя от ее тяжести, и подносит к камину, чтобы прочитать в свете огня. Кажется, раз от раза колода становится все неподъемнее.

ПУТЕВОДНЫЙ СВЕТ

Картинка изображает маяк посреди бурного моря.

Свет, указующий путь.

Стоит только Андерсу закончить читать, как в воздухе повисает маленький, но ярко горящий факел. Невозможное пламя источает пронзительный белый свет, мягко мерцая. Андерс берется за деревянное основание. Теперь он может управлять им.

Мы с Софи молча наблюдаем за танцем пламени в руках мальчика. Белое сияние падает на стены и тени, до того свободно бродившие по стенам, начинают сходиться. Словно мотыльки, притянутые светом, они собираются вокруг него, дрожа и перекрывая имена, нацарапанные на стенах. Моя собственная тень присоединяется к призрачному танцу, замирая на ближайшей стене, завороженная пламенем.

– Продолжайте играть, – призывает нас Андерс. – И, мисс, подумайте о своем сыне. Как его зовут?

– Нильс, – отвечаю я. – Его зовут Нильс.

– Да. – В голосе мальчика сквозят воспоминания. – Я помню его. Уверен, что встречался с ним по ту сторону. Подумайте о своем сыне, представьте его мысленным взором, будто рисуете портрет.

И с этими словами Андерс встает и направляется к двери, через которую вошел. Софи вскакивает на ноги:

– Андерс! Куда ты?

– Оставайся здесь. Я попробую выиграть еще немножко времени. Тролль пойдет по моим следам, я запутаю его кругами вокруг сада.

– Что? Нет, Андерс! Это опасно! Что если он достанет тебя?!

Он качает головой:

– Нет, он слишком медленный, я видел. И потом, – мальчик смотрит теперь на меня, – это меньшее, что я могу сделать. Играйте дальше и держите дверь открытой. Не позволяйте ветру захлопнуть ее или мне будет не найти пути назад.

И, не говоря больше ни слова, мальчик распахивает дверь и выходит в шторм.

– Андерс! – кричу я. – Нет! Не нужно тебе…

– АНДЕРС! – Софи не может больше сдерживаться. Но мальчик не останавливается. Маленькая фигурка исчезает в тумане под ее беспомощные всхлипы.

– Ты была права, Софи. – Я подхожу к моей маленькой соратнице по несчастью. – Он хороший мальчик… Вот, я подержу дверь. Твой ход.

Софи вытирает глаза и возвращается к доске. Кости брошены.

Четверка и двойка.

Прикусив губу, она тянет карту.

КРОВЬ НА СНЕГУ

На картинке кровавое пятно разливается по ледяной глади озера.

Снег заметает все.

С лица Софи будто стерли все краски. Спотыкаясь, она встает и бежит к двери, уворачивается от моих рук и вырывается в ледяной ад снаружи.

– АНДЕРС! АНДЕРС, ВЕРНИСЬ! ПОЖАЛУЙСТА!!

Но только ветер ревет ей в ответ.

Я смотрю мимо нее в шторм. Никаких следов Андерса, кроме дорожки глубоких провалов, уходящих прочь от домика. Снег, должно быть, доходил ему до колен… Никаких следов и тролля, хотя его вопли все еще доносит шторм.

Зачем ты отпустила его, Каролина! Ты могла бы остановить его. Ведь тролль даже, наверное, не смог бы войти в дом…

Я не нахожу себе места. Должна ли я делать ход? Или нужно идти выручать Андерса?

Пока я раздумываю, снег, валящий с неба, начинает краснеть.

Кровавое кольцо метели вокруг. Алый цвет сменяет серый, растекаясь по саду, как пятно от пролитого вина. Я хватаю Софи за плечо и затаскиваю в дом, но дверь все же держу открытой. Она все зовет брата, а меня вдруг осеняет… Одной рукой цепляясь за дверь, я тянусь к мерцающему белым светом факелу, так и оставшемуся висеть в воздухе.

Теперь в алом шторме его будет легче разглядеть.

“Свет, указующий путь, – гласила карта. – Свет, указующий путь”...

– АНДЕРС! – кричу я в метель, вытянув перед собою факел. Я понимаю, что эти крики и свет могут превратить его замысел в прах, но сейчас важнее он сам. – ИДИ НА СВЕТ, АНДЕРС!

И на наше счастье, особенно для Софи… он идет.

Пошатываясь, мальчик приближается к нам. Сначала это лишь силуэт в снежной пелене, но потом он подходит ближе, и мы видим, что его одежда и кожа все в алых пятнах. Софи затягивает его в дом, а я захлопываю наконец дверь, занося внутрь белое пламя.

– С-сработало… – Он весь дрожит. – Он увидел меня, тролль. Т-тупой тролль. Он так и ходит по кругу. Кровь поможет сбить его со следа. Они п-плохо видят… – Андерс совсем заледенел, зубы отбивают дробь. Софи усаживает брата к огню.

Мы слишком долго тянем. Нужно все сделать быстро. Я смотрю на преданного Ниссе, все свои силы вкладывающего в удержание барьера. Ведьма больше не кричит, но ее зловещий шепот и шипение понемногу просачиваются в комнату.

Я беру кости. Вызываю в голове образ Нильса и изо всех сил стараюсь сделать его реальным… Изо всех сил стараюсь призвать его… Увидеть каждую черточку мысленным взором…

– Нильс… Вернись ко мне.

Стискиваю зубы и бросаю кости.

Кубики медленно и гулко стучат по доске, подпрыгивая и вращаясь, как в замедленной съемке… вращаясь… вращаясь…

…и приземляясь …на ничто.

Грани маленьких кубиков девственно пусты.

Ни одной цифры.

Я не могу оторвать от доски пораженного взгляда. Такого раньше никогда не случалось.

– Faen… – вполголоса чертыхается Андерс. – Мисс, мне очень жаль, я и не думал… Вы дошли до центра доски. Ваши ходы… Их больше нет. – Он с жалостью смотрит на меня. – Ваша роль в игре сыграна, Каролина.

Сердце колотится, как сумасшедшее, но я пытаюсь подавить панику.

– И что теперь? Как мне вернуть его обратно? Нильс! Как мне спасти НИЛЬСА!

– Мы еще играем! – успокаивает меня Софи. – Мы можем вытащить его. ТЫ можешь вытащить его, Андерс! Вы же встречались там? Ты можешь спасти его? Если попытаешься?

– Я не знаю… – Андерс неловко приглаживает волосы. – Можно попробовать, но ты же знаешь, каково там, Софи. Мы не “встречались”, скорее просто “столкнулись”... Я не знаю…

– Пожалуйста, Андерс. Попробуй. Просто попробуй.

Андерс прикусывает губу, но все же кивает. Вымазанной алым рукой хватает кости, окрашивая и их в цвет крови и бросает.

…Две пятерки.

Мальчик тянет карту, под раскаты рева тролля…

СОЕДИНЕНИЕ

Картинка похожа на ту, что мне попалась на первой игровой карте. Тот же мужчина аккуратно пришивает ноги тени к своим собственным.

Повторное соединение.

И комната вдруг начинает дрожать. Тени растягиваются по стенам, неуклюже возвращаясь к своим владельцам. На места, положенные им. И остаются там, колеблясь в свете камина и мерцающего белого пламени. Тень кресла. Тени светильников.

Моя собственная тень снова занимает место позади меня… Но одно темное пятно остается. Все еще свободное. Сначала я думаю, что это тень Андерса… Но нет. Его тень никогда не была от него оторвана.

Мы смотрим, как бесхозная тень перебегает от стены к стене.

Смотрим, как она нервно похлопывает себя по колену…

…как когда-то делал Нильс.

…

Я вскакиваю на ноги.

– НИЛЬС!

Это он. Я уверена! Тень моего сына поворачивается ко мне, по крайней мере, я так думаю. Она двумерная, сложно сказать наверняка.

Призрачные руки и кисти яростно жестикулируют. Он что-то говорит, я знаю, но не слышу ни слова.

Боже, он так близко…

– Простите, я пытался, но… видимо, не получилось, – говорит Андерс.

– Все в порядке. Это уже прогресс. Да. Нужно мыслить нестандартно.

Я не знаю, куда податься. Беру кости в руку и иду к нашему одинокому воину, Хåварду.

– Хåвард, – начинаю я, присаживаясь рядом на корточки. – Вы можете нам помочь? Как создание игры… Мне нужно забрать сына. Он в ловушке, и я должна его вытащить! Вы можете хоть что-нибудь сделать?

– Я не могу вернуть его сам. – Ниссе отвечает мне, каменная борода дрожит… вот только я отвлекла его от поддержания завесы. Остается только наблюдать, как она искажается по краям, а кончики пальцев Ниссе крошатся и опадают мелким каменным крошевом. Он напрягается, шагает вперед, чтобы устоять под натиском невидимой силы… темная фигура по ту сторону отползает к стене.

– Хåвард…

– Положи кости мне в руку. Как создание другого мира, я могу выбросить только семерки. Лучший ваш шанс на еще одну попытку.

Ниссе протягивает мне раскрытую ладонь. И тут же с сухим треском его плечи и ноги прорезают глубокие трещины. Свет, горящий внутри него, свет, идущий из его глаз и горла, льется теперь и из десятков разломов в каменном теле.

Я бросаю ему кости, вся дрожа… Он сгибает запястье, и в одно бесконечное мгновение его пронзает паутина трещин, ладонь отделяется от руки и с гулким стуком вдребезги разбивается об пол.

…Но кости брошены.

Две семерки.

– Спасибо, Хåвард.

Ниссе больше ничего не говорит. Он весь дрожит. Барьер дрожит. Ведьма бросается на него снова и снова. Все яростнее.

– Чей ход? – спрашиваю я. Софи тут же поднимает руку. Она наклоняется и тянет карту.

ГЛАЗА СМОТРЯЩЕГО

На карте нарисованы две руки, показывающих птицу в тени на стене.

Вызов. Пожинай плоды или страдай от последствий. Попробуй угадать.

И в третий раз за этот вечер знакомая свеча возникает в воздухе. Свеча загорается. Тень Нильса замирает…

А потом начинает двигаться. Так же, как на картинке, он складывает пальцы, пытаясь изобразить фигуру на стене.

– Мы должны угадать! – восклицает Софи.

– Орел! – говорит Андерс.

– Лошадь!

– Крыса? Мышь?

Догадки так и сыплются, но безрезультатно…

Только я улыбаюсь.

Мне не нужно угадывать, потому что я знаю ответ.

Мы уже играли в эту игру раньше. Мы с Нильсом.

И я сразу узнаю существо, которое он пытается показать. Помню, как мы смеялись в первый раз, когда он рассказал, что это было за непознаваемое нечто, которое он изображал руками.

– Это хорек, – тихо говорю я, и свеча тут же исчезает, оставив лишь тонкую струйку дыма.

Софи и Андерс переглядываются и изумленно смотрят на меня:

– Как ты…

По карточке пробегает тень, обрывая их на полуслове. Я смотрю на нее сверху вниз.

Поздравляю. Вы угадали верно. Возьмите уже разыгранную карту. Сделайте это сейчас и только один раз.

У меня сердце подпрыгивает прямо к горлу.

Возьмите разыгранную карту.

СПАСЕНИЕ

– Спасение! – кричу я Софи. – В отбое карта “Спасение”! Пожалуйста, Софи! Скорей!

Девочка отчаянно роется в стопке тяжелых карт, и наконец находит ту саму.

Возвращение в страну живых. Выбирай мудро и только один раз.

Огромная рука на картинке спускается с неба, раздвигая облака.

– Я играю “Спасение”! – провозглашает Софи. Шаги тролля снаружи становятся тяжелее и громче. Он нашел нас. Он идет.

Кусок мела падает на пол у ног Софи. Она подхватывает его и без колебаний идет через всю комнату к имени Нильса.

Оглядывается на меня с улыбкой…

И обводит его кружком.

Имя начинает светиться и исчезает, уступая место Нильсу, прочно привязанному к своей тени. Он падает на пол, дезориентированный и сбитый с толку… но живой.

⠀

– НИЛЬС! – Облегчение омывает меня, как теплый поток. Мой мальчик вернулся! Я бегу к нему, крепко обнимаю и всем телом чувствую, как он прижимается ко мне в ответ.

– Мама… – бормочет он, поднимаясь на ноги. – Это реально? Я вернулся? Что за… – Он смотрит на статую Ниссе, на мерцающую завесу, на искореженную фигуру за ней… Смотрит на детей в нашей гостиной… Вздрагивает, когда от первого удара начинают качаться стены: тролль нашел нас и добрался до двери.

– Каролина, – окликает меня Софи. – Доска…

Да. На ней появилась четвертая фигура.

– Ладно. – Эмоции все еще переполняют меня, но я прячу их в глубине сознания до лучших времен. – Мы закончим игру. Все встаньте в круг. Кидайте кости. Кидайте и тяните карту как можно быстрее. Просто нужно сделать это! Мы закончим эту игру!

Близнецы подходят ближе к доске. Все еще сбитый с толку, но не способный пока спорить, Нильс присоединяется к ним. Все они делают ровно так, как я говорю. Кидают кубики и отбрасывают карты. Даже не читая.

Четверка и тройка.

Двойка и шестерка.

Единица и двойка.

Две пятерки.

Карты разлетаются над доской…

⠀

Хåвард морщится и скрипит от напряжения. Поврежденная рука теперь полностью отвалилась.

Дверь в сад распахивается, осыпая гостиную щепками от пинка тролля снаружи.

С каждой разыгранной картой, с каждым шагом фигурок по доске, комната тревожно искажается. Меняется.

Стекло в зеркалах превращается в воду. Она водопадами стекает вниз по стенам.

В углу возникает безмолвная статуя настороженного ястреба. Он неподвижен, но выглядит так, будто в любой момент расправит крылья и взлетит.

Фотография моего покойного мужа в рамке на стене начинает двигаться. Его глаза чернеют, челюсть отвисает… Не могу на это смотрпеть.

Эта игра… Эта адская игра…

Мне остается только наблюдать как дети бросают и бросают кости, под аккомпанемент рычания тролля и треска стен. Наблюдать и думать об игре.

Шелтапспилл. Сколько еще копий разбросано по округе? Или по всему миру. В чем может быть ее цель?

Чего она хочет?

Снег начинает падать с потолка. Превращает мой ковер в белое полотно.

Фигуры шагают по доске все дальше…

Выцветшие полупрозрачные силуэты детей с мрачными лицами возникают по всей комнате. То появляясь, то исчезая вместе с танцем пламени.

Непостижимый ужас разрастается за мерцающим барьером.

– Мои силы на исходе, – предупреждает Хåвард Ниссе. К изломанному силуэту ведьмы присоединяются другие. Темные и злобные.

Всего на мгновение нижний угол завесы становится полностью прозрачным, и я мельком вижу скелет волка, оживший и окутанный смертным сиянием. Он щелкает челюстями и злобно роет землю.

– Давайте… – бормочу я, сжимая плечо Нильса. – Еще немного.

Но теперь остался только он. Фигуры Софи и Андерса достигли центра. Близнецы бегут к двери и наваливаются на промятые доски, закрывая ее. Сверху сыплются осколки… через дыру в потолке на нас смотрит теперь желтый злобный глаз тролля с вертикальным зрачком.

– Вот оно! – кричит Нильс. – Да, наверное! Это последний бросок!

И он бросает кости. Со звоном они прыгают по доске…

Две тройки.

Краска со стен отслаивается крупными хлопьями.

Фигурка Нильса доходит до центра.

⠀

И, как одна, все четыре фигурки разом опрокидываются. Больше ничем не удерживаемые, они с легким стуком валятся на блестящее дерево. Игра окончена.

Никаких церемоний, никакого волшебства, никакого великого финала… Вот она была… А потом нет.

Расколотая дверь в сад исчезает. Ее заменяет стена. Надписи стираются невидимой рукой. Как и все повреждения.

Мерцающий барьер в арке растворяется в воздухе вместе со своим создателем. Долг Хåварда Ниссе исполнен, и он уходит. Монстры и ужасы с той стороны тоже исчезают. С потолка больше не падает снег. Последние хлопья лениво планируют на ковер и обращаются в ничто.

Грохота и рева тролля как ни бывало…

…Но дети…

Все трое детей: Софи, Андерс и Нильс… они со мной. Сгрудились в тесную кучку вокруг инфернальной игры.

Я захлопываю доску и прячу ее обратно в коробку.

Мы выдыхаем.

И вот мы здесь, читатель. Игра на это Рождество закончена.

***

Не передать облегчения и радости, которые я испытала при возвращении Нильса. Дни, последовавшие за окончанием игры, наполнены были для нас любовью и смехом.

За прошедшие года он совсем не повзрослел, так что бедняге Нильсу придется постараться, чтобы приспособиться к жизни. Я все еще пытаюсь объяснить все семье. Они не понимают и скорее всего никогда и не поймут, но по крайней мере просто счастливы, что Нильс вернулся.

Софи и Андерс остались у нас на пару ночей, но потом настояли на том, чтобы идти своим путем. Я дала им денег, еды и свой номер телефона на случай, если когда-нибудь им понадобится моя помощь… Но, думаю, с ними все в порядке. Хотя прошло уже двадцать лет… Они не захотели, чтобы мы проводили их, опасаясь того, кем их семья и друзья могут меня посчитать. Я понимаю. Но всегда буду рядом, если им понадоблюсь.

…Хотя на самом деле думаю, что это скорее они мне помогают.

⠀

Остается последняя вещь.

Сама игра.

Она упакована в коробку и спрятана на чердаке… Но ее присутствие все еще ощутимо.

Я почти решилась выбросить ее. Почти решилась спалить ее в огне… Но не смогла этого сделать. Просто не смогла.

Потому что я все еще вижу их лица.

ДЕТИ ВУАЛИ

Я видела их на карточке, видела их призрачные фигуры, то появляющиеся, то исчезающие в моей гостиной.

Скорее всего, они все еще там, по ту сторону завесы.

И, хотя я никогда больше не решусь сыграть в эту игру, хотя никогда больше не смогу подвергнуть опасности Нильса… И пусть я понятия не имею, сколько копий игры ходит по миру… Я все равно помню, что эта коробка может стать последним шансом для родителей, таких, как я, снова увидеть своих детей.

Так что будем решать проблемы по порядку.

А пока игра будет спать. Спрятанная в темноте. Терпеливо ждущая.

Ждущая, когда ее пробудят в следующий раз.

~

Оригинал (с) Darkly_Gathers

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Здесь все решают кости, и я не знаю, насколько удача будет ко мне благосклонна. Пока что, кажется, она не на моей стороне.

⠀

Главы: 1

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

⠀

~

Буря ненадолго затихает. Снег все еще валит, но на несколько долгих секунд ветер замолкает. И в этой краткой тишине я слышу, как над моей головой скрипят половицы. Снова смотрю на карточку в своей руке, кровь шумит у меня в ушах.

ЖЕНЩИНА НАВЕРХУ

– Женщина наверху, – бормочу я дрожащим голосом.

–...Она сделает тебе больно, если спустится. – Тихий голосок из-за кресла заставляет меня замереть.

Я ахаю в шоке:

– Покажись! – Задыхаясь, я вскакиваю на ноги и вся подбираюсь, в напряженном ожидании уставившись на кресло. Сбоку появляется маленькая ручка. За ней следом бледное, настороженное лицо, глаза, неотрывно наблюдающие за мной. Ребенок. Маленькая девочка, не больше десяти лет на вид.

С минуту мы молча не сводим друг с друга глаз, тишину нарушает лишь потрескивание огня в камине. И скрип неуверенных шатких шагов сверху. И ветер, снова взревевший раненым зверем.

Я узнаю ее. Я все понимаю. Она стояла в угрюмой группке детей на карточке “ДЕТИ ВУАЛИ”

Девочка бросает взгляд налево, на неподвижную статую Хåварда Ниссе. Смотрит на него с беспокойством и снова поворачивается ко мне.

– ...Здравствуй, – говорю я ей.

– …Привет. – Она все еще едва высовывается из-за кресла.

– Ты знаешь ее? – Я решаюсь спросить после долгого молчания. – Знаешь женщину наверху?

Снова пауза.

– …Да, – шепчет девочка, потирая руку. Янтарные отблески пламени пляшут на ее лице. – Она пока еще растеряна. Но это ненадолго. Не позволяй ей спуститься вниз. Пожалуйста, не позволяй ей спуститься… Ей больше всего нравятся взрослые. У тебя есть железо в доме?

Я пристально смотрю на нее, пытаясь понять, чего она от меня хочет.

– Железо?

Девочка кивает, выбирается из-за кресла и делает шаг ко мне.

– Нужно поторопиться, – шепчет она. – Есть что-нибудь железное?

Я задумываюсь на секунду.

– У меня есть столовые приборы. Они из стали, так что…

Девочка качает головой, она поднимает глаза к потолку вслед за грохотом, вновь разносящимся по дому.

– Нет, мисс. Нужно железо. Все дело в запахе. Она ненавидит этот запах. Для них железо пахнет кровью.

Железо… железо…

– Сковородки, – озаряет меня. – У меня есть несколько чугунных сковородок и кастрюль…

– Да, подойдет. – Девочка кивает. – Хватай их и клади на лестницу, только, пожалуйста, быстрее.

Быстрее.

Я киваю и спешу через арку из гостиной в коридор. Девочка будто хочет последовать за мной, но потом передумывает и остается неловко стоять посреди комнаты, глядя на игру. Я врываюсь в кухню и присаживаюсь на корточки у шкафчиков.

Где же они? Куда я их засунула?

Я не могу перестать думать об ужасной картинке на обороте карточки. Слегка приоткрытая дверь и дразнящая клубящаяся пустота за ней…

И эта девочка…

Я отмахиваюсь от тяжелых мыслей. Позже у меня будет время, чтобы все обдумать. А пока придется просто поверить ей. Железо, мне нужно железо…

…И где-то там, в глубине среди забытого скраба… Вот она, чугунная кастрюля с темно-серыми крапинками, подарок моей матери на давно прошедший день рождения. Две сковородки из того же набора… только две? Готова поклясться, что их было больше…

Но времени нет. Придется обойтись этим. Посуда тяжелая, и я покряхтывая от напряжения, встаю с колен, прижимая ее к груди. Скорее к подножию лестницы. Я неуклюже бреду вверх по ступеням, поднимаясь лишь чуть выше середины пролета. Не думаю, что смогла бы добраться до верха, даже если бы и хотела: железо в моих руках с каждым шагом становится все тяжелее и горячее. Я и так едва иду, ноги налились свинцом. И даже отсюда чувствую, как воздух наверху колеблется от едва слышного шепота, будто раскаленное марево.

Женщина наверху. Она здесь. Не могу не думать об этом. Она в моем доме.

Как жаль, что я не оставила свет на втором этаже включенным, когда еще могла. Теперь уже слишком поздно.

Я осторожно ставлю кастрюлю в нескольких ступенях от верха лестницы, борясь с подступающей паникой, и спускаюсь вниз, где ставлю одну из сковородок.

Почти, Каролина, почти все.

Не сдерживая горького вздоха облегчения, я обеими ногами встаю на пол первого этажа. Сковородка стоит в паре ступеней передо мной. Украдкой последний раз смотрю на лестницу. Отсюда виден лишь небольшой кусочек площадки, но ее присутствие очевидно. Я кожей чувствую, как она снова начинает идти. Женщина наверху.

…Внезапный всплеск активности заставляет меня в ужасе отшатнуться, крича. Быстрая темная тень вырывается с верха лестницы и застывает на стене.

…Это не она. Это моя тень.

Сердце немного успокаивается. Отрезанная, моя тень бродит по дому, и, что бы она ни увидела на втором этаже, это оказалось слишком даже для бестелесного существа.

Я молча наблюдаю, как тень крадется по стене у лестницы вниз, проскальзывает мимо меня и исчезает в кухне.

Возвращаюсь в гостинную, ошеломленная последними событиями. Надеюсь, что кастрюль и сковородок будет достаточно, чтобы удержать ее, но наверняка не угадаешь.

С одиноким испуганным всхлипом падаю на пол у раскрытой доски, закрыв лицо руками.

Девочка встает напротив.

– Спасибо, что вытащила меня, – тихо говорит она. – Я так долго ждала по ту сторону завесы.

Я смотрю на нее снизу вверх.

– Вытащила тебя? Так вот, что я сделала? Вытащила?

Она кивает, и я едва не схожу с ума под напором противоречивых эмоций. Его можно вытащить. Я могу вытащить его оттуда. Я могу спасти Нильса… Но…

– Есть и другие. В игре есть еще дети, попавшие в ловушку… Как давно ты была заключена по ту сторону?

– Не знаю. – Девочка пожимает плечами.

Я оглядываю ее с головы до ног.

– Милая, когда ты родилась?

– Первого ноября 1990.

Бедняжка. Как долго она пробыла по ту сторону?.. Двадцать лет?

Я вдруг снова отчетливо слышу тиканье часов. Боже, я так привыкла к этому звуку, что иногда почти не замечаю… Но они никогда не перестают тикать. Время ограничено. Мои нервы напряжены, как канаты.

– Как тебя зовут?

– Софи.

Я киваю.

– Меня зовут Каролина. Я ищу своего сына, Нильса. Пять лет назад Игра забрала его. Ты его не видела? Он только что был здесь, стучал мне по… по вуали. Он нарисовал омелу…

Девочка качает головой.

– Нет, не он. Это была я. – Она виновато смотрит на меня и неловко мнется. – Прости, я не хотела тебя расстраивать, я просто не очень хорошо рисую. Я старалась…

Я двумя руками провожу по лбу и дальше по волосам. Осознание того, что на самом деле мне не удалось даже так пообщаться с сыном, сокрушает. Но я стараюсь этого не показывать.

– Все в порядке, ты хорошо справилась. – Я откашливаюсь. – Но ты видела его? Видела мальчика по имени Нильс?

Она печально качает головой: “Нет”.

– Но, быть может, видел мой брат. Он тоже там, внутри. Мы играли с родителями, а потом Игра забрала нас. Он все еще по ту сторону… Кажется, я помню, что он упоминал мальчика по имени Нильс. – Она садится и берет кости в руку. – На той стороне завесы трудно соображать… – Девочка сглатывает. – Мы должны продолжать играть, – шепчет она, и ветер вторит ей протяжным воем.

На доске появилась еще одна фигурка, закрепленная в своей дорожке, спиралью уходящей к центру поля.

Девочка крестится. Печальный жест, когда творит его столь юной существо с такой искренней надеждой. И бросает кости.

Кубики мягко стучат по дереву. Четверка и Тройка.

Она тянет карту. И читает вслух:

ВЫБОР В МЕЛЕ

Что в имени тебе моем?

Софи показывает мне карточку. На картинке древний каменщик вырезает фигуру маленького мальчика из глыбы белого камня.

Сначала ничего не происходит. Мы в нерешительности ждем каких-либо изменений в окружении, и вдруг глаза Софи расширяются. Я оборачиваюсь вслед за ее взглядом и вижу…

На стене появляется имя. “Дэниэл”. Рядом с ним на моих глазах одна за одной проступают буквы следующего.

“Александр”.

Теперь имена целыми десятками быстро появляются по всем стенам, я даже не пытаюсь поспевать за ними:

“Эрик”

“Сесиль”

“Илай”

…

“Нильс”

Нильс!

Я вскакиваю на ноги.

– Нильс! Ты здесь? Ты слышишь меня?

Никакого ответа, только новые и новые имена на стенах.

– Так зовут моего брата! – Софи указывает на имя “Андерс”, нацарапанное прямо над камином.

И тут среди беспорядка и ажиотажа я слышу знакомый скрип. Он заставляет меня думать о Нильсе. Так скрипит верхняя ступенька лестницы. Я стараюсь не наступать на нее, но Нильса это никогда не волновало. Каждый раз, сбегая вниз, он наступал на скрипучую доску…

…Но сейчас по лестнице спускается не Нильс.

Я замираю на месте. Кровь стынет в жилах. Мы с Софи разом поворачиваемся к лестнице, но через арку видно только сумрак.

– Железо, – шепчу я, когда полотно имен достигает потолка, – насколько оно эффективно? Это ее остановит?

– Нет. – Софи качает головой. – Не остановит. Но оно ей не нравится. Поэтому задержит на некоторое время. Только на время…

Я снова присаживаюсь на корточки, хватаю кубики и бросаю их. Моя фигура с клацаньем перемещается по доске, кости показывают двойку и еще одну невозможную семерку.

Я тяну карту.

Еще один медленный шаг сверху. Я не могу не прислушиваться…

– Быстрее, – умоляет Софи. – Пожалуйста, Каролина.

Я смотрю на карту:

СНЕЖНАЯ ФИГУРА

На картинке женщина лепит снеговика среди бескрайнего пустого поля. И ниже подпись:

Вызов. Пожинай плоды или страдай от последствий. Сделай предмет из снега.

“Сделай из снега…” – Я читаю вслух, поднимаю глаза и вдруг вижу появившуюся из ниоткуда дверь в стене моей гостиной. Там, где раньше была лишь глухая стена, теперь красуется дверной проем, обрамленный яркой полоской пронзительного света. Дверь, вся исписанная мелом, распахивается, и я вижу за ней свой сад. Мир снаружи выбелен. Бушует снежная буря и дальше пары метров за ней ничего не разглядеть, но сад окружен плотной белой стеной снежного тумана.

По комнате пролетает порыв студеного ветра. Софи отступает ближе к огню и прикрывает лицо.

Дымные буквы, будто из пара дыхания на морозе, складываются в слово над дверью:

“С Е В Е Р Н Ы Й О Л Е Н Ь”

Я пристально смотрю на Софи.

– Игра хочет, чтобы я слепила северного оленя? Из снега? Я… я не могу! У меня даже снеговики не получаются!

Знакомая свеча снова появляется в воздухе. И… загорается.

– Пожалуйста, Каролина! Хотя бы попытайся!

Софи права.

Пожинай плоды или страдай от последствий.

Черт бы побрал эту адскую игру!

Я стискиваю стучащие от холода зубы и, прежде чем успеваю подумать, выскакиваю в дверной проем в снежное крошево. Все тело дрожит, охваченное ледяными тисками, но я сую голые руки в снег и поспешно начинаю скатывать и складывать, как могу, грубую фигуру того, что, как я надеюсь, можно будет принять за северного оленя.

Я работаю быстро, насколько это возможно…

…Но свеча догорает

Черт, слишком быстро… Слишком быстро!

– Нужно больше времени! – Я кричу в ветер, нос и щеки горят от холода. – Мне нужно БОЛЬШЕ ВРЕМЕНИ!

Софи что-то кричит мне через дверь, но шторм глотает ее слова. Я разгребаю снег, пытаясь показать, что у оленя четыре ноги, но даже еще не слепила ему голову.

Как хорошо должно получиться? Насколько похоже?

Я хватаю снег охапками и пытаюсь что-то впопыхах налепить, чтобы сделать хотя бы шею, но свеча уже погасла. Так скоро. У меня не было ни единого шанса.

– Еще немного, – хриплю я. – Еще чуть-чуть…

Но порыв ветра задувает дымное пламя, и свеча тает, превращаясь в ничто.

– Faen! – сердито чертыхаюсь я, отступая по снежному месиву обратно в тепло гостиной. Софи сжимает мою руку, и кожа будто покрывается волдырями: такая она горячая по сравнению со мной.

– Она уже на полпути вниз, Каролина! Женщина наверху, она уже на полпути вниз! Нам нужно торопиться, пожалуйста!

– У меня не получилось, – печально отвечаю я. – Прости, мне очень жаль… у меня не получилось.

Все больше и больше слов расползается по стенам. Мы просто стоим и наблюдаем, как они сами пишут себя.

В большинстве случаев это слово: “МЕДВЕДЬ”.

Есть еще несколько вариантов: “ВОЛК”. Парочка: “ЧЕЛОВЕК”. И одно: “ЛОСЬ”.

Но ни одного варианта “СЕВЕРНЫЙ ОЛЕНЬ”.

Тень пробегает по карте, лежащей рубашкой вверх на глянце доски. Собравшись с духом, я поднимаю ее, и мы вместе читаем:

Задание провалено. Тролли идут за вами.

– НЕТ! – Софи вскрикивает, отшатываясь назад. Она подбегает к двери и крепко цепляется за нее, вглядываясь в снег.

Тролли. Я всегда находила их описание ужасающим, еще до игры. Но никогда не видела. А вот Софи, похоже, доводилось.

Я стою за ее плечом, и мы обе смотрим на шторм.

Падает снег. Тяжелый и пухлый.

Но снежный туман рассеивается, совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы мы увидели колоссальную фигуру, чернеющую в его нутре.

Я не узнаю силуэт. Это не человек.

Низкий рев доносится сквозь шторм, Софи отступает назад и изо всех сил захлопывает дверь. Она падает на пол, задыхаясь.

– Они доберутся до нас. Тролли. Женщина наверху. Не надо больше. Пожалуйста. Не надо. Они наблюдают за нами за завесой, мама, они следят за нами, постоянно делают больно, снова, снова и снова.

…Она назвала меня “мама”.

– Я ПРОСТО ХОЧУ СПАСТИ АНДЕРСА! МНЕ НУЖЕН МОЙ БРАТ! ОН МНЕ НУЖЕН!

Я сжимаю ее дрожащее тельце в объятиях. И изо всех сил стараюсь не замечать звуков из коридора. Женщина наверху спускается вниз.

Шаг за шагом.

Незваный гость в моем доме.

Шаг.

За.

Шагом.

– Все хорошо. Нас теперь двое. Игра закончится быстрее.

Софи всхлипывает мне в плечо, я мягко, но решительно притягиваю ее обратно к доске.

Беру кости в руки.

– Давай же, Шелтапспилл! Каждый год я играю с тобой! Каждый год ты отбрасываешь меня все дальше! – Мои ноздри раздуваются от гнева. Я вкладываю его в бросок весь, без остатка. – ВЕРНИ, ЧТО ВЗЯЛ! Я ПРИКАЗЫВАЮ ТЕБЕ! – И бросаю кости, пристально наблюдая, как они стучат подпрыгивая по доске, грани горят отраженным пламенем. Кости останавливаются в центре.

Шесть и шесть.

Моя фигура достигает середины доски и дрожит на месте.

Я беру карточку.

СПАСЕНИЕ

Сердце подпрыгивает.

Возвращение в страну живых. Выбирай мудро и только один раз.

Кусок мела материализуется в воздухе и падает к моим ногам с мягким стуком.

Названия животных исчезают со стен, но имена остаются.

Тролль стонет в свисте метели, сотрясая рыком стены… Железная сковорода летит по ступенькам жалко дребезжа. Женщина приближается.

Я понятия не имею, как она выглядит и чего хочет, но ужас на лице девочки достаточно красноречив.

Я беру мел. Смотрю на имена.

“Возвращение в страну живых. Выбирай мудро и только одного.”

Смотрю на имя Нильса.

– Нильс…

Может, это он? Мой шанс спасти Нильса? Моего сына?..

Я встречаюсь взглядом с Софи, но она отводит глаза. Ее грудка взволнованно поднимается и опускается, девочка хочет что-то сказать, но прикусывает губу и обнимает колени. Маленькая фигурка дрожит от страха, съежившись в кресле.

…Я колеблюсь.

И понимаю, что нужно сделать выбор.

Я могла бы спасти Нильса. Это самое очевидное. Я могла бы спасти Нильса, и что потом? Хватило бы у меня воли продолжать играть?

Нет, Каролина. Ты хотела бы побыстрее завершить игру. И оставить остальных навеки во власти проклятия.

…А что насчет Андерса? Брата Софи? Запертого в игре уже двадцать лет…

Двадцать долгих лет. Если не спасти его сейчас, какие у него шансы? Осмелится ли Софи еще хоть раз сыграть в эту игру? Сможет ли она, даже если и захочет? Игра – собственность ТВОЕГО дома, Каролина. Она не сможет играть без тебя. А рискнешь ли ты Нильсом, чтобы сыграть на следующее Рождество?

– Пожалуйста, Каролина, она идет! ОНА ИДЕТ! – Софи срывается в крик.

Скрипят перила у подножия лестницы. Женщина приближается, я тоже это понимаю.

Каролина… Софи подсказала, как задержать Женщину наверху с помощью железа. Если бы она не поделилась этой информацией, существо, появившееся на втором этаже, уже давно было бы в этой комнате. Софи – единственная причина, почему ты вообще еще можешь играть в эту Игру.

– Твой брат… – начинаю я, и девочка тут же поднимает на меня глаза, полные страха и надежды. Широко распахнутые яркие звезды. Голос предательски дрожит. Я собираюсь принять решение, о котором буду сожалеть всю оставшуюся жизнь.

Чего бы хотел Нильс? Чего бы ОН хотел?

– Андерс хороший мальчик, Софи? Он останется со мной, чтобы продолжить играть? Будет ли он продолжать, чтобы помочь мне спасти сына?

– Да. – Она не колеблется. тон и поза исполнены уверенности.

И я делаю самый трудный выбор в моей жизни.

Прости меня, Нильс. Я все еще иду к тебе.

…Читатель, ты можешь не согласиться с моим решением, но постарайся понять.

Я пересекаю комнату и дрожащей рукой пишу имя Андерса.

⠀

Оно начинает светиться и исчезает.

Впуская леденящий ветер, мальчик, спотыкаясь, входит в дверь и захлопывает ее за собой. Он немного выше Софи, но сходство поражает. Они явно близнецы.

Софи вскакивает и бросается к нему на шею.

– АНДЕРС! – всхлипывает девочка, уткнувшись ему в плечо. Он в замешательстве смотрит на меня.

– Там что-то есть, – выдавливает он, потирая горло. Голос звучит надломлено и принужденно, будто мальчику давно не приходилось говорить. – Софи… все хорошо… все хорошо… Там…

Он замолкает. Больше не смотрит на меня. И на сестру тоже. Он неотрывно глядит через мое плечо, через арку, ведущую в коридор, на основание лестницы. Его глаза все больше краснеют, наливаются кровью… Мальчик отводит взгляд, хватает сестру и тянет на пол, прикрывая ей глаза..

– ЛОЖИСЬ! – кричит он мне. – ОНА ИДЕТ! НЕ СМОТРИТЕ НА НЕЕ, СЛЫШИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА, МИСС, НЕ СМОТРИТЕ ЖЕНЩИНЕ В ГЛАЗА!

Чистый ужас и убежденность в его словах сводят меня с ума. Я больше не могу этого выносить! Это ад!

Я прячусь за шкаф и задаюсь вопросом, ане из ада ли пришла эта игра. Арка исчезает из поля зрения, и я слышу собственное дыхание так же явно, как ветер, бушующий за окнами.

Электричество в комнате вышло из строя еще в начале игры, и только трепещущее пламя камина освещает сцену. Около огня, прижавшись друг к другу, за спинкой кресла сжались в комок Андерс и София. Они безмолвно смотрят на меня.

– Не позволяйте ей касаться вашего лица! – кричит мне мальчик, а потом что-то еще…

…Но я не улавливаю слов. Все мое внимание теперь занято другим.

Не Женщиной наверху, несмотря на скрип все приближающихся шагов…

Не безумными воплями тролля, сотрясающими землю…

…Но безмолвной каменной статуей Хåварда Ниссе.

⠀

Его суставы разгибаются, осыпая пол пылью. Брови поднимаются вверх с треском, похожим на расколотый камень.

Все трое мы смотрим на маленькую статую, замерев…

…И его глаза начинают светиться.

~

Оригинал (с) Darkly_Gathers

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Много лет назад мне не посчастливилось принять в дар Игру. Единственную игру в городе. И теперь я должна играть, чтобы все исправить.

⠀

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

⠀

~

За окном густо валит снег. Я становлюсь перед камином и ставлю на пушистый ковер коробку с потусторонней настольной игрой. Поцарапанная и потертая ее поверхность все еще блестит, мерцая оранжевыми и золотыми сполохами отраженного пламени.

Я сажусь, скрестив по-турецки ноги, и тянусь к местами порванным, выцветшим картам, похожим на таро, покоящимся в коробке в центре поля, намертво сросшейся с доской. Как и всегда, тасую карты, прежде чем начать. Таковы правила. Но, если честно, ни разу еще мне не встретилась дважды одна и та же карточка, поэтому не знаю, зачем их вообще нужно тасовать. Конечно, есть вероятность, что у меня просто как-то получается вытаскивать разные ход от хода, но что-то говорит мне, что все не так просто.

Видите ли, я играю каждый год. Обязана играть. С тех пор, как исчез мой сын ровно пять лет назад.

Это мое четвертое Рождество без него, четвертое Рождество в одиночестве, и мне остается только молиться, что это в последний раз. Игра забрала моего мальчика, и я уверена, что только в ней смогу вернуть его обратно. Страшно думать, что кто-то еще может стать заложником безнадежного ритуала, поэтому все эти годы я отклоняю приглашения на праздники, чтобы провести Рождество в своей гостиной. Один на один с Игрой.

– Проснись, Шелтапспилл (игра, забирающая души, прим. переводчика), – бормочу я.

Ветер за окнами приходит в неистовство, воет, как разъяренный зверь, я мельком смотрю на разбушевавшуюся погоду, и сердцебиение мое тревожно ускоряется. Дом стоит на границе леса, но это окно выходит на улицу, вот только снег валит такой плотной пеленой, что я не могу разглядеть дороги. Лампа в углу вспыхивает последний раз и гаснет с легким жужжанием. И теперь я знаю, что стоит протянуть руку к потрепанной коробке с игрой, кости сами найдут мою ладонь.

И я делаю это. Уверенно и медленно… вот они. Пальцы смыкаются вокруг маленьких кубиков, холодных, как лед, я бросаю их на доску. Кубики приземляются с мягким стуком. Интересно, из чего они?.. Очень похоже на кость. Но я не стала бы гадать, чья она.

Порыв ветра влетает в дымоход, заставляя пламя трепетать. Длинные, любопытные тени пляшут по стенам вслед за неверным светом. Дрожащей рукой я тянусь к колоде и снимаю карту.

Она такая тяжелая. Тяжелее, чем допустимо для листа картона.

Это всего лишь небольшой листочек, но мне приходится изо всех сил напрягать руку, чтобы удержать его.

Первая карта показывает, в каком варианте начнется игра. Каждый раз так.

И правда, когда я переворачиваю ее рубашкой вниз, на лицевой стороне меня встречает выцветшая фотография. Мать и сын. Ее рука покоиться у него на плече. Ни следа улыбки на лицах.

ДОЛГ

А ниже по-норвежски:

Возьмите кости в руки. Бросьте, чтобы начать игру.

Я на секунду закрываю глаза и глубоко вдыхаю, успокаиваясь. Вдох носом. Выдох ртом. Стараюсь сосредоточиться через грохот и рев ветра на пустой улице снаружи.

С глухим стуком карта ложится на доску. Кости впиваются в ладонь. Стиснув зубы, я делаю бросок.

Кубики крутятся и останавливаются один за другим. Четыре и два. Поток снега за окном меняет направление, закручиваясь в белое торнадо. Я изолирована. Сердце бешено колотится, но этого следовало ожидать. Теперь никто не сможет прийти ко мне.

…я одна.

Весь мир затихает, будто провалившись в вату, только часы где-то в доме тикают все громче. Игра началась. Остается только догадываться, что таит следующая карта. Со скрежетом проворачивается деревянный механизм, и моя фигурка движется вдоль края доски. На ней нет ячеек, а расстояние не зависит от выпавших чисел. Я не совсем понимаю логику перемещения… Но должна играть. А игра может быть нечестной.

…”но это единственная игра в городке”.

Я снова тянусь за картой. Сердце колотится в такт с тиканьем часов.

Поворачиваю карту.

ТЕНИ НА СТЕНЕ

Там изображен человек, идущий по коридору. И его тень, идущая в противоположном направлении.

Разъединение. Пропускаешь ход.

Меня вдруг охватывает холод, будто к пяткам и шее прижали лед. Желание обернуться и посмотреть на свою колеблющуюся тень на дальней стене побеждает. Я в смятении наблюдаю, как она сидит сама по себе, не привязанная больше ко мне, а потом становится на четвереньки и удирает по стенам в темноту за дверью.

Я оглядываюсь и понимаю, что ни одна из теней больше не связана с объектом, который ее отбрасывает. Тени свободно кружатся, скользят по стенам и наползают друг на друга.

Тиканье часов чуть ускоряется, я быстро тянусь за кубиками и бросаю во второй раз за этот вечер.

Они гулко грохочут по доске. Две пятерки.

Рукой, лишенной тени, я вытягиваю новую карту.

HÅVARD THE NISSE

С картинки на меня смотрит маленький жалкий человечек, похожий на гнома, в высоком колпаке и бородой, водопадом стекающей по скрещенным рукам.

Возлюби ближнего.

Я аккуратно кладу карточку на доску. Фигурка перемещается под стрекот шестеренок. И вот тогда я вижу его.

Håvard the Nisse – Санта-Клаус.

Он сидит на маленьком табурете, скрестив ноги, сложив руки на груди, закрыв глаза. Не больше метра в высоту. И полностью сделан из камня.

Я сразу отмечаю, что его тень, хоть и искаженная неровным светом пламени, не двигается с места. Привязана к хозяину, как и должно быть.

Он нервирует меня. Своим присутствием, своим мрачным выражением лица… Мои прошлые встречи со статуями из игры оставили не самое лучшее впечатление. Я машинально опускаю взгляд на бугристый шрам на голени, морщась от отголосков прошлой боли.

Håvard не шевелится. Вообще не подает признаков жизни, так что я тянусь к костям, не выпуская его из виду.

Он выглядит так неестественно в моей гостиной. Так неуместно. Седой камень его лица и бороды омывает теплый свет огня. Я кидаю кубики.

Семерка и единица.

…Что особенно любопытно, учитывая, что кости шестигранные.

Снаружи снова пробиваются завывания ветра. Мурашки бегут у меня по рукам от запястий до самых плеч. Снег бросается на стекло, как дикий зверь, а я тянусь за следующей картой.

КАРТИНА В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

Внезапный пронзительный крик откуда-то справа пронзает меня как булавка бабочку. Я роняю карту, не в силах пропустить ни звука через сжатое горло, молча кричу от страха. Отшатываюсь и на локтях отползаю, широко раскрыв глаза, уставившись на аномалию, возникшую между мной и стеной.

Воздух превратился в подобие мерцающей колеблющейся вуали, Два небольших предмета в рваном ритме приближаются к поверхности “ткани” и тут же отступают.

Я почти вижу их силуэты, их очертания… Это кулаки. Кулаки отчаянно бьются о незримый барьер. И этот ужасный несмолкающий крик… как звук, искаженный метрами воды… Но такой пронзительный.

Эти кулаки. Они все бьют и бьют в невидимую стену. И я понимаю… они детские.

Может ли это быть?..

– Нильс? – шепчу я, почти не слыша себя за ударами сердца.

Кулаки все молотят по барьеру.

Мой сын.

– НИЛЬС?! – Теперь я громко кричу. Вскакиваю на ноги и бросаюсь к стене, разделяющей нас… но пальцы проходят сквозь складки как сквозь дым.

Я хватаюсь за голову.

Карточка.

Поспешно наклоняюсь, чтобы прочитать, что там написано.

На картинке грубый рисунок улыбающейся мордочки на запотевшем зеркале ванной комнаты. Контур тут и там стекает каплями, оставляя дорожки на матовой от конденсата поверхности. Длинные тонкие ручейки стекают из глаз, а ниже надпись:

Вызов. Пожинай плоды или страдай от последствий. Попробуй угадать.

Я перевожу взгляд с карты на барьер и вижу, как между нами появляется горящая свеча. Огонь быстро пожирает мягкий воск, за несколько мгновений, что я смотрю на нее, свеча заметно тает.

Дробь кулаков по барьеру и пронзительные крики уступают место тихим рыданиям.

И вдруг я не слышу больше ничего, кроме шума ветра.

– Нильс? Нильс! Это ты?! Ты здесь?

Свеча продолжает испаряться, а я снова вижу движение. На этот раз за молочной пеленой проступают дрожащие кончики пальцев… они парят в воздухе, оставляя слабый светящийся след.

Он рисует. Рисует картину.

Я снова читаю подпись: “Вызов. Пожинай плоды или страдай от последствий. Попробуй угадать”.

Хорошо. Я вся дрожу от адреналина. Хорошо.

Мягкая мелодия наполняет мои уши. Похоже на музыку ветра, только звон жутко пронзительный, а тон звука понижается и повышается как будто случайно.

Я пристально смотрю: все внимание сконцентрировано на кончиках пальцев по ту сторону завесы.

– Это может быть что угодно, – бормочу я сквозь зубы. – Огонь!

Ничего не происходит.

– …Снежинка!

Пальцы все парят, но форма не становится яснее. Не понимаю, Нильс всегда прекрасно рисовал…

Подумай о Рождестве, это ведь рождественская игра, так?

– К-куст остролиста?

Кулак с размаху врезается в барьер, искажая его. Я подпрыгиваю от страха. Колокольчики все звенят, свеча продолжает таять. Ее уже почти не осталось. Как же мало времени, почему так мало времени…

Ну же, Каролина, возможно, это твой единственный шанс.

– ОМЕЛА! Это омела!

Свеча исчезает. Развеивается, как дым на ветру. Барьер с рисунком омелы на мгновение задерживается, а потом тоже исчезает.

Больше никакого стука. Никаких детских рыданий.

– Нильс? НИЛЬС! – В панике я оглядываюсь по сторонам, тянусь за картой и перечитываю, неужели я что-то упустила?

Надпись изменилась.

Поздравляю. Переверни карту.

Я так и делаю и нахожу на обратной стороне:

Ты угадала верно. Награда – бонусная карта. Можно разыграть ее сейчас.

…Бонусная карта?

Я с трудом подавляю разочарование таким “призом” и снова смотрю туда, где минуту назад в воздухе висела свеча.

Я спасу тебя, Нильс. Так или иначе, я верну тебя.

И поэтому тяну карту.

ДЕТИ ВУАЛИ

На картинке около дюжины детей с усталыми лицами смотрят на меня из тени.

В игры приятнее всего играть в компании.

Я поспешно оглядываюсь, но все по-прежнему…

Ветер свистит.

Огонь мерцает.

Часы тикают.

И мое сердце ровно бьется им в такт.

Тук… Тук… Тук…

Просто играй, Каролина. Играй.

Я сгребаю кости с доски и бросаю, нервно барабаня пальцами по колену в ожидании вердикта.

…Глаза змеи.

Единица и единица.

Температура в комнате заметно падает. Я ощущаю это всем телом и заранее дрожу, протягивая руку к следующей карте. Она тяжелее, чем те, что уже были до нее, и я кряхчу от напряжения, пытаясь поднести картонный прямоугольник к лицу.

Детализированная картинка изображает слегка приоткрытую дверь и темный, призрачный мир по другую ее сторону.

К моему ужасу на карточке написано:

ЖЕНЩИНА НАВЕРХУ

Хотя не каждая компания приятна.

⠀

…И внезапно гулкий удар сотрясает потолок.

~

Оригинал (с) Darkly_Gathers

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Всю жизнь я придерживался странного обычая, принятого в наших краях. Всю жизнь считал его суеверием. А теперь только он и может спасти меня.

⠀

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

⠀

~

Многие уже не помнят, что Рождество замешано на страхе. Ужас завернули в красивую упаковку, дали ему лицо веселого бородатого толстяка и окутали звоном колокольчиков и топотом копыт восьми северных оленей.

Но в моем маленьком городке в Пенсильвании помнят.

Мы называем недели, предшествующие Рождеству, Красным Сезоном. В первый день декабря появляются первые ленты, как множество алых ран на животах самых древних деревьев перед нашими домами. На закате каждая семья собирается на своей лужайке и туго повязывает ленту цвета крови. Никаких бантов, никаких украшений. Лишь один тяжелый узел. Каждый член семьи прикасается к ленте, прежде чем вернуться к своей жизни еще на двадцать четыре часа. А потом все повторить снова.

Новая лента на каждый день, перед Рождеством.

Для меня в этом обычае не было ничего странного. Я занимался этим всю жизнь и думал, что все остальные тоже празднуют свой Красный Сезон, пока в шестнадцать лет не пригласил лучшего друга Ника в гости первый раз. Мы познакомились с ним в Интернете в одной из онлайн-игр, и почти полгода я убеждал родителей, что он не какой-нибудь престарелый педофил. Убеждал позволить ему приехать к нам ненадолго. В конце концов они согласились. Рейс был забронирован. И за три дня до Рождества он прибыл в наш опутанный красным город.

***

– Вы, ребята, тут отрываетесь вовсю, да? – сказал Ник, выглядывая в окно, пока мы медленно ехали по нашей улице.

– Мы должны, – мудро изрекла моя младшая сестра Тони с заднего сидения. Она настояла на том, чтобы поехать со мной в аэропорт, конечно, чтобы убедиться, что Ник тот, за кого себя выдает. Мой двенадцатилетний телохранитель. – Только так можно держать подальше Застывшего человека.

– Застывшего человека? – Ник полуобернулся к ней. Я прекрасно видел печать скептицизма на его лице даже краем глаза.

– Это просто суеверие, – вступил я. – У вас в Небраске такого нет?

– В Небраске нихрена нет.

– Берегись, берегись, Застывший человек идет! Вырванный из ледяного сна твоей благостью и весельем, теперь он идет за тобой, воплощение ужаса, и единственное твое спасение – спрятаться за полосами красного! Лента, повязанная перед домом, будет отгонять его и хранить тебя от участи добычи, – послушно продекламировала Тони.

Ник рассмеялся. Ей это не понравилось.

– И что, весь город участвует в этой фигне про застывшего человека? – Он попеременно смотрел на нас, ухмыляясь.

– В основном да. – Я пожал плечами. – Если кто-то не вешает ленты перед домом, за них это делают другие.

– Да эти деревья все замотаны! Как долго вы, ребятки, этим занимаетесь?

– Двадцать четыре дня, – ответила Тони. – Мы должны вязать ленты, пока Санта не придет и не загонит Человека обратно в его могилу.

– Санта? Реально?

– Ну, это скорее как Дух Рождества или приход Иисуса, или что-то в этом роде. – Я решил вступить.

– И что же такого страшного в “застывшем человеке”, что все занимаются… этим?

Я позволил Тони, все еще безумно увлеченной городской легендой, самой объяснить историю Застывшего человека. И она воспользовалась возможностью на все сто. С пылом Истинно Верующей.

Мрачная история рассказывала о забытом и всеми отвергнутом бродяге, которого люди оставили умирать на улице, пока праздновали свое Рождество. Его нашли перед церковью, замершего на месте, как вкопанного, стоящего с рукой, протянутой к двери… Люди похоронили его в безымянной могиле на окраине и забыли, как о ненужной вещи. Но ровно до следующего декабря. Первого числа поползли слухи, что его видели стоящим на улице под окнами горожан. Начали исчезать люди. В первый день – один. Во второй – два. И так дальше. И только те горожане, чьи дома были украшены красными лентами, избежали печальной участи. Никто не знал, почему он не мог пересечь алую черту, но с тех пор красная лента стала символом защиты от злого духа.

– Но, если он все-таки найдет тебя, тебе почти никак уже не спастись. Он двигается, только если двигаешься ты, так что ты будешь обречен стоять на месте, пока не замерзнешь. Либо побежишь, но с каждым твоим шагом он будет оказываться все ближе и ближе, пока не поймает тебя! – Тони схватила воздух обеими руками. – Единственный способ спастись – попасть в дом, защищенный лентами.

– Звучит тупо, – усмехнулся Ник.

– Ну, раз ты такой храбрый, может, тогда и подождешь его снаружи, – отрывисто заявила Тони.

– Может, и подожду.

– Хорошо!

– Отлично!

Шикарное начало выходных.

***

Я представил Ника родителям, и те вздохнули с облегчением, увидев все того же неуклюжего подростка, что и на фотографиях. Показали дом. Совсем немного времени понадобилось, чтобы исчезла затянувшаяся неловкость первой личной встречи, и вот мы уже загрузили ноутбуки и запустили игру.

Той ночью, после очередного раунда в Call of Duty, Ник закрыл свой бук.

– И ты реально веришь в этой бред про человека?

– Не, это то же самое, что и все остальное рождественское дерьмо. Как злобный Санта из Германии, или откуда он там, и все такое.

– Значит, ты бы не расстроился, если б пропало несколько лент?

Я закатил глаза и откинулся на спинку стула.

– Нет, это же просто сказка.

– Так давай сделаем это.

– Что?

– Пойдем и снимем несколько ленточек! Будет весело! Немного попугаем народ.

Я колебался. Конечно, я давно уже не верил в Застывшего человека, но вот наказание, если нас поймают, было вполне реальным. Разозлить родителей, особенно перед тем, как на Рождество ожидалось несколько приятных подарков, было намного более пугающей перспективой, чем встреча с монстром из сказки.

– Ну, не знаю, чувак. Рыться в вещах соседей... У нас могут быть неприятности.

– Уже почти полночь, кто там будет сейчас выглядывать нарушителей в окна? Мы просто быстренько пошалим у какого-нибудь дома. Никто нас не заметит. Никто ничего не узнает до следующего утра.

Я буквально видел, как новый внешний жесткий диск, о котором я так мечтал, уплывает из-под елки.

– Давай, Пит, не будь такой трусливой сучкой!

***

Весь вечер валил снег, и теперь белоснежное одеяло хрустело у нас под ногами. Я прятал ледяные, несмотря на перчатки, руки глубоко в карманах куртки.

– Мы оставляем следы, – проворчал я. – Они приведут прямо к моему дому.

– Хорош ныть, тупица, – пренебрежительно бросил Ник. – Просто потопчемся туда-сюда еще по нескольким подъездным дорожкам, чтобы и там были следы.

– Тупость.

– Заткнись и выбери дом.

И я выбрал. Дом миссис Тепитт. Пожилой дамы, которая жила одна и всегда гасила свет ровно в восемь тридцать. В такой поздний час она точно должна была спать. Мы тихо прокрались по ее лужайке, и Ник перерезал ленты на старом дереве кухонными ножницами.

– Скорей! – прошипел я.

Он отмахнулся и разрезал последнюю алую полосу. С торжествующей ухмылкой засунул пачку лент в карман и бросился бегом к входной двери миссис Теппит и обратно, оставляя за собой отчетливые следы.

– Ты пробегись по тем домам, а я – по этим. Вперед!

Когда мы закончили, грязные цепочки следов опутали всю улицу. Запыхавшиеся и раскрасневшиеся от холода, мы бегом вернулись в дом и рухнули в моей комнате, зажимая рты руками и давясь от смеха. Ник победно поднял над головой разрезанные ленты, как трофей.

Соседей же наша ночная выходка позабавила куда меньше. Когда с утра на дереве миссис Тепитт не обнаружили лент, в городе начали поговаривать о вандализме. Что было намного, намного серьезнее, чем какая-то легенда. Мы с Ником делали самый невинный вид, пока мои родители рассуждали, кто мог сотворить подобное с рождественскими украшениями бедной старушки. Кто-то из соседей позвонил в дверь, чтобы проверить, как она.

Миссис Тепитт не ответила.

– Она, наверное, уехала к родным в Филадельфию, – сказал папа.

– Вчера она была дома. – Моя мама не согласилась.

– Лил, это же всего в трех часах езды. Не кругосветное путешествие.

Тони, вместе с нами наблюдавшая за происходящим с крыльца, вцепилась мне в руку с побледневшим лицом и широко раскрытыми глазами:

– Застывший человек!

Ник счел все это крайне веселым.

– Давай повторим сегодня вечером! – прошептал он после того, как все ушли в дом.

– Все вроде очень расстроились из-за этого, – сказал я, неопределенно махнув рукой в сторону дома миссис Тепитт.

– И поэтому это так классно! Да ладно тебе, чувак, какая-то пара ленточек. Если нас поймают, просто повяжем новые.

Я вздохнул. Определенно, мне не видать нового жесткого диска.

***

Той ночью Ник сам выбрал следующую цель: дом Кларков ниже по улице. Тони дружила с их маленькой дочерью Эммой. И, судя по словам моей сестры, бедняжка дико испугалась, что Застывший человек теперь придет за ней. Пока девочки играли, она ни о чем больше не могла говорить. Я подумал, что немного подло резать ей ленты, зная все это… но в то же время это было и забавно. И согласился.

– Но это в последний раз, хорошо?

Ник мотнул головой, что в равной степени могло означать и согласие, и ироничное “да, конечно”.

Как только храп отца из комнаты родителей разнесся по дому, мы спустились вниз и выскользнули через парадную дверь. Я и Ник, снова с полюбившимися ножницами в кармане

На этот раз на улице было холоднее. Знаете такой холод, который просачивается через все слои одежды и дальше в самую глубь тела, пробирая до костей? Я громко клацал зубами, обхватив себя руками. Ник шел впереди, оставляя длинные полосы обледеневшего белого пара при дыхании. Погода охладила наш энтузиазм. До лужайки Кларков мы добирались почти бегом.

Ник опустился на колено у обмотанного лентами дерева и приготовил ножницы.

Над нашими головами распахнулось окно.

– Вы что делаете? – требовательно спросил тихий голос.

Эмма Кларк пристально смотрела на нас сверху.

– Э-э-э, – только и смог выдавить я, слишком закоченевший, чтобы придумать правдоподобный ответ.

– Просто проверяем ваши ленты, плотно ли держатся. – Ник был само спокойствие.

– И тогда зачем тебе ножницы?

А вот к этому Ник был не готов.

– Это вы украли ленты миссис Тепитт, так? – обвиняюще сказала Эмма. – Вы… – Ее слова затихли пораженным вздохом.

– Эмма? – Я окликнул ее так громко, как только осмелился.

Но она больше не смотрела на нас. Глаза девочки, настолько широко открытые, будто хотели выпрыгнуть из черепа, были прикованы к чему-то за нашими спинами. Даже в тусклом свете я увидел, как побледнело ее лицо. И повернулся посмотреть, что так ее напугало.

Посреди улицы в желтом свете фонарей стоял человек. Изможденный, с побагровевшими губами и лицом, обезображенным мертвенными пятнами обморожения. И тянул к нам руку. Он стоял совершенно неподвижно, не считая шороха заиндевевшей одежды на резком ветру, трепавшем обмотанные алым деревья по обе стороны дороги.

– Н-ник… – Я нащупал плечо друга и рывком поднял его на ноги.

– Ты чего…

Я прервал его возмущения, ткнув локтем в ребра и указав пальцев на дорогу.

Холод вокруг нас стал еще сильнее.

– Да ты издеваешься… – В пораженном голосе Ника сквозило неверие.

Я еще крепче сжал его руку.

– Пит?.. – пробормотал он менее храбро, не в силах отвести глаз от застывшей фигуры.

– Не издеваюсь. – Я с трудом нашел силы для ответа.

Окно Эммы захлопнулось.

Застывший человек не пошевелился.

Я весь заледенел и теперь не смог бы отпустить плечо Ника, даже если бы постарался.

– Пит…

Я отступил на шаг назад. Застывший человек не шевельнул ни мускулом, могу в этом поклясться, но каким-то образом подошел на два шага ближе.

– Какого хрена. – Голос Ника превратился в испуганный писк.

Берегись, берегись, Застывший человек идет! Вырванный из ледяного сна твоей благостью и весельем, теперь он идет за тобой, воплощение ужаса, и единственное твое спасение – спрятаться за полосами красного! Лента, повязанная перед домом, будет отгонять его и хранить тебя от участи добычи

– К моему дому, – едва шевеля замерзшими, непослушными губами прошептал я. – Беги!

Дом был всего лишь в минуте ходьбы. Буквально несколько метров вверх по улице. Но во внезапно рухнувшей на город темноте и адском холоде короткий путь превратился в бесконечный. Ноги отказывались слушаться, я тащился, как во сне: отчаянно пытаясь бежать, но почти не сдвигаясь с места. У Ника получалось не лучше. Он скулил, пытаясь заставить заледеневшие конечности двигаться… Я обернулся через плечо. Зря.

Нисколько не изменив положения, Застывший человек сократил расстояние между нами вдвое. Его покрытые коркой льда белесые мертвые глаза жги меня, как угли.

И я заставил себя идти дальше. Прижал подбородок к груди и двинулся вперед через холод и поднявшуюся метель. Помчался, как мог, к своему дому, к дереву, обернутому красными лентами, горящими в темноте, словно маяк. Я нырнул во двор в последнем прыжке, прокатился по снегу и рывком вскочил на ноги. Входная дверь была так близко!

– Пит!

Я не видел, как Ник упал. Но слышал. Удар тела об асфальт. Суету и метания, когда он пытался встать на ноги. Я развернулся, протягивая ему руку…

Застывший человек стоял теперь над Ником. Но не тянулся вперед. Он наклонился, скрючился, смыкая изувеченные пальцы на куртке Ника…

Я завопил.

– ПИТ! – последний раз вскрикнул мой друг…

А потом я остался один кричать в смертный холод.

***

Родители вскоре нашли меня и отвезли в больницу. Тяжелое переохлаждение требовало серьезного вмешательства. Я то приходил в сознание, то снова терял его и, как мне потом рассказали, все время твердил, что Застывший человек забрал Ника. Мама и Тони не отходили от моей постели, а папа вызвался помочь полиции разыскать моего друга.

И утром в канун Рождества его нашли. Перед церковью, замершего на месте, как вкопанный, стоящего, протягивая руку к двери. И разевая рот в безмолвном крике.

Взрослые решили, что мы улизнули из дома и потерялись на улице из-за рекордного холода в ту ночь. Я, по их версии, сумел найти дорогу домой, а вот Ник забрел в город. И, поскольку он никого больше не знал, полиция предположила, что мальчик пытался найти убежище в церкви, но не успел.

Мою уверенность, что его забрал Застывший человек, назвали просто галлюцинацией. Они пытались допросить и Эмму, но она просто рыдала, и все решили, что девочке не нужен такой стресс. Ситуация только усугубилась, когда миссис Тепитт, названная мной еще одной жертвой Человека, вернулась домой после Рождества, которое провела с детьми в Филадельфии.

Тело Ника вернули в Небраску родителям.

Красный сезон закончился. Все продолжили жить.

Все, кроме меня.

***

Я все еще вижу Ника каждую ночь во сне. Замерзшего, с лицом, искаженным отчаянным криком, поднятой рукой. Ему не нужна была никакая церковь.

Ему нужен был я.

Все годы, что я живу в этом маленьком городке, я почитаю Красный Сезон, тщательно оборачивая дерево во дворе туго завязанными красными лентами каждый день, с первого по двадцать четвертое декабря. От начала до конца.

Но даже сейчас, если выгляну в окно после полуночи, я увижу их. Две фигуры, застывшие, как статуи в морозной ночи. Тянутся ко мне. Ждут меня.

Того, кто сбежал.

~

Оригинал (с) Pippinacious

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Кажется, я наконец-то знаю, что нужно делать. Остается надеяться, что еще не слишком поздно.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3 • 4 • 5

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Извините, что заставила ждать. Я была очень занята. Чтобы со всем разобраться потребовалось больше времени, чем я ожидала.

Пожалуй, я была чересчур уверена в своих ведьминских способностях. Но когда начала читать о “Проявлениях”, осознала сколько всего мне еще неизвестно. Откровенно говоря, я просто считала их проявлением чувств, намерений, реакцией на события. Вы, наверное, тоже слышали все это и раньше. И я до сих пор не понимала насколько злыми и неуправляемыми они могут быть.

Теперь я знаю: существо – это Проявление. Проявление моего чувства вины. И причина, по которой оно так сильно, должно быть, в том, что я не собиралась его проявлять. Оно подпитывалось каждой мыслью, каждой эмоцией, которые я подавляла в себе.

Я еще раз посетила лесную деву, сразу же после моего последнего поста. С моей стороны было довольно безрассудно приходить к ней домой, распространяя вокруг себя энергию страха и неуверенности, но выбора не было. Когда я вышла на поляну, она уже была там.

– Вижу, ты все-таки поняла, – ухмыльнулась она. Голос был как всегда спокоен, но я видела злобу в ее глазах.

– Думаю да, – ответила я. – И подозреваю, ты знаешь, что я собираюсь сказать.

– Просвети меня.

– Наша сделка… Я отказываюсь от нее. Я не хочу продолжать это делать.

– Ты ведь знаешь, что потеряешь, верно? – Внезапно в воздухе повисло знакомое чувство голода.

– Я устала эксплуатировать тех, кто приходит ко мне за помощью. Цена слишком высока.

– Но они ведь согласны платить ее, не так ли?

– Да. Они согласны. А я нет. Больше нет.

– Жаль, – ухмыльнулась она. – Но ты знаешь… есть способ все сохранить.

– Какой?

– Твое имя.

Вы должны понять, насколько сильно я этого желала, насколько для меня это было важно. Моя связь с лесом. Мое право собирать урожай, мое право пожинать его силу.

– Я подумаю об этом.

– Не слишком долго.

Я пошла прочь оттуда, а лес как будто стал тише, чем когда-либо. У меня были дела, которые нужно было закончить.

Первая остановка: девушка, которая пришла ко мне в первую ночь, мужа которой я помогла убедить завести детей.

– О, привет! – улыбнулась она мне, открывая дверь.

– Привет! – улыбнулась я в ответ. – Я буквально на секунду. Просто хотела сообщить кое-что о нашей сделке.

– Это по поводу оплаты?

– Оплаты, да. Считай, что мы квиты. Оставь себе своего первенца.

Она вытаращилась на меня.

– Ч-что? – В ее голосе послышалось облегчение.

– Это было…– я колебалась. – Это была просто... проверка. Тест, чтобы понять, насколько сильно ты этого хотела. Я должна была... должна была знать, что ты хочешь этого всем сердцем и душой, прежде чем помогать тебе.

Она обняла меня. Долгое, теплое объятие. Когда она отстранилась, по ее лицу текли слезы.

– Но ты же все равно поможешь мне с родами?

Я была ошеломлена.

– Конечно... конечно, я помогу. – В конце концов, у меня есть опыт.

Попрощавшись, я пошла дальше по улице.

Вторая остановка: Мария.

– Как поживает твой муж? – спросила я, сидя в ее гостиной с чашкой чая.

– Он быстро поправляется! Сегодня даже выбрался в паб с парой друзей. Думаю, еще несколько дней и он окончательно придет в себя!

– Приятно слышать, – улыбнулась я.

– И оплата, уверяю, как только он полностью оправится...

– Ты ничего не должна, – перебила я ее. – Заводи детей, не заводи детей – мне все равно. Я ничего у тебя не возьму.

Она прослезилась.

– Ты… ты это серьезно?

– Целиком и полностью, – заверила я.

– Но мне нечем больше по достоинству отплатить тебе, я… Может, когда-нибудь я смогу что-то для тебя сделать?

– Не надо. Я просто рада, что смогла помочь.

Мы с Марией долго разговаривали. Кажется, мы по-настоящему подружились. Я не из тех, кто легко заводит друзей, по причинам, которые после прочтения этого, вероятно, для вас очевидны.

Третья остановка: миссис Буфорд. Она живет с дочерью, недалеко от деревни. На улице уже стемнело и я еле могла разглядеть заросшую тропинку, по которой пробиралась к их дому. С тех пор как прошлой зимой исчез муж миссис Буфорд, она почти всегда сидит дома, только раз в неделю выбирается в продуктовый магазин. Действительно печальная история. Мы были довольно близки, когда я была еще совсем юной ведьмой. Тогда я была неопытна и наивна. После всего произошедшего, подозреваю, что в этом отношении мало что изменилось.

Она выглянула в окно, прежде чем медленно открыть дверь.

– Вера, – произнесла она. Я вздрогнула. Совсем об этом забыла. Все же сейчас я немного менее наивна и не называю своего имени практически никому.

– Здравствуйте. Могу я войти?

Она поколебалась, но открыла дверь немного шире, жестом приглашая меня войти.

В доме царил беспорядок, повсюду валялись пустые бутылки. Я и не знала, что она пьет, но обстановка говорила сама за себя. Или, может быть, пьет ее дочь?

– Миссис Буфорд...

– Зови меня Этель, – тихо произнесла она.

– Этель… Мне нужно Вам кое-что рассказать. Это касается Вашего мужа.

И я рассказала ей о той ночи у реки. Как я спешила и заметила чью-то фигуру, идущую вдоль реки. Как фигура поскользнулась и упала. Как тело пронеслось мимо меня, захваченное рекой, которая внезапно показалась такой сильной, такой голодной. Я смогла мельком увидеть мужское лицо в воде, но не разглядела его черты.

Я не сказала ей, что пришла туда, чтобы встретиться с лесной девой. Та редко выходит из леса, но если выходит, то только у реки и держится поближе к воде. Я не рассказала миссис Буфорд, что смолчала, чтобы защитить лесную деву. У меня нет никаких сомнений в ее причастности. Река никогда раньше не бывала такой дикой и уже несколько недель не было ни снега, ни дождя. Это не был банальный несчастный случай.

Я решила, что эти подробности лучше опустить.

Не знаю, какой реакции я от нее ожидала. Она просто улыбнулась.

– Я знаю, – тихо сказала она.

– Знаете?

– Я знаю, что он мертв, Вера. Прошло столько времени, нет ни единого шанса, что он жив.

– Я просто подумала, что это может помочь...

– Жить дальше? Нет, это мне не поможет. Знаешь, что могло бы?

– Расскажите.

– Если бы люди не пытались делать вид, будто ничего не произошло. Когда муж исчез, вся моя жизнь пошла прахом. Но дело в том, что это происходило медленно.Через два месяца все уже смирились и забыли о нем. Все, кроме меня и Энн, наша жизнь продолжала разрушаться.

Меня охватило сочувствие к этой бедной женщине.

– И, когда я все еще горевала, люди начали отдаляться. Я потеряла всех своих друзей. – она впилась в меня глазами. – Сначала я потеряла тебя.

– Я... я думала, Вам нужно побыть одной…

Она рассмеялась.

– Я тоже так думала, но мне было нужно не это. И Энн тоже. Знаешь, она начала пить. Такая юная, и уже... уже потерявшаяся в своем собственном мире.

Мой мозг лихорадочно работал. Хотя бы что-то я могла для нее сделать.

– Знаете… По поводу выпивки, – произнесла я, – с этим я могу ей помочь. И с уборкой в доме, это мне тоже под силу.

– Уже поздно, Вера.

– Я хочу. Пожалуйста, позвольте мне попробовать. Я многим Вам обязана.

В конце концов я убедила ее позволить мне навещать их раз в неделю. Все шло неплохо. Конечно, с уборкой я разделалась довольно быстро. Но на самом деле я не только для этого хотела туда приезжать. Ей нужен был друг. Кажется, мне тоже нужны друзья, хотя раньше я этого и не осознавала.

Покинув ее дом я почувствовала как с моих плеч свалился огромный груз. Я надеялась, что этого будет достаточно, чтобы ослабить Проявление, хоть и не была уверена. Было уже поздно, и мне нужно было обдумать кое-что важное. К моему огромному облегчению, посетитель в тот вечер не явился.

На следующее утро настал черед моей четвертой остановки: лесная дева.

Ее не было, когда я пришла. Я села у озера, оглядываясь по сторонам. Может быть, она не в настроении принимать гостей? Я решила подождать. Если бы она не захотела появиться, то я бы снова вернулась на следующий день. И на следующий.

Я ждала, как мне показалось, несколько часов. Возможно, это было и не так, время на этой поляне ведет себя… странно. Словами толком не описать, если хотите понять, то вам придется испытать это на себе.

Я встала и обернулась, она была там, прямо за моей спиной.

– Ты напугала меня, – сказала я и тут же об этом пожалела.

– Зачем ты пришла? – Ее тон был настолько ледяным, что у меня волосы на руках встали дыбом.

– Насчет моего имени…

– Да? – ее глаза вспыхнули.

– Я не назову его тебе. Но может я могу назвать тебе чьи-то еще?

Она рассмеялась. Сначала тихонько, потом почти маниакально.

– А ты действительно злая маленькая ведьма, не так ли? – усмехнулась она. Я проигнорировала ее замечание.

– Я просто подумала… Если кому-то не нравится его имя. Если кто-то чувствует, что оно сдерживает его, действительно чувствует, что его старое имя не позволяет ему быть собой…

– Это убьет его прежнее "я". Заставит забыть, кем он были, как его звали. – Она вновь рассмеялась.

– Тогда… это то, что я могу тебе дать. Чьи-то старые имена, чьи-то старые личности. Этого будет достаточно?

Внезапно она успокоилась.

– Пока да. Ты сохраняешь свою свободу действий в лесу, а взамен я узнаю имена.

Я отрезала у себя прядь волос и отдала ей, в подтверждение нашей сделки. Это обычай ее рода.

Конечно, я могла бы использовать нашу новую сделку во вред людям. Это был бы не первый мой проступок. Однако, я знаю немало людей, которые больше всего на свете хотели бы, чтобы их никогда больше не называли их мертвым именем. Которые ничего не потеряют, забыв свою семью, забыв, кем они себя считали и когда родились. Они чувствуют себя запертыми в тесной клетке, не имея возможности вырваться из нее. Это очень… по-человечески. Я помогаю им. Сомневаюсь, что лесная дева способна это понять. Ее восприятие сильно отличается от человеческого.

Так что весь последний месяц я занималась именно этим. Коллекционировала старые имена и избавляла людей от их беспокойного прошлого. Мои клиенты редко возвращаются, что я предпочитаю расценивать как успех. Я помогаю им, каждый день, по-настоящему. И посетитель, проявление моей вины, больше не возвращался.

Конечная остановка: создание этого поста.

У меня такое чувство, будто я обманывала вас. Вы поддерживали меня, бесконечно поддерживали и помогали понять, что происходит, но моя совесть ныла все сильнее. Ведь вы поддерживали ведьму, которая, под предлогом помощи, делала ужасные вещи, зарабатывая себе на жизнь. Это несправедливо по отношению к вам, и, в надежде полностью устранить злобное Проявление, я должна была рассказать всю правду. Теперь вам должно быть совершенно ясно, в чем состояли мои подношения владычице леса и что я получала за них. Я хочу, чтобы вы знали, что эта глава моей жизни закончена.

Меня зовут Вера. Я ведьма. Ведьма, которая нашла новый способ зарабатывать на жизнь.

~

Оригинал (с) Witchcraft By Vera

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Криницкая специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Я пыталась этого избежать, но, кажется, придется рискнуть. Хочется верить, что риск будет оправдан и в итоге я не потеряю все.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3 • 4

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Я встала на рассвете и взяла бутылку своего лучшего сливового вина. Подумывала о том, чтобы прихватить защитный кулон, но решила этого не делать. Если бы кто-то появился у меня на пороге с просьбой и при этом принес с собой что-то, что может меня оттолкнуть, я бы сочла это грубостью. Первые лучи солнца заглянули в окна, и, выйдя за дверь, я увидела как блики мерцают на каплях росы в траве перед домом. Это было прекрасно и совершенно не соответствовало моему настроению. Я прошла через сад, про себя отметив, что яблоки почти созрели.

Лес казался не таким мирным как обычно. Стоило ступить под кроны деревьев, как меня плотно окутала тишина, не казавшаяся на этот раз успокаивающей, она почти нервировала. Как будто лес затаил дыхание, наблюдая за мной. Я попыталась прогнать эти мысли. Негативная энергия, скорее всего, исходила именно от меня, после всего, что я пережила за последние дни.

Я вышла на знакомый берег, озерная гладь мерцала в солнечном свете. Никого не было. Мне стало не по себе. Учитывая исходящую от меня энергию, буквально загрязняющую лес, не приходилось сомневаться, что лесная дева в курсе моего присутствия. Я села, скрестив ноги, держа на коленях подарок. Сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

– Ку-ку! – раздался позади игривый голос. Мне пришлось приложить усилие, чтобы подняться медленно, не делая резких движений. Я обернулась. Это была она.

– Ты снова пришла ко мне? – Ее вопрос прозвучал бесстрастно, но в голосе все же чувствовалась легкая усмешка.

– Да. Я принесла подарок. – Я поставила бутылку перед девой.

– Не такой упаднический, как в прошлый раз. Я так понимаю, на этот раз ты хочешь от меня чего-то попроще? – Уголок ее рта слегка приподнялся, что, я уверена, было полностью спланированной демонстрацией.

– Это просто подарок. Дар хозяйке, если угодно. – Я испугалась, что уже сказала слишком много слов. Держи себя в руках, Вера.

– С чего ты решила, что я принимаю тебя у себя?

– Я в твоем доме, разве нет?

– Похоже, ты уже считаешь его своим. Я нашла твое подношение.

– Сливовое вино? – Я вспомнила подношение для ритуала, совершенного над оленем.

Она проигнорировала мой вопрос. С моей стороны и правда было глупо спрашивать.

– Я здесь не для того, чтобы просить об одолжении. Я здесь, чтобы предложить игру.

В ее глазах промелькнула искорка заинтересованности.

– Игру? – переспросила она. Ее тон был спокойным, но я почувствовала изменения в потоках энергии. Интерес, возможно, даже немного напряжения.

– Да, – ответила я. – Знаю, тебе нравятся игры.

Я прикусила язык. Не слишком ли я самоуверенна?

– И что же будет призом? – В ее голосе послышалось раздражение.

Я сглотнула.

– Победитель получает имя проигравшего.

Ее глаза вмиг загорелись. Я почти физически ощутила волнами исходящее от нее чувство голода. Неужели я зашла слишком далеко? Не знаю. Честно говоря, я была в отчаянии. Кроме того, не было никакой гарантии, что она действительно сможет помочь мне. Казалось, лесная дева ничего не боится, и я начала думать, что она умнее и обведет меня вокруг пальца.

– Так что же это за игра? – прервала она ход моих мыслей.

– Ты знаешь существо, которое приходит ко мне? Если ты сможешь остановить его, то победишь. Если не сможешь, то победа за мной.

Она посмотрела на меня. Ее глаз дернулся. Губы дрогнули. Затем она расхохоталась. Я никогда раньше не слышала, чтобы она так смеялась, смех был грубый, но казался ликующим.

– Ах ты бедняжка! Ты действительно еще ничего не поняла? – Ей с трудом удалось перестать смеяться.

– Поняла что?! – воскликнула я.

– Ты даже еще более ненормальная, чем кажешься. – Она взяла себя в руки. – Невежливо предлагать игру с таким серьезным призом только для того, чтобы потом сообщить, что в ней нет смысла. Я не могу избавить тебя от этого существа. Но, раз уж ты так меня повеселила, я постараюсь забыть о твоем предложении.

Я начинала нервничать, разговор, казалось, затягивался. Мне это не нравилось.

– Сейчас я ухожу, – сообщила я.

– Знаешь, мне действительно тебя жаль. Ты настолько зациклена на себе, что даже не можешь видеть существо таким, какое оно есть на самом деле.

– До свидания.

Уходя с поляны, я снова услышала ее смех. Искрящийся, радостный смех.

Что я упускаю? Неужели все на самом деле настолько очевидно?

Выбравшись из леса, я увидела, что перед моим домом кто-то стоит. Женщина. Подойдя ближе, я узнала девушку, которая хотела сподвигнуть мужа к принятию решения. Которой требовалась помощь в том, что можно было бы разрешить простым разговором, но я все же “помогла” и дала заговоренную черную банку. Не по доброте душевной, а ради личной выгоды. Укол вины пронзил мою грудь. Девушка нетерпеливо помахала мне рукой.

– Привет, – поздоровалась я.

– Привет! Я просто зашла сказать, что все сработало! Наконец он принял решение. На самом деле, мы уже начали пробовать!

– Приятно слышать. Рада за тебя.

– Я просто хотела поинтересоваться, когда я забеременею… Ты же поможешь мне с родами? Мне кажется так будет правильно.

Я напряглась. Ненавижу, когда они спрашивают меня об этом.

– Конечно, помогу, я все понимаю.

– Огромное спасибо! – Она улыбнулась. – Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна.

И снова укол вины. Я осознала, что в последнее время часто испытывала это чувство. Попыталась отогнать его, в конце концов, именно так я зарабатываю на жизнь. Не нужно корить себя за это. Тем не менее, я пригласила ее на чашку чая.

Мы долго болтали. Оказывается, она действительно милая девушка. Мы сидели в удобных креслах у камина, она делилась своими мыслями и чувствами, и на этот раз это не вызвало во мне раздражения. Я не видела в ней того высокомерия, которое привыкла видеть в людях. Это был урок для меня, довольно унизительный.

В окно позади нее кто-то заглянул. Я подскочила. Она в замешательстве обернулась. Ее же лицо смотрело прямо на меня из-за окна.

– Не забирай моего ребенка... – произнесло лицо. Голос был приглушенным, но вполне разборчивым.

– Тебя что-то напугало? – спросила она. Я смотрела на нее в замешательстве.

– Ну, в окне...

Она обернулась и посмотрела прямо на саму себя. Затем невозмутимо повернулась ко мне.

– Должно быть, это была птица или какой-то зверек!

Но ее лицо все еще ухмыльнулось мне из окна. Пустая, злобная усмешка. Я взглянула на девушку в кресле. Она не может этого видеть?

– Ну, – зевнула она. – Уже поздно. Мне лучше вернуться домой.

Прежде чем я успела возразить, она схватила свое пальто и открыла входную дверь. Я бросила взгляд на окно, но там уже никого не было.

– Спасибо за чай и... спасибо за все! – улыбнулась девушка.

– Никаких проблем, – улыбнулась я в ответ, скрывая беспокойство.

Она закрыла за собой дверь, и я быстро заперла ее. Она смотрела прямо в свое собственное лицо, но не видела его, не слышала своего голоса, просящего меня не забирать ее ребенка.

После того вечера я начала читать кое-что. Про Проявления. Думаю, теперь дело сдвинулось с мертвой точки.

Буду держать вас в курсе.

~

Оригинал (с) WitchcraftByVera

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Криницкая специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Я теряю контроль над ситуацией. Сегодня мне впервые стало по-настоящему страшно, и кто знает, что будет дальше...

⠀

Главы: 1 • 2 • 3

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

На следующий день после того, как существо посетило меня, приняв облик Марии, я отправилась в город, чтобы проведать ее. Еще стоя на крыльце, услышала смех и жизнерадостные голоса. Может, у нее гости?

Я постучала.

– Чтоб меня, деревенская ведьма! – просияла она – Заходи!

Я вошла внутрь, оглядываясь по сторонам. В доме было, как всегда, очень уютно: горящий камин и зажженные в каждом углу свечи. Ее муж сидел в кресле у камина, бледный, но полностью в сознании. Он тепло улыбнулся мне, когда наши глаза встретились.

– Мы не знаем, как тебя благодарить! – щебетала Мария – Муж чувствует себя на удивление хорошо! И так быстро! На этот раз ты превзошла сама себя!

Благодарить нужно оленя, который отдал ему свою жизненную силу, подумала я.

– Приятно слышать.

– Принести тебе чего-нибудь? – спросила она, наливая воду в чайник.

– Спасибо, но нет, мне нужно бежать по делам. Я просто хотела вас проведать. И отдать тебе вот это.

Я сунула руку в карман и достала маленький кулон. Стеклянная капля, заправленная солью и заклинаниями, повисла на серебряной цепочке. Если существо смогло принять ее облик, то оно, возможно, контактировало с ней. Совесть не позволила мне оставить это без внимания.

– Это чтобы выздоровление пошло еще быстрее, – солгала я. – За счет заведения!

Она уставилась на меня, вытаращив глаза.

– Я... большое тебе спасибо. Не знаю, как благодарить... Ты же знаешь, что со всей нашей… ситуацией, мы еще не в том состоянии, чтобы расплатиться должным образом, я...

– Я знаю, – перебила я. – Такие вещи требуют времени, и я доверяю тебе. Просто сосредоточься сейчас на своем муже.

Я улыбнулась, но на душе стало тяжело. Не слишком ли дорого я беру? Сама себе ответила, что нет. Клиенты согласны с этой ценой, а мне нужно как-то выживать.

Когда я покинула дом Марии, на сердце действительно стало немного легче. У ее мужа все шло хорошо. Нужно было больше доверять себе, моя магия всегда срабатывает как надо, и существо не заставит меня усомниться в этом. Теперь пришло время приступить к главному.

На следующие несколько дней я закрылась дома, не принимая никого из клиентов. Изучала информацию о существах, с которыми еще не сталкивалась лично, пытаясь найти какое-либо сходство с моим навязчивым посетителем. Каждый вечер накладывала на дом защитные заклинания, сжигала шалфей и посыпала солью порог перед своей дверью.

И, похоже, это сработало. Я не собиралась впускать его снова до тех пор, пока что-нибудь о нем не выясню, и, к счастью, в течение всего этого времени он не появлялся. Так продолжалось до вчерашнего вечера.

Я лежала в постели и читала, чувствуя, как начинаю погружаться в сон. Как только я выключила свет, готовая поддаться и заснуть окончательно, это снова случилось.

В дверь постучали три раза.

Глупо, но я почему-то затаила дыхание. В комнате царила кромешная темнота.

Еще три удара, на этот раз громче. Должно быть, оно чувствовало мое присутствие, но часть меня просто хотела притвориться, что меня там нет. Не было никакого желания включать свет и смотреть правде в глаза. Хотя я знала, что должна это сделать.

Еще три удара, на этот раз колотили действительно сильно. Я чувствовала, как его гнев и отчаяние наполняют мой дом. Включила свет, встала с кровати и быстро запрыгнула в снятую совсем недавно одежду.

Щелкнула входная дверь. Я оцепенела.

Я слышала звук шагов, поднимающихся по лестнице, все ближе и ближе к моей комнате, и не могла оторвать взгляд от двери.

Три удара.

– Привет? – Голос Марии раздался в моей комнате. – Дверь была не заперта, так что я просто вошла, надеюсь, ты не возражаешь. Можно мне зайти?

Я не ответила. Дверь в спальню была заперта, как и в последние несколько ночей. Это определенно была не Мария.

– Вера? Ты здесь?

– Тебе здесь не рады. Уходи.

В комнате внезапно повеяло жутким холодом.

– О, Вера. – Тон голоса понижался с каждым слогом. – Я знал, что ты так скажешь.

Дверь по-прежнему оставалась закрытой, но голос доносился как будто откуда-то изнутри спальни.

– Кто ты такой? – Я потребовала ответа.

– Я становлюсь сильнее, Вера... – ответил скрипучий, ледяной голос. – Рано или поздно тебе придется встретиться со мной лицом к лицу. Следовало согласиться сделать это раньше.

Свет погас. Я стояла там в полной тишине, не зная, что ответить.

– Зачем ты здесь?

Нет ответа.

– Что тебе от меня нужно? – продолжала спрашивать я. Звенящая тишина. Воздух стал немного теплее. Я постояла там еще несколько минут, прежде чем осмелилась заглянуть в замочную скважину. За пределами моей комнаты никого не было. Слегка приоткрыла дверь. На лестнице пусто.

Я включила весь свет и обыскала весь свой дом сверху до низу. Никого. Ничего. Даже в подвале.

Меня нелегко напугать, но на этот раз я была просто потрясена. Это существо вошло без приглашения. И, по его собственным словам, становится все сильнее. Ситуация выходит из-под контроля.

Я решила, что должна сделать что-то радикальное. Мне нужна была помощь, на этот раз по-настоящему. Раньше я не сталкивалась ни с чем подобным, нужно действовать осторожно.

Завтра я снова отправляюсь в лес. Мне нужно поговорить с ней, с лесной девой, мне нужно, чтобы она помогла мне. Вряд ли у меня есть что-то, что она оценила бы по достоинству и согласилась бы принять в обмен на помощь. И просить ее об одолжении я тоже не хочу. Однако у меня есть идея. Я собираюсь предложить ей игру. Она любит всевозможные игры, и я думаю, что брошенного вызова будет достаточно, чтобы заинтересовать ее.

Осталось только придумать, на что я могу сыграть.

Кажется, я знаю, что это может быть.

~

Оригинал (с) WitchcraftByVera

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Криницкая специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Иногда для достижения целей приходится идти на разумные жертвы. Что если на этот раз кто-то решил пожертвовать мной?

⠀

Главы: 1 • 2

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Среди обывателей распространено неверное представление о девственной крови. Слово “девственная” в данном случае означает “никогда ранее не использовавшаяся и не обрабатывавшаяся”. В частности, она должна быть забрана у существа, которое никогда ранее не жертвовало кровь для ритуала. Не у человека без сексуального опыта. Люди воспринимают все слишком буквально.

Поэтому, когда Мария поведала мне, в чем заключалась ее просьба, я тяжело вздохнула.

– Я отплачу тебе, ты же помнишь, что я всегда честно расплачиваюсь за твои услуги?

Я вздохнула снова.

– Да. Помню. Боюсь, однако, что удовлетворить эту твою просьбу сложнее, чем предыдущие. Нам понадобится девственная кровь.

Она ахнула.

– Это не то, о чем ты подумала.

Обычно я не так тороплюсь со своими клиентами, но, честно говоря, у меня был долгий сложный день. Мысль о странном посетителе не давала покоя, и мне действительно необходимо было остаться наедине с собой. И, в конце концов, я же суровая ведьма! Но ведьма должна сама зарабатывать себе на жизнь.

– Нам нужна кровь, которая раньше не использовалась в ритуалах.

– Ну, ты можешь взять свежую кровь у меня, я ведь давала тебе ее и раньше, я с радостью...

– Вот именно! – Я перебила ее прежде чем она слишком разошлась – Твоя кровь – это всегда твоя кровь, насколько свежей бы она ни была. И ее уже использовали в ритуалах раньше.

Я виновато посмотрел на нее.

– Прости, Мария, но это может занять больше времени, чем тебе хотелось бы.

Возбуждение на ее лице сменилось растерянностью.

– Как долго? – просто спросила она.

– Когда дело касается подобных вещей, я не могу назвать точные сроки.

– Но я не знаю, сколько еще у него осталось времени! – внезапно воскликнула она глядя на меня с мольбой.

Немного успокоив Марию, я собрала все необходимое в корзину. Одна пустая бутылка, одна бутылка со сливовым вином и серебряный кинжал.

После чего второй раз за этот день вошла в лес, и мир снова погрузился в тишину. На этот раз повезло. Ко мне почти сразу подошел молодой олень. Я чувствовала его любопытство. Его чистоту и наивность. Нежно погладила его по голове и начала петь. Он ткнулся мне в руку, а когда я села, продолжая петь, лег рядом, положив голову мне на колени.

Я приступила к выполнению своей наименее любимой части ритуала.

Я пела и пела, когда кровь полилась в пустую бутылку, и не замолкала, пока та не наполнилась. После чего оставила рядом с ним бутылку сливового вина и нежно прошептала ему на ухо слова благодарности.

Я была не до конца откровенна с Марией во имя ее же спокойствия. Жизнь ее мужа висит на волоске, девственная кровь и правда была необходима, но это еще не все, нужно нечто большее. Чтобы дать кому-то одному жизнь, вы должны забрать ее у кого-то другого. И все же я абсолютно уверена, что она предпочла бы жизнь своего мужа жизни оленя. Мне просто было легче не рассказывать ей об этой части процесса.

Она рассыпалась в благодарностях, когда я протянула ей зелье.

– Каждые два часа давай ему по одному глотку и капай по одной капле на грудь. Он скоро поправится.

Когда она ушла, на ходу продолжая повторять слова благодарности и обещая отплатить, я не могла не почувствовать укол сожаления в груди. Действительно ли это было необходимо? Со временем ее муж мог бы поправиться сам. Нетерпение одного человека ведет к еще одной, возможно, зря отнятой жизни. Я отогнала от себя эти мысли. Я действительно помогла ей. Я поблагодарила оленя, принесла подношение. Все было сделано правильно.

Вечер я провела у камина, пила чай и снова перечитывала свой журнал. Лесная дева сказала мне, что я должна знать это таинственное существо лучше, чем кажется. Называла ли я кому-нибудь из других посетителей свое имя? Мне хотелось верить, что я бы записала это, что я бы не проговорилась, даже не заметив. Как раз в тот момент, когда я собиралась отложить журнал, в дверь вновь постучали.

Три удара.

– Не заперто! – Я быстро схватила маленькую баночку соли, новый пучок шалфея и засунул их в карманы.

Еще три удара. Должна признаться, я ни капли не удивилась.

Я выглянула в окно. Перед моей дверью стояла Мария. Должно быть, она не слышала моего ответа. К счастью, она выглядела спокойнее, чем когда мы с ней попрощались.

Я открыла дверь.

– Привет, Вера, – сказала она, слабо улыбнувшись.

– Привет. Нужно что-то еще?

Она посмотрела на меня, и ее улыбка стала еще печальнее.

– Мой муж чувствует себя ничуть не лучше.

– Что ты имеешь в виду?

– Теперь он кашляет даже еще сильнее и почти все время в бреду.

–- Странно. Ты точно все сделала так, как я тебе сказала?

Ее губы задрожали.

– Пожалуйста, не могла бы ты сходить к нему?

У меня кровь застыла в жилах.

– Где он?

– Пожалуйста, сходи к нему! – умоляла она – Ты должна мне помочь, пожалуйста!

Ее голос эхом разносился по моему дому.

Я потянулась в карман за солью.

– Кто ты такой? – прямо спросила я, стараясь не позволить страху просочиться в мой голос.

Она посмотрела на меня потемневшими глазами.

– Мы же так хорошо знаем друг друга, Вера. Ты знаешь, кто я. – Ее голос стал холодным и хриплым. Мольба в глазах исчезла.

Я сделала шаг назад, в дом. Она за мной не последовала.

– Почему ты здесь? – Я продолжала пятиться к камину.

– Зачем ты убила этого невинного оленя? Если бы ты мне рассказала, я была бы против.

Я замерла. Как она узнала?

– Пойдем со мной, это самое меньшее, что ты можешь сейчас сделать, – убеждало меня существо, подражающее Марии. Из его голоса исчезли все эмоции, и, честно говоря, оно больше не было на нее так уж похоже.

– Тебе здесь не рады! Уходи! – Я бросила пучок шалфея в камин и сделала шаг навстречу к существу. Когда дым достиг его, я увидела, как из его облика исчезают последние черты Марии.

Теперь, стоя передо мной, оно выглядело так же, как в прошлый раз. Существо ухмыльнулось.

– Тебе следовало пойти со мной, – сказало оно глухим, скрипучим голосом.

Дверь резко захлопнулась и я быстро посыпала порог солью, делая себе мысленную пометку проверить, как там Мария.

Теперь мне ясно одно. Это существо, чем бы оно ни было, вцепилось в меня. Должно быть, наблюдает за мной, и, я подозреваю, становится сильнее, раз теперь способно принять облик настоящего человека, человека, которого я знаю.

Мне нужно выяснить, что происходит.

И разорвать ту связь между нами, которую ему удалось создать.

~

Оригинал (с) WitchcraftByVera

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Криницкая специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.