Рисунок по одной из моих вселенных - "Космоскитальцы"

Главы: 1 • 2 • 3 • 4

~

Семейство восседало за моим обеденным столом, словно за своим собственным. Они ели, смеялись и беззаботно проживали минуты вечернего спокойствия. Но веселье сразу угасло, стоило мне появиться в дверях. Они сидели там, уставившись на меня, будто как на самую неуместную в мире вещь. Будто это я была здесь не дома.

Томас нарушил мертвенное молчание:

– Эбигейл, вот и ты. Хочешь рассказать нам всем, что произошло в подвале, да?

Подыгрывай, Ева. Не нагнетай. Жди помощь.

Но какого черта они все выглядят так спокойно?

– Я… Я искала инструменты и заблудилась в темноте. Это… я просто вспомнила кое-что страшное, и… воображение взяло надо мной верх. Но сейчас все в порядке.

Томас слегка кивнул: “Молодец”. Дети тоже кивнули. Но Пейдж просто уставилась на меня, прищурившись.

Резкий порыв ветра ударил по дому. Окна жалобно зазвенели. Лампы мигнули. Семейство подскочило на стульях от неожиданности. Томас глянул в окно, печально качая головой.

– Эти бури все сильнее год от года. Надеюсь, электричество не отключится. – Жестом он пригласил меня сесть. Поколебавшись мгновение, я заняла пустой стул.

Пейдж стиснула рукоятку зазубренного ножа для мяса.

– Ваша тетя скоро съезжает, дети. – Нож вонзился в стейк, выпуская струйки крови когда-то живого существа.

Дженни – девочка, прятавшаяся в подвале, – сидела напротив, молча глядя на меня. Но она больше не казалась мрачной. Нет, она была довольной. Я уставилась на нее в ответ, ища признаки наигранности, но ничего не заметила.

– Эбби? – позвал Томас.

Я перевела взгляд на него.

Он моргнул, как видно, ожидая ответа на вопрос, которого я даже не слышала.

– Ты хотела рассказать, почему решила переехать, – подтолкнул он.

– А.. – Я откашлялась. – Я… думаю, мне нужно сейчас побыть одной… Кажется, это самое подходящее время.

Дети синхронно кивнули.

– Ну, нам точно будет тебя не хватать. – Томас продолжил. – Но, думаю, мы все согласимся, что пора что-то менять.

Я снова сумела выдавить из себя улыбку. Сколько еще получится вытерпеть?

– Итак. – Томас отвернулся от меня, теперь обращаясь к дочери. – Как дела в школе?

– Я… Я не знаю.

– Ух ты, не знаешь! Первый раз такое слышу, – игриво поддразнил ее Томас.

Дженни улыбнулась еще шире, слегка пожав плечами.

Томас наклонился вперед:

– Расскажи мне о чем-нибудь ОДНОМ, что сегодня произошло. Только об одном, вот и все, чего я прошу.

Что происходит?

Сохраняй спокойствие, Ева. Он просто издевается над тобой.

Дженни рассмеялась:

– Хорошо, ммм… там… сегодня в классе была собака.

– Собака? – переспросил Томас.– Что собака делала в классе?

– Это… это была собака-поводырь, – застенчиво заерзала девочка на стуле.

Томас посыпал солью свой стейк.

– Собака-поводырь? Это как?

– Ну, это собака… и она помогает слепым людям ходить, – просияла Дженни.

– Ух ты. Собака-профессионал.

– Как это? – вклинилась я.

Томас приподнял бровь:

– Профессионал?

– Угу.

– Это тот, кому платят за работу.

– О… не думаю, что собаке платят.

– Ну, как-то должны.

– Может быть, угощениями? – предположила Дженни. Так искренне.

Томас усмехнулся и взглянул на меня глазами, полными родительской гордости: “Разве она не прелесть?” На мгновение я почти забыла, что за ужас творился вокруг. Как будто сидела за обычным семейным ужином, но потом…

– …Как там твоя городская подруга? – Пейдж уничтожила мираж, словно почувствовав мою слабость. Меня резко выкинуло в долбаную реальность.

– Что?

Она неторопливо отправила в рот еще один кусок стейка.

– Твоя подруга из города все еще предлагает свободную комнату?

Я озадаченно покачала головой, не зная, что ответить.

Пейдж вздохнула.

– Твоя подруга Чарли.

У меня в животе внутренности скрутило в скользкий комок.

– О… Не знаю, если… если она еще живет там. – Подыгрывать становилось все труднее.

– Хмммм, – вступил Томас, поливая соусом картофельное пюре. – Мы что-нибудь придумаем. Не спеши, ты всегда можешь задержаться здесь, если нужно. Еще неделя для нас вполне приемлемо.

Пейдж неодобрительно зыркнула на него.

Вау, целая неделя, чтобы съехать из собственного дома.

– Спасибо, Томас. Очень щедро. – Черт, прозвучало саркастичнее, чем я хотела.

Пейдж фыркнула и вскочила из-за стола. Подошла к шкафу. Схватила с полки бутылку любимого красного вина Чарли. Внимательно оглядела полки, чуть замешкавшись. Взяла штопор. Села. Воткнула штопор в пробку…

…Очередной безжалостный порыв ледяного ветра сотряс дом. Свет замигал, лампы с треском включались и выключались, пока…

Темнота.

Электричество все-таки вырубилось. Если бы не оранжевое свечение пламени в камине, нас укрыла бы кромешная тьма.

Томас раздраженно выдохнул:

– Ну здорово. Пойду принесу свечи. – Он поднялся из-за стола и вышел прочь.

Это мой шанс? Что делать? Входная дверь заперта. На окнах решетки. Эбигейл, королева муравьев, бродит по подвалу. Черт. Я свои мысли-то с трудом могла расслышать – Пейдж с мерзким скрипом вкручивала гребаный штопор, не сводя с меня глаз. Сука делала это нарочно. Наконец, она выдернула пробку и наклонила бутылку над бокалом. И лила, лила вино до тех пор, пока стакан не наполнился до краев. До краев? Изящно.

Но… в неровном свете я заметила подвеску на шее Пейдж.

Подвеску Чарли на шее Пейдж. Машинально я потянулась к заднему карману джинсов. Пусто. Поток эмоций захлестнул меня. Горе. Страх. Растерянность. Ярость. Из стучащих висков, чувства жаркой волной разошлись по всему моему телу, по рукам, ногам, каждой мельчайшей клеточке, словно неконтролируемый лесной пожар.

До сих пор я гнала от себя мысли о том, что произошло внизу. Чарли не пряталась. Чарли не держали в плену. Чарли была мертва. Да, видимо, так оно и было. Эбигейл говорила, что Чарли жива, но я же видела тот гребаный молоток. Весь в крови. А теперь Пейдж–ЕБАНАЯ–Фостер сидела передо мной, надев медальон Чарли как свой собственный.

– Где ты это взяла? – выпалила я.

– М-м? – Пейдж спокойно смотрела на меня, лениво потягивая вино.

– Медальон, где ты его взяла?

– В магазине.

Я встала. Дети напряженно выпрямились. Пейдж уставилась на меня в замешательстве. Шаг вперед.

Погоди-ка, что я здесь делаю? Какой был план?

– …Эбигейл? – занервничала Пейдж.

Она все что-то говорила, но я будто вылетела из реальности. Вся во власти прошлого. Воспоминания разыгрывались в голове, словно фильм. Странные, маленькие моменты, которые навсегда впечатываются в память. Как Чарли, бывало, фыркала, когда смеялась, а потом смеялась еще больше от смущения. Как освещалось радостью ее лицо, когда мы видели собаку, подставляющую улыбающуюся морду встречному ветру из окна машины. Как она обнимала меня сзади и утыкалась подбородком в шею ночью. Все это пролетало у меня в голове, а потом…

…Даже не поняв, что делаю, одной рукой я схватила Пейдж, а другой – штопор. Оттащила ее от стола, с грохотом уронив стул.

Время почти остановилось. Я поднесла штопор к горлу матери, и дети закричали. Камин потрескивал. Снаружи завывал ветер. Но Пейдж… она молчала. Впервые в жизни ей, черт возьми, нечего было сказать. Ни единого гребаного слова. Только музыка испуганного быстрого дыхания.

– Ух, сейчас… – Томас вошел в столовую, подсвечивая путь телефоном.

Я развернула Пейдж лицом к нему:

– Где Чарли?

– Дети, идите в свои комнаты. Заприте двери.

Ни звука. Дети просто сидели, парализованные страхом.

– СЕЙЧАС ЖЕ! – прогремел Томас. Они выбежали из кухни. – Эбигейл… – Теперь он говорил так спокойно, как только мог. – Ты должна отпустить ее…

– Что, блять, случилось с ЧАРЛИ?

Он глубоко вдохнул. Выдохнул.

– Она живет в городе. Ты сама нам рассказывала, Эбби…

– Томас, хватит. Я не Эбби. С меня хватит этого дерьма. Просто скажи, где Чарли или…

– …Т-Томас, пожалуйста, – пролепетала Пейдж сдавленно.

– Пейдж, не волнуйся. Она ничего тебе не сделает. Эбби, послушай меня. Чарли в порядке. Мы можем позвонить ей прямо сейчас, она все объяснит… Эбби, это не твоя вина. Это все лекарства. Я знаю, что доза для тебя слишком маленькая. Вот что происходит. Ты просто в ломке, разум играет с тобой… Твой куратор уже едет. Тебе помогут и… – Он поднял телефон. – Видишь? Я только что позвонил им…

– ТОМАС! – Я закричала так громко, что даже дом вздрогнул. – Томас. Выслушай меня. И слушай внимательно. Если ты сейчас же не скажешь мне, где Чарли, все кончится очень, ОЧЕНЬ плохо.

Штопор впился в кожу Пейдж. Она вздрогнула.

– Т-Томас, просто скажи ей. – От страха ее начало трясти.

Томас шагнул чуть ближе к нам:

– Эбби, послушай меня. Ты должна успокоиться. Сосредоточься на ощущениях. Сосредоточься на…

..Погоди-ка, как он узнал об этом?

– …Сосредоточься на…

Зрение: светлые патлы Пейдж. Ошарашенное лицо Томаса. Красные отблески камина.

Звук: стук сердца. Испуганное дыхание. Вой ветра.

Запах: красное вино. Кровь. Отчаяние.

Прикосновение: ладонь крепко сжимает штопор…

Внезапная резкая боль пронзила мое правое бедро. Все тело сжалось в отчаянной судороге. Я отшатнулась, отпустила Пейдж и взглянула вниз. Твою мать. Она вонзила мне в ногу нож…

…Но мои руки… ладонь была пуста. Штопор исчез. Пейдж рухнула на пол как подкошенная. С окровавленным ножом в руке.

Она лежала на полу, задыхаясь, захлебываясь. Что только что произошло? Мои глаза метались, как загнанные кролики, я все пыталась понять…

Вот он. Штопор. По самую рукоятку вбит в горло Пейдж. Я… Я не хотела… Все должно было быть… Тонкая струйка крови стекала из раны на пол. Мать медленно открывала и закрывала рот, словно рыба выброшенная на сушу. Будто она пыталась говорить. Пыталась дышать.

– Пейдж… – ошеломленно прошептал Томас. Я спотыкаясь попятилась на кухню.

Очнувшись от оцепенения, он рухнул на ее тело. Обхватил голову, держал за шею, пытаясь остановить кровотечение…

– Пейдж… – Он пристально смотрел ей в глаза, но она уже ничего не видела. Зрачки метались из стороны в сторону. Пустые. Отчаяние нарастало. Он надавил сильнее, но кровь все бежала.

У меня голова шла кругом. Прихрамывая на раненую ногу, я вышла в коридор. Пейдж не человек. Она не настоящая. Это все не по-настоящему. Но казалось таким реальным… Реальнее, чем все, что когда-либо происходило со мной. Все воспоминания, хорошие или плохие, все, что я когда-либо чувствовала, не имело больше значения – все утонуло в настоящем.

Шатаясь, я вошла в залитую лунным светом прихожую. Входная дверь. Заперто. Не удивлена. Блять… Нужно выбираться отсюда. Я взглянула на ногу: кровь пропитала джинсы. Разберемся с этим потом. Сначала нужно выйти на улицу.

…Молоток. Можно попробовать выбить им замок.

– Пейдж… – рыдал Томас в кухне. – Я здесь, я здесь, Пейдж. Я с тобой.

Сосредоточься, Ева.

Стремглав я бросилась в гостиную, добралась до тихого уголка, схватила молоток и рванула обратно в прихожую. Так же, как пару бесконечно далеких дней назад вытаскивала гвозди, воткнула раздвоенный конец в дверную раму и дернула на себя. Дерово ощетинилось выломанными щепками. Я все тянула, тянула…

Жуткий крик разорвал воздух. Животный. Исполненный невообразимым горем. Яростью. Томас. Я точно знала, что это значит:

Пейдж умерла.

– Нет… нет… НЕТ! – Издав странный гортанный стон, он замолчал. Стук. Кулак впечатался в пол. Удар был таким сильным, что я услышала треск половицы.Снова крики. Удары. Грохот. Теперь он ломал вещи, разносил мою кухню на куски. Полный ярости.

Я все сильнее давила на дверь, но бесполезно. Никакого эффекта.

– ЭБИГЕЙЛ! – завопил он. Жаждущий убивать.

К черту дверь. Не выпуская молоток, я побежала наверх. Томас ворвался в прихожую как раз тогда, когда я исчезала на площадке второго этажа.

Правая нога окончательно онемела, я держалась за стену, подволакивая ее, и брела по коридору. Позади по лестнице грохотали ШАГИ. Как нарастающая дробь барабанов войны.

Первая дверь. Попробовала открыть – заперто. Следующая. Заперто. В конце коридора… спальня Эбигейл. К черту. Я ворвалась внутрь и захлопнула дверь. Прижалась к ней спиной. Оглядела комнату в поисках места, куда могла бы спрятаться…

Эбигейл. Эбигейл стояла в дальнем углу своей спальни, спиной ко мне, опустив голову. Дрожала… рыдала… всхлипывала… и все хныкала:

– Я не знала… Прости… прости… – Снова и снова. Простить за что?

Дверь распахнулась. Томас снес меня как товарный поезд. Толкнул к забранному решеткой окну, впечатал предплечье в мое горло, угрожая раздавить гортань. В полном молчании. Смотрел мне в глаза. Яростно. Печально.

Хватая ртом воздух, я покосилась в дальний угол. Эбигейл исчезла. Была ли она вообще? Перевела глаза на Томаса.

До этого мне казалось, что он просто играет, но теперь… Он и правда верил, что это его дом. Что я его сестра…

– …Мы так много сделали для тебя, – прорычал он, брызгая слюной мне в лицо. – Мы дали тебе ВСЕ! – Свободной рукой он схватил меня за волосы и ударил головой об стену. Пульсирующая боль. – Мы ПРИНЯЛИ тебя в НАШ дом. – Он снова ударил меня. Сильнее. Каждый удар все сильнее и сильнее. Боль охватила меня. Зрение затуманилось. Вот оно. Сейчас я умру. Сейчас…

Лучше врежь этому придурку.

Собрав остатки сил, я ударила его в живот левым коленом. Томас отшатнулся, хватая ртом воздух, и упал на колени.

Я все никак не могла отдышаться, сознание понемногу возвращалось…

…он поднял налитые кровью глаза, приготовился к прыжку…

…моя рука с молотком взлетела вверх. Тошнотворный ТРЕСК взорвал комнату, когда раздвоенный конец молотка впился в челюсть Томаса.

Все еще стоя на коленях, он не отводил от меня пораженного, полного неверия взгляда. Он не ожидал, что я способна на такое. Я тоже.

Несколько мгновений я смотрела на него, а потом… ударила ногой в живот и рванула молоток к себе. Металл разорвал красивое лицо с тошнотворным влажным хлюпаньем. Идеальные зубы рассыпались по полу, утопая в кровавой каше.

Томас рухнул. Кровь стекала по его челюсти, по шее. Жуткая рваная рана на щеке с болтающимся лоскутом плоти… Невыносимо.

Но я снова медленно подняла молоток, приготовилась…

…Томас зарыдал. Жалобные, нарастающие всхлипы заполнили спальню Эбигейл как ядовитый газ. Он прижал ладони к лицу, словно пытаясь собрать себя воедино. Кровь сочилась сквозь пальцы, в полный боли скулеж просачивалось все больше паники, отчаяния…

– Пожалуйста… пожалуйста не надо… Эбби, пожалуйста… – еле внятно бормотал он, пуская кровавые струйки слизи на пол.

…А я все стояла с поднятым молотком. Готовилась довести дело до конца, но… не могла. Несмотря на весь страх, всю ненависть, я не могла заставить себя добить его. С Пейдж все вышло случайно, я не убивала ее. Я не убийца. Я опустила руку. Окровавленный молоток выскользнул из ослабевшей ладони и упал на пол.

Медленно я поплелась обратно в коридор, вышла, толкнула дверь…

…глаза Томаса вспыхнули, уцелевшая половина лица исказилась в жуткой ухмылке:

– Куда ты идешь, Ева?

Рывком захлопнув дверь, я всем телом навалилась на нее. Какого хрена?? Почему он меня так назвал??

Придержи эту мысль.

Я схватила красный стул в коридоре и подставила его под дверную ручку.

Сосредоточься.

Но ПОЧЕМУ, черт возьми, он мне улыбался?

Остановись, Ева. Сосредоточься.

Помощь не придет, они бы уже были здесь…

Выйди на улицу, доберись до соседей.

Но входная дверь заперта. На окнах решетки. Может, есть какой-то способ…

Чердак. Круглое окно на чердаке. Там не может быть решеток. Иди туда, найди способ спуститься. Прыгай хоть в сугроб, если придется.

Я рванула к чердачной лестнице, опустила люк и, морщась от каждого движения, полезла наверх. Из спальни Эбигейл не доносилось ни звука. Ни стона, ни шагов, ничего. Только тишина. Угрожающая тишина.

Наконец наверху. Я побежала по узкому коридору.

Не обращай внимания на боль. Беги.

Голова кружилась, я спотыкаясь шла вперед. Угловая комната. Дверь. Круглое окно… С трудом подтянувшись, я выволокла непослушное тело наружу. Так узко. Извиваясь, почти прошла…

…чужая рука схватила меня за лодыжку и втащила обратно внутрь. Я упала, врезавшись подбородком в неоструганные доски пола, и развернулась как раз вовремя, чтобы увидеть расчерченное алым, изорванное лицо Томаса, блеснувшее в лунном свете.

Как он добрался сюда так быстро?

Он навалился на меня, вцепился руками в горло и начал СЖИМАТЬ.

– МЫ ПОСТРОИЛИ ЭТОТ ДОМ! – гремел он, голосом полным безумия, словно сумасшедший апостол, брызгая кровью мне в лицо.

Я била его руками, хваталась за запястья, пытаясь сопротивляться, но тщетно. Он сжал еще сильнее. Горло превратилось в сплошной комок. Я не могла дышать. Я угасала. Тени наползали, выбирались из уголков глаз, сужая зрение до точек в конце туннеля… Все превращалось в ничто.

– Мы посеяли лес. – Он понизил голос до шипящего шепота.

Ну здорово. Я умру под россказни маньяка-психопата. На самом краю зрения что-то блеснуло. Скосив глаза, я увидела их: универсальные цепи для шин. Спасибо, Чарли. В последнем рывке угасающей жизни я потянулась, пропустила пальцы сквозь звенья…

–...Мы дали жизнь…

Цепи ВРЕЗАЛИСЬ в висок гребаного Томаса. Его голова дернулась. Поток красной горячей крови хлынул на меня, на пол, на стены, на картину с черепахой…

Медленно он вновь повернулся ко мне. Пустые глаза. Сознание покинуло их. Кровь текла из трещины в виске, через дергающееся веко, прямо в голубой глаз, и капала мне на щеку. Хватка ослабла.

– Мы были… здесь до… еще до… – Его речь оборвалась, превратившись в бессвязное бормотание.

Не выпуская из рук цепи для шин, я оттолкнула его от себя и поднялась. Томас тоже попытался, но не смог. Упал на колени, сознание вспышками все еще мигало в пустом взгляде, неотрывно обращенном ко мне. Все продолжал что-то бормотать. Пытался подняться только для того, чтобы снова упасть. Я обошла его и встала за спиной.

– Где… Чарли? – спросила, задыхаясь. Лишь бессвязный поток слогов и звуков в ответ.

Хватит. Я глубоко вдохнула и на выдохе захлестнула цепи вокруг его шеи. Потянула. Он махал руками, хватал цепи пальцами, пытаясь сорвать их. Бесполезно. Слабо. Я потянула сильнее и уперлась коленом ему в спину. Надавила. Томас ахнул. Захрипел. Я потянула сильнее. Он закашлялся, разбрызгивая кровь. Он почти не мог бороться, слабея с каждым движением…

– СТОЙ!

Я обернулась.

В дверях стояла Чарли, смотря на меня широко раскрытыми от ужаса глазами. В полнейшем шоке я отпустила Томаса и отшатнулась. Он упал лицом в пол, задыхаясь, едва живой.

– Чарли…

Но она не подняла глаз. Она смотрела вниз, всем существом впитывая вид полумертвого мужчины. А потом… перевела взгляд на меня.

Вихрь вопросов захлестнул меня так стремительно, что я даже не могла говорить. Но ведь ее телефон в подвале? Почему она в порядке? Как она осталась жива?..

И все это время мы обе хранили молчание. Я видела, как нарастает в ней страх… но она боялась не Томаса.

Она боялась меня.

– Чарли, подожди, – наконец смогла выдавить я. Опустила цепи и шагнула к ней.

Но она отшатнулась, быстро глянув на окровавленный металл в моей руке. Я бросила цепи и снова шагнула к ней. Чарли снова отступила, качая головой, едва сдерживая слезы. Опустошенная.

Входная дверь внизу распахнулась. Тяжелые шаги загрохотали вверх по лестнице. Сирены.

– Чарли, я все объясню, я могу… – Я запнулась, голос дрогнул. Она в последний раз посмотрела мне в глаза, отвернулась и исчезла за дверью.

– Она здесь, наверху!

– Подожди. – Я перешагнула через Томаса, вышла в коридор…

…двое полицейских схватили меня за руки, прижали лицом к стене – клочья изоляции резали кожу, как наждак. На запястьях защелкнулись наручники. Меня как куклу дернули назад. Я не сопротивлялась, не говорила, просто тупо смотрела вперед, пока они тащили меня через весь чердак. От потери крови сознание то и дело отключалось...

Несколько санитаров ворвались на чердак навстречу нам. На втором этаже я скользнула безучастным взглядом по стене: шахта кухонного лифта снова была скрыта под обоями, будто ее и не существовало вовсе. Мы завернули за угол. Из-за приоткрытой двери спальни на меня смотрела Дженни. Лицо полно безутешного ужаса.

Вниз по лестнице. В прихожую. К входной двери. Меня, безвольную и онемевшую, тащили вперед.

Переступив порог, я оглянулась…

Картина. На стене в прихожей. Ровно на месте круглой дыры в гипсокартоне. Томас с семейством на фоне дома: он сам, Пейдж, трое детей. Стоят перед входом, счастливые, улыбающиеся. А наверху, на чердаке, смутная фигура в круглом окошке. Одинокая. Вечно в ловушке.

Погода утихла. Буря закончилась, снег таял. Солнце всходило вдалеке над горами, раскалывая небо пополам на ночь и утро. Вокруг дома – целое столпотворение. Пожарные машины. Полицейские машины. Скорая помощь. Соседи толпятся на улице, а среди них и Харприт с Мигелем. Я все озиралась в поисках Чарли, но не могла ее найти.

Полицейские протащили меня по подъездной дорожке, вдоль желтых лент, сквозь толпу, на улицу…

…там на опушке леса. Снова закрывая лицо ладонями, будто играет в прятки. Эбигейл. Но вдруг она начала разводить руки в стороны. Открывать лицо. И вот показалась полностью. В свете раннего утра ее тусклые глаза наполнились жизнью. Впалые щеки расправились, зарумянились. Она взглянула сияющими глазами прямо в мою охваченную ужасом душу и улыбнулась. Безмятежная. Довольная и спокойная. Благодарная. За что? А потом она просто развернулась и ушла в темный лес. Подальше от толпы. От хаоса. От дома.

И прежде, чем я успела осознать, что это значит, меня швырнули на заднее сиденье полицейского фургона и захлопнули дверь.

Темнота.

***

Все называют меня Эбигейл.

Но я – Ева. Я родилась 3 октября 1987 года в 2:56 утра. Я живу на 3719 Херитэйдж Лэйн. Моего партнера, любовь всей всей моей жизни, зовут Чарли Бастиен. Мы ремонтируем старые дома и продаем их. Мы встречаемся последние семь лет. Меня зовут Ева Палмер, но все вокруг продолжают утверждать, что я Эбигейл Фостер.

Все официальные документы говорят теперь, что мой дом принадлежит семейству. И они живут там много лет. Все мои соседи это подтверждают. Даже Харприт и Мигель. Никто больше не узнает меня, в том числе и Чарли. Я ничуть не изменилась внешне, но все продолжают считать меня другим человеком.

И теперь, вопреки всякой логике и справедливости, я заперта в психиатрической лечебнице. Я – преступник, обвиняемый в убийстве и покушении на убийство. Запертый в комнатушке размером не больше гардеробной. Белые стены. Скрипучая кровать. Холодный, флуоресцентный свет. Не знаю, сколько времени я уже тут. Может, месяцы. А может, годы.

Местный главврач говорит, что я половину жизни провела в психбольницах, то попадая с обострением, то выходя обратно в мир. Они уверены, что я живу во власти психотических заблуждений. Что моя версия событий – та, которой я поделилась с вами, – лишь тщательно сконструированная галлюцинация, замешанная на крошках реальности.

Полное.

Гребаное.

Дерьмо.

Собачье.

Я прочитала достаточно, чтобы понимать, что галлюцинации и психотический бред так не работают. Не для непрерывных историй с определенными концами. Это были не галлюцинации. Не иллюзии. Каким-то образом Томас Фостер скомкал реальность вокруг меня, словно перетертую проволоку.

И я почти уверена, что его сестра Эбигейл помогла ему. Я все еще пытаюсь собрать события воедино и думаю, что она уничтожила настоящую меня в обмен на свободу. Что она подменила меня.

А что до остальных членов его семьи… не знаю, замешаны ли они или находились в каком-то подобии плена, или что-то среднее… Я все еще пытаюсь это осознать.

Чарли… По словам так называемых “официальных лиц”, Чарли была просто моим куратором. Работала волонтером на полставки последние шесть месяцев. Может, сейчас это и так. Может, для нее все так и есть в этой версии реальности…

Сначала я подумала, что надо мной просто решили злобно подшутить. Врачи и все остальные… Но ни соседи, ни друзья, ни мои собственные родители… никто больше не узнает меня. Как будто Томас Фостер вытолкнул меня в параллельный мир.

Мне не к кому обратиться. Чарли? Я пыталась связаться с ней десятки раз. Электронные письма, звонки и даже обычные письма… она не ответила. Ни разу.

***

Единственное, что здесь есть хорошего, – библиотека. Поймите меня правильно, я уверена, что здесь и правда могут помочь людям, которые нуждаются в помощи, но меня это не касается. Не я психопат, а Томас. Тем не менее, если бы в этом заведении не было библиотеки, велика вероятность, что я и правда сошла бы с ума. Есть даже компьютеры с интернетом. Медленным, но все же. В библиотеке я день за днем провожу исследования. Пишу свою версию событий, собираю осколки воедино. Дневник Эбигейл до сих пор при мне, так что многое я нахожу и в нем. Пытаюсь выяснить, кто такой Томас и как его остановить. Я не могу рассказать вам все, пока не раскрою дело. Но просто подождите. Весь мир скоро узнает, что Томас Фостер сделал со мной.

Как бы то ни было, мне не особо важно, верите вы мне или нет. Даже если бы я собрала все доказательства мира, для некоторых они все еще звучали бы неубедительно. Я просто хочу убедить тех немногих, кто мне еще не безразличен. А об остальных подумаю потом.

Но я все еще надеюсь. Несмотря ни на что. Пока я могу оставаться в своем уме, пока могу подыгрывать врачам. Если вдруг у меня не выбьют почву из под ног, я наконец-то смогу выбраться на волю. И тогда поговорю с Чарли лично. Объясню, что произошло. Найду способ вернуть прежнюю жизнь.

По крайней мере, еще неделю назад все виделось именно так.

***

Я лежала на кровати…

…муравей. На белом оштукатуренном потолке бесцельно бродил кругами одинокий муравей.

– Эбигейл? – Чей-то голос вывел меня из оцепенения. Я обернулась.

В дверях в окружении двух охранников стояла медсестра.

– У вас посетитель.

***

Холодный мерцающий свет флуоресцентных ламп заливал комнату свиданий. Выцветший кирпич стен. Россыпь столов. И по охраннику, вытянувшемуся в каждом дверном проеме.

Дверь открылась с механическим жужжанием, впуская…

Томаса Фостера. Отца. Моего предполагаемого брата. Липкий холод пробежал у меня по спине. Он посмотрел мне в глаза, криво улыбаясь: половину лица покрывали шрамы, но разорванная в клочья челюсть на удивление хорошо заросла. Яркие, живые глаза.

Я уставилась на руки, прикованные наручниками к столу. Почему-то ожидала, что пришла Чарли. Не знаю почему. Надежда делает свое дело.

Томас расположился напротив меня.

Долгое молчание разбавляло лишь жужжание ламп. Из глубины больницы донесся истерический смех, вскоре переросший в горестное рыдание.

– Эбигейл? – Томас первым нарушил тишину.

Я не подняла голову, пробегая глазами вдоль цепей наручников который раз.

Он прочистил горло:

– Это… нормально, если ты не готова говорить. Я понимаю. Просто пришел кое-чем поделиться. – Томас притормозил, ожидая встречного вопроса. Я молчала. Не дождавшись, он продолжил: – Это прозвучит странно, но… ты помнишь Уолтера?

Не-а.

– Уолтер, моя любимая черепаха… помнишь, ты рисовала его портрет мне на пятый день рождения. Он до сих пор висит у меня в кабинете наверху. – Томас шумно выдохнул. – Мне было шесть или семь, когда Уолтер умер. Даже это может казаться концом света, когда ты еще ребенок… Все пытались заставить меня не грустить. Ну, кроме папы. Он сказал, что к концу дня я должен прийти в себя. Мама говорила, что это нормально: “Томми, домашние животные умирают. Это просто часть жизни”. – Томас вздохнул, поерзал на стуле. – Не знаю, помнишь ли ты, но… только рядом с тобой мне и правда стало тогда чуть лучше.

Я подняла глаза. Но теперь он смотрел на стол.

– Ты просто села рядом, обняла меня за плечи и позволила поплакать. И все. Никаких нравоучений. Никаких ультиматумов. Ты просто тихонько сидела рядом и разрешала мне чувствовать себя дерьмово. Потому что нормально иногда чувствовать себя дерьмово, даже если просто умерла глупая черепаха. – Он шмыгнул носом, с внезапно повлажневшими глазами. – Боже, Эбби. Не знаю. Я много думал о тебе в последнее время и…

Томас посмотрел прямо на меня.

– Не страшно, если ты не хочешь говорить. Я понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала… – Он сделал паузу, тщательно обдумывая следующие слова. – Я много работал над собой, и несмотря на все… на твой рецидив, мои травмы, смерть Пейдж… Я вернулся в церковь. Не знаю, в курсе ли ты, что я терял веру, но… – Томас снова замолчал, выжидая реакции. Я молчала. – Я говорил с врачами, они отмечают у тебя большой прогресс… Сказали, что, если будешь продолжать в том же духе, продолжать совершенствоваться, следуя их указаниям… Если не произойдет ничего неожиданного… Ты сможешь выйти на испытательный срок раньше, чем думаешь.

Я молчала.

– Послушай, – продолжил он. – Я много думал и пришел к выводу, что ты себя не контролировала. Ты была не в себе. Поэтому ты здесь, поэтому тебя лечат… Я просто хотел, чтобы ты знала… Эбби? – Он слегка наклонился. – Эбби, ты не могла бы на меня посмотреть?

Я медленно подняла голову и тупо уставилась на него.

Он ответил угрюмым взглядом.

– Я прощаю тебя.

Слова повисли в воздухе, как гнилостное зловоние, но я осталась бесстрастной. Снова отвела взгляд. Томас все продолжал мяться, ожидая ответа, но черта с два бы что получил. Я не собиралась играть в его игру. Больше нет.

Протянулось несколько напряженных секунд. Наконец, он сдался и медленно кивнул.

– Понимаю. Мы поговорим, когда ты будешь готова. – Томас встал, повернулся, собираясь уйти, но вдруг замер. – О… Чуть не забыл. – Он сунул руку в карман и вытащил коричневый конверт. – Охранники сказали, что тебе можно это оставить. – Конверт упал на стол. – Я знаю, что это много значило для тебя и Чарли.

И вот тогда я посмотрела ему в глаза. Лицо Томаса дернулось на краткий миг. Но маска дружелюбия снова упала, как забрало. Он грустно улыбнулся, развернулся и ушел. Только шаги звучали в тишине. Дверь с жужжанием закрылась.

Я сидела уставившись на конверт. Знала, что внутри, но не могла заставить себя посмотреть. Секунды тянулись, каждая как вечность… Я потянулась к конверту. Открыла…

…щемящая печаль заполнила каждую частичку моего существа.

Медальон Чарли. Как я и думала, там был медальон Чарли.

Я вытащила маленький металлический овал, откинула крышку…

Да. Так и есть. Мое фото. То самое, которые сняла Чарли в первые месяцы наших отношений. То самое, что висело в галерее в дождливый серый день с Сиэтле. То самое, на котором я больше похожа на смазанное пятно и закрываю лицо от камеры ладонью.

Единственное существующее фото Евы Палмер.

−•− ••− −•• •− •• −•• • − ••−•• −••• •• −−• • •−−− •−••

~

Оригинал (с) Polterkites

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Рисунок по моей вселенной "Кристаллогенезис"

Главы: 1 • 2 • 3

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Томас и Пейдж уставились на меня, будто ничего не происходило.

Будто они не слышали как телефон Чарли надрывается в подвале. Оскара этим господам. Но у меня не было ни времени, ни желания оценивать их потрясающую игру по достоинству. Если Чарли каким-либо образом оказалась в подвале, она может пострадать там. Если не хуже. Мне нужно спуститься вниз, позвонить в полицию и найти ее. НЕМЕДЛЕННО.

Сунув в карман телефон Пейдж, я стремительно пошла прочь из кухни.

– Ева, куда ты идешь? – Чертов Томас.

Не обращая на него внимания, я пересекла комнату, схватила фонарик с дивана…

– Ева, поговори с нами. – Этот ублюдок схватил меня за руку!

– Не смей, блять, прикасаться ко мне! – Я вырвалась и отшатнулась от мужчины. Тишина. Они уставились на меня широко раскрытыми испуганными глазами. Правильно. Вам следует меня бояться.

– Ева, что случилось? – Боже, да его голос даже срывался. Вот это представление. Браво.

Сжав фонарик в руке, как дубинку, я попятилась к двери в подвал. Скользнула внутрь и захлопнула ее за собой. Темнота. Двумя руками я вцепилась в ручку, чтобы не дать Томасу пойти за мной… но он и не собирался. Еще пару мгновений простояла, прислушиваясь, но никто не шел к двери. Только вдалеке звучали приглушенные голоса. Я прижала ухо к двери.

– …Что если она найдет… – Голос Пейдж едва доносился, и я не смогла разобрать остальное.

– …Теперь это не имеет никакого значения… – Чуть слышно пробормотал Томас в ответ.

О чем они говорили? Да какая разница. Может, они вообще гребаные сатанисты. Найди Чарли.

Убедившись, что за мной никто не идет, я наощупь отошла назад, развернулась и спустилась вниз. У подножия лестницы достала телефон Пейдж и набрала 911. Два гудка…

– Оператор девять-один-один. Что у вас случилось? – Молодой женский голос поприветствовал меня.

– Вторжение в дом.

– Если можете, выйдите на улицу или забарикадируйтесь в комнате.

– Хорошо. – Только сначала найду Чарли.

– Имя?

– Ева. Ева Палмер.

– Ева, вы ранены?

– Нет.

– Злоумышленник все еще в доме?

– Да. Их больше одного.

– Можете описать их?

– Мужчина, женщина и… – Я запнулась. – Вы можете просто прислать помощь?

– И?..

– Трое детей…

– Трое детей?

– Да, э-э-э, это семья.

– И они вам угрожали?

– Да. Ну не дети, а родители. – Технически это ложь. Подайте на меня в суд.

– Они вооружены?

– Возможно. Я думаю, что они держат в заложниках мою девушку или навредили ей. На чердаке еще одна женщина. Она может быть сестрой того парня, я не знаю. Просто пришлите помощь. Быстрее.

– Адрес?

– 3719 Херитэйдж лэйн.

– Мэ-эм… к вам уже направлена машина.

– Отлично, спасибо.

– Нет, я имею в виду, что кто-то с этого адреса уже вызвал наряд на беспорядки.

– Беспорядки?

– Да. 51-50. Это были вы?

– Нет… – Дайте угадаю. Их вызвал Томас. Никчемный кусок дерьма.

– Мэ-эм?

Блять. Я что сказала это вслух?

– Ева… Оставайтесь на линии до прибытия полиции. Из-за шторма наряд может приехать позже…

…И тут я заметила кровь. Дорожку из крошечных алых капель, тянущуюся по бетонному полу. Я опустила телефон, чтобы посветить…

…БАМ! Внезапный грохот наверху. Скрежет, будто по полу тащат что-то тяжелое. Топот шагов отовсюду… Будто десятки людей мечутся по комнате. Клубы пыли со свистом вылетали из-под половиц надо мной. Что там, черт возьми, происходит?

Сосредоточься, Ева.

Я захлопнула телефон. Полиция едет, и это главное. Даже если Томас первым вызвал их, что он скажет? “На самом деле это мой дом, видите, я тут поставил кресло-качалку”? Ну, удачи, приятель.

Кровавый след завел меня в длинный узкий коридор. Симметричные двери с двух сторон. Пронумерованные. Похоже на тюрьму. Или психбольницу. Какого хрена? С фонариком в руке я двинулась дальше. Брызги крови вели строго вперед, мимо нескольких дверей, и поворачивали в одну из открытых комнат. Затхлый закуток с кирпичными стенами.

Я пошла дальше, через всю комнатушку, туда, где кровь забрызгала кучу разношерстного хлама. Свет фонарика выхватил заваленный грудой мусора дверной проем. Быстро, как могла, я сгребала вещи и доски в сторону. Наверху скрежет и шаги становились все громче, все интенсивнее. Гул ударов чего-то массивного… Наконец, я добралась до двери.

Длинная, очень длинная потрепанная лестница уходила вниз в темноту. Подвал внутри подвала. Ну конечно. Внезапно шум наверху оборвался.

Тишина.

Два быстрых шороха раздались позади меня. Я быстро развернулась, осветив вход в комнатку. Пусто. Обеспокоенная, снова вернулась к лестнице и набрала номер Чарли. Два гудка…

…в темноте у подножия лестницы зазвучал знакомый рингтон. Хорошо. Жуткий под-подвал, встречай меня.

На последней ступеньке дорожка капель оборвалась. Как не было. Все началось здесь? Или закончилось? Я сошла с лестницы в огромную темную комнату. Мелодия звонка Чарли отражалась тут от стен, доносясь со всех сторон. Я пыталась уловить, где находится источник звука, и никак не могла. Свет фонарика по дуге обшаривал комнату, похожую на заброшенную шахту. Или пещеру.

Деревянные балки силились удержать на своих плечах тонны земли. Все помещение было завалено картинами: стопками и стопками картин. Ни одной из них не досталось места на стене, картины просто валялись на земляном полу, стояли приставленные к стенам, кучами громоздились по углам.

Рингтон Чарли смолк, лишь эхо последних звуков на мгновение задержалось в неподвижном затхлом воздухе. Тишина. Я набрала ее номер снова, но звонок не прошел. Нет связи.

– Чарли?.. – крикнула я. Нет ответа.

Преисполненная решимости, я двинулась дальше. Может быть, в этой рукотворной пещере найдется хоть что-то, что сможет придать смысл происходящему безумию. Но меня окружали лишь картины, и все они были похожи друг на друга. Этот дом в разных ипостасях: наполовину построенный, со свежим ремонтом, заброшенный, сгоревший дотла… На одном из полотен красовались только изображения окон и двери, сплошь усеянных крошечными черными точками. Муравьи?

Кто нарисовал это? Эбигейл? Это ее картина появилась над камином? А та, с улыбающейся черепахой на чердаке? Это тоже ее?

Осторожно пробираясь вперед, я наткнулась на картину с изображенными на ней людьми. Присела на корточки, вгляделась… Идеальная семья, как из старой рекламы семейных завтраков: отец – почти точная копия Томаса, вплоть до идеальной улыбки, мать и двое детей. Мальчик и девочка. Мальчик с глазами Томаса. Девочка с печатью печали на лице. Видимо, это портрет его семьи. Той, что жила здесь раньше. Томас, его сестра Эбигейл и их родители. Они выглядели настолько серьезно и традиционно, что по сравнению с ними семейство наверху смотрелось почти карикатурно. Почти.

Я уже собиралась уйти, но… На этой картине юный Томас выглядел неуместно, будто его пририсовали позже другой рукой. Не совсем верные пропорции. Руки чуть длиннее чем нужно, рот чуть шире. Даже краска выглядела чужеродно. Я мазнула кончиком пальца по лицу мальчика. Он был нарисован другой краской. Дешевый акрил… Влажный. Пораженная, я отдернула руку, оставив смазанное пятно на месте его челюсти…

…мимолетный блеск привлек мое внимание. Я резко развернулась, но увидела лишь старую масляную лампу. Она стояла на тесном письменном столе, заваленном стопками ежедневников, обитых темной кожей. А над столом, вдоль горизонтальной балки, оливково-зеленой краской была выведена фраза:

ТОМАС ФОСТЕР НЕ МОЙ БРАТ

Так… Я подошла с другой стороны. На дне лампы все еще оставалось масло. Рядом лежала упаковка старых спичек. Зажгла одну и поднесла к фитилю… тусклое мерцающее пламя ожило. Я снова огляделась, всем существом впитывая атмосферу комнаты в ее сюрреалистичности. На бесчисленных стопках картин дрожали искаженные тени. В дальнем углу валялся матрас, заросший плесенью и густо покрытый пылью. К нему, наверное, не прикасались годами. Эбигейл жила здесь, внизу? Над матрасом из дыры в потолке свисала веревочная лестница. Это может быть связано с кухонным лифтом?

Отвернувшись обратно к столу, я схватила первый попавшийся ежедневник. Быть может, там найдутся хоть какие-то подсказки?.. Но нет. Абсолютно все страницы были исписаны от края до края лишь одной и той же фразой:

Томас Фостер не мой брат. Томас Фостер не мой брат. Томас Фостер не…

Бесполезно. Я отбросила дневник в сторону и схватила другой:

Ты – часть дома. Ты – часть дома. Ты…

Бесполезно. Следующий:

Ты не та, кто они говорят. Ты не та, кто они говорят…

Ничего внятного. Ничего, кроме бессмысленного бреда душевно больного человека. Я готова была поспорить, что в следующем дневнике обнаружилось бы что-то вроде: “Нескончаемая работа без отдыха и развлечения делает Эбби скучной малой”. Но… почему она писала, что Томас ей не брат? Я уже собиралась идти дальше, когда вдруг заметила одинокий темно-красный отблеск в основании самой дальней стопки…

На каждой странице в дневнике оживала юная Эбигейл. Описывала переезд в новый дом. Говорила о том, как хочет стать художником. Как чувствовала себя не в своей тарелке, будто не собой…

Я все переворачивала пожелтевшие страницы, мельком улавливая кусочки трагической истории Эбигейл. И все искала хоть какую-то зацепку.

Она писала о том, как дети в школе издевались над ней за то, что она была слишком высокой. Что они дразнили ее “грязной Эбби”.

Писала, что однажды побрила голову. А родители в наказание заперли ее на чердаке и держали там, пока волосы снова не отрасли. Что они отправляли ей еду на кухонном лифте. Что в первую ночь на чердаке она проснулась вся облепленная муравьями. С ног до головы.

Писала о том, как ужасно расти единственным ребенком в семье…

Единственным ребенком?

А потом… потом на страницах дневника появилась история Тома. Как он стал ее “не братом”. О том, что однажды днем он вышел из леса. Что он жил здесь еще до того,как стены дома встали на этой земле. До того, как семена упали в почву и выросли деревья. Что он пытался свести Эбби с ума, но никто ей не верил. Как он пытался превратить ее в…

…что-то мелькнуло на границе зрения. Я поняла глаза.

Муравьи.

Над столом цепочка муравьев бежала пунктиром по надписи “Томас”, выползая из трещины в букве “О”.

Ну ладно. Сунув маленькую книжицу в карман, я пошла за муравьями, исчезающими за очередной стопкой рам для картин. Муравьи завернули за угол и убегали вдаль по сужающемуся прохду, уходящему в темноту. Я подняла фонарик, включила…

…Женщина.

Женщина стояла в самом конце тупика, спиной ко мне. Слишком высокая для Чарли. Грязно-белый больничный халат, прямо как на чердаке. Вот только почему-то казалось, что она стоит там уже годами, приросшая к земле, будто ставшая частью дома. Неподвижная. Безвольно свесив руки.

Сжимая левой ладонью… маленький молоток. Тот самый, которым я вытаскивала гвозди над камином. Но теперь головка была покрыта чем-то красным. Кровь…

…Затем ее начало трясти. Странное беззвучное дрожание, нечто среднее между плачем и смехом. Я отступила… неуловимым движением, будто сменился кадр, она повернула ко мне голову. Бледное лицо. Впалые щеки. Веки опущены.

Цепочка муравьев с бешенной скоростью взлетела по ноге женщины… запетляла по спине… плечам… и закружилась вокруг шеи на манер инфернального колье. Ее рот раззявился в болезненной зубастой гримасе, а затем… муравьи хлынули на ее лицо. Ныряли в нос, рвались в рот, извивались, отчаянно барахтаясь в трещинах меж больных зубов, пробирались под десны… Но она оставалась неподвижной.

Зрелище было настолько жутким, непостижимым, что я не могла поверить в реальность происходящего.

А затем муравьи начали исчезать. Потоками они убегали внутрь женщины, пока… пока не остался лишь один. Извивающееся черное тельце, застрявшее между ее кроваво-красными деснами. Ерзающее. Рвущееся… И проскользнувшее, наконец, меж зубов с едва слышным щелчком…

Эбигейл резко открыла глаза. Холодные. Синие. Широко распахнутые. Озадаченные. Она перевела взгляд на залитый кровью молоток в своей руке… Лицо наполнилось ужасающей смесью шока и невообразимой вины…

– Меня зовут не… – зашептала она…

Я отступила.

– Меня зовут не Ева. – Женщина развернулась и шагнула ко мне – внезапное, рваное движение, будто ее дергал за веревочки незримый кукловод. Еще один неровный шаг вперед, и рука с молотком взлетела вверх, готовая нанести удар…

Пора убираться. Я рванула прочь из комнаты. Эбигейл погналась со мной – шатающаяся смертоносная марионетка. Вверх по лестнице, через крошечную кладовку, в узкий коридор… Я бежала. Быстрее, чем когда-либо бегала за всю свою чертову жизнь. А за моей спиной босые ноги шлепали по бетону. Так близко.

– ПОДОЖДИ, – выдохнула Эбигейл позади.

И не думая останавливаться, я скользнула за угол. Двери по обе стороны узкого коридора мелькали мимо. Пронумерованные двери. Погодите-ка, разве я здесь уже не пробегала?

Впереди: тупик.

Надо мной: зловещий гул, вернувшийся с удвоенной силой.

Позади: шаги. Все ближе.

Выбора не осталось. Я протиснулась в ближайшую комнату, захлопнула дверь, потянулась к…

…замка не было. Блять. Судорожно я оглядывалась в поисках оружия, чего-нибудь, чем можно подпереть дверь, или места, где можно спрятаться… Но ничего не было.

Стоп.

В дальнем углу. Шкаф с раздвижной дверью. Ни минуты больше не раздумывая. я ворвалась внутрь, захлопнула дверь и всем телом заклинила створку. Грохот наверху не умолкал. Сердце вторило ему короткими, захлебывающимися толчками.

Блять-блять-блять-блять. Заткнись нахуй, Ева. Успокойся. Просто успокойся, черт тебя дери! Она всего лишь человек.

…да, вот только у нее молоток, вот только целый рой муравьев заполз ей в голову, вот только она, видимо, собирается…

ПРЕКРАТИ!

Просто… перестань. Во-первых, выключи фонарик. Он тебя выдает. Светишься как рекламный щит.

Так странно. Мой внутренний голос вдруг стал звучать разочарованно и устало, почти как голос Чарли. Не знаю, хорошо ли это, но… фонарик я выключила.

Выключила?

Да.

Хорошо. А теперь дыши. Медленно вдохни носом… задержи… выдохни ртом.

Я вдохнула носом… задержала воздух… выдохнула ртом.

Помогло?

Сердце все еще колотилось, чуть не разрываясь.

Давай еще раз, придурошная.

Ладно, наверное, мой внутренний голос звучал куда злее, чем Чарли. Но мне и правда помогало. Пульс замедлялся. Сосредоточившись на дыхании, я выглянула сквозь щель между дверцами шкафа в темную комнату. Шум наверху стал просто невыносимо громким. Что-то грохотало так, что сотрясался дом. А затем… дверь в комнатку распахнулась.

Мгновенная тишина.

С окровавленным молотком в руке она появилась в проеме. Эбигейл.

Глубоко пожалев о выбранном укрытии, я втянула побольше воздуха и затаила дыхание. Веди себя тихо.

Эбигейл вошла в комнату, согнувшись, чтобы не задеть головой косяк. Черт, какая же она высокая. Молоток подрагивал в поднятой руке. Она зашаркала глубже.

– Я… Прости… – Женщина замолчала, кружа по комнате, как зверь по клетке. – Прости за Чарли, – всхлипнула Эбигейл. – Она еще жива, но Томас сказал, что только так я смогу уйти…

Какого черта она говорит? Что случилось с Чарли? Это ее кровь на молотке? Вопросы молнией проносились в моей голове, но я игнорировала их, чтобы не потерять самообладание. Уйти отсюда. Сбежать. Выжить. А со всем остальным разобраться позже. Главное, не издавать звуков. Задержать дыхание и не выдавать себя. Легкие сжимались все сильней, спазмы иглами скалывали горло.

Целую вечность Эбигейл бродила по комнате. А потом резко развернулась, вздохнула и побрела прочь. Один. Болезненно. Медленный. Шаг. За. Другим.

Каждая клеточка моего существа вопила: не дыши!

Не вздумай, блять, дышать! Потерпи. Просто потерпи еще чуть-чуть…

С хрипом я втянула порцию живительного воздуха. Эбигейл замерла в дверном проеме. Оглянулась через плечо… И уставилась прямо на шкаф.

А потом наклонила голову. Прямо как та темная фигура у подножия лестницы в первую ночь. И вернулась в комнату. Из грязного уха вниз потекла тонкая дорожка муравьев.

Боже мой.

Эбигейл шагнула ко мне. Еще раз. И еще.

– Ева, ты здесь? – Теперь в ее шепоте сквозило едва сдерживаемое волнение, будто ей не терпелось увидеть реакцию на гадкую шутку. – Ева, не волнуйся. Мы поможем друг другу. Ты поможешь мне уйти. А я… я помогу тебе найти Чарли. – Губы женщины дрожали. Она стояла перед шкафом, глядя на меня через щель. Глаза пустые, как у куклы. Холодное дыхание касалось моего лица. Такое холодное.

Медленно она протянула руку и запустила длинные пальцы в щель между дверцами. Я откинулась назад так далеко, как только могла, но зазубренные желтые ногти царапнули мою щеку.

– Все в порядке, Ева, – снова зашептала она. Муравьи струились по ее руке, по пальцам, по жутко отросшим ногтям… прямо на мое лицо.

Муравьи ползали по мне, крохотные лапки били по коже молоточками… Все ближе ко рту…

С меня хватит.

Быстрым движением я ударила по руке, выворачивая ей пальцы до хруста. Резко распахнула раздвижную дверь…

Эбби дернулась в сторону с жутким криком – искалеченная рука все еще осталась зажата в капкане. Попалась. Она выпустила молоток, и тот откатился к двери.

Метнувшись через всю комнатушку, я подхватила его и продолжила бежать, на ходу отплевываясь от муравьев. Оставляя позади Эбигейл, пытающуюся освободить покореженную руку. Удачи, черт возьми.

Двери по обе стороны сливались в одно расплывчатое пятно. Я неслась по коридору, отчаянно пытаясь найти лестницу. Нужно убраться отсюда. Приглушенные крики начали приближаться… Она освободилась. Черт.

Эбигейл догоняла меня, и на этот раз я ее разозлила. Где-то в глубине моего существа копошилось отчаянное желание размозжить ей череп, но я не думала, что на самом деле способна на это. Даже если от этого будет зависеть выживание. Да и я не была уверена, что она вообще… человек. Оставалось только бежать.

И я бежала. Пока не наткнулась на лестницу. Все еще запятнанную кровавым следом. Прости, Чарли. Но если я сейчас же не уйду, нам обеим конец.

Я рванула вверх по лестнице, пока Эбигейл не успела еще достать меня. Пока она не успела вцепиться в мои ноги, схватить за лодыжки и затащить обратно в темноту. Сопротивляющуюся, кричащую, в отчаянии смотрящую, как прямоугольник двери исчезает в темноте. Уже почти свободна…

Я выбежала в гостиную, в панике захлопнула дверь, навалилась на нее плечом, ожидая, что сейчас дерево содрогнется под градом ударов… но все было спокойно. Никаких шагов. Никаких криков. Тишина. Оглушительная тишина.

– Что случилось? – Томас озадаченно окликнул меня сзади.

Я не обернулась, настолько поглощенная задачей держать дверь, что даже забыла о существовании этого чертового семейства. Они, конечно, тоже жуткие, но у них хотя бы муравьи не выползают из ушей. Во всяком случае, пока.

За моей спиной раздались шаги Томаса. Я не оглядывалась. И держала дверь.

Внезапно он оттолкнул меня

– Что это? – Он ошеломленно моргнул, не сводя глаз с моих колен.

Не сразу, но я поняла, на что смотрел Томас. Не на меня. На окровавленный молоток в моей руке. Он наклонился и выхватил его.

– Где ты это взяла? – Молоток взмыл вверх, вот только… на нем не было крови. Безупречно чистый металл головки отражал огонь камина. Необъяснимо чистый. Мужчина швырнул молоток через всю комнату. С громким стуком он шлепнулся на пол и проскользил до самой стены, до самого тихого уголка. Я была слишком потрясена, чтобы говорить. Слишком измучена, чтобы сопротивляться. Как будто вся вселенная медленно переворачивалась с ног на голову.

– Ты снова себе навредила? – В его голосе плескалось столько страдания… беспокойства. Томас ощупал мою шею, плечи, ища следы повреждений.

– Томас? – Пейдж крикнула ему с другого конца комнаты.

Он проигнорировал ее, пытаясь понять, все ли со мной хорошо.

– Поговори со мной… что произошло внизу?

– ТОМАС! – рявкнула Пейдж так громко, что он подпрыгнул от неожиданности. Оглянулся. Она смерила его злобным взглядом. – Уведи ее наверх. Ты пугаешь детей.

Дети рядком сидели перед камином, глядя на меня испуганными глазами. И в этот момент до меня дошло.

Все выглядело иначе.

Совершенно иначе. Мебель. Ковер на полу. Свечи на столиках. Картины на стенах. Все. Дом выглядел как фотография из каталога идеальных интерьеров. Я попыталась заговорить, но изо рта вырвался лишь тихий хрип. Что за черт здесь происходит?

Вздохнув, Томас с силой взял меня за руку и вытолкал в прихожую.

– Не знаю, что там произошло, но выслушай меня. – Он посмотрел мне в глаза, смертельно серьезный. – Ты должна взять себя в руки или я позвоню в отделение. Ты понимаешь, Эбби? Нельзя, чтобы дети видели, как их тетя бегает по дому как сумасшедшая.

Я непонимающе уставилась на него. Эбби? Тетя? И вот такой у него был план? Он собирался убедить меня, что я его сестра? Эта тупая херня могла сработать с двенадцатилетней девчонкой, но не со мной. Недостаточно поставить свою мебель, чтобы заставить меня поверить, что я совершенно другой человек. Я прочистила горло.

– Что ты сделал с моим домом?

Проигнорировав вопрос, он грустно улыбнулся:

– Ты моя сестра. Я готов на все, чтобы помочь тебе, но не могу рисковать своей семьей. Ты понимаешь?

Всего на мгновение… я и правда задумалась, не сошла ли с ума. Может быть, я и правда его сестра? Но в этом не было никакого смысла. Галлюцинации так не работают. Безумие так не работает… правда?

Кроме того, все, что происходило до этой минуты, технически вписывалось в рамки правдоподобной действительности. Странно и безумно дерьмово, но все же не невозможно. Может быть, кто-то им помог? Может быть, они перетащили мебель из своего грузовика, пока я была внизу? Может, они накачали меня галлюциногенами после падения с чердака. Может…

…может, Эбигейл писала правду в дневнике. Может, Томас и правда жил здесь еще до того, как построили дом, до того, как выросли деревья. Может, он вышел из леса…

Ева, это бред. Он всего лишь человек. Психопат. Но все еще человек.

Я собралась.

Подыгрывай, пока не приедет полиция. Или пока не получится сбежать. Найди помощь, вернись и спаси Чарли. Не нагнетай обстановку. Пока что.

Улыбнувшись ему в ответ, я мягко кивнула.

– Отлично. А теперь, – продолжил он, – мы собираемся ужинать, и я хотел бы, чтобы ты к нам присоединилась. Покажи детям, что все в порядке. Скажи, что их тетя просто кое-что искала в подвале и заблудилась. Договорились?

– Да.

– Мы любим тебя, Эбби. Ты часть этой семьи. – Он протянул руку и нежно погладил меня по плечу. Я вздрогнула, но Томас будто и не заметил. Ну, или ему было все равно. – Ты пройдешь через это, – продолжил он. – С тобой случалось и худшее.

– Спасибо, Томас…

Тепло улыбнувшись, он отправился на кухню. Я смотрела ему вслед, не двигаясь с места, пока он не исчез за углом, а затем…

…бросилась к входной двери, схватилась за ручку…

Заперто.

Окно… решетка? В соседней комнате тоже. На всех окнах стояли решетки. Мой дом превратился в тюрьму. Как они смогли сделать все это так быстро?

– Эбби? Готова ужинать?

Я остановилась. Глубоко вздохнула. Возьми себя в руки, Ева. Ты в меньшинстве. Подыгрывай, пока не придет помощь. А если никто не появится, сделай все, чтобы найти Чарли.

Даже если придется сжечь этот гребаный дом дотла.

~

Оригинал (с) Polterkites

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

рисунок по одной из  моих вселенных - "Космоскитальцы"

Главы: 1 • 2

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Добраться до соседнего дома.

Я сунула медальон Чарли в карман джинсов и бросилась через дорогу, то и дело срываясь на бег. Может быть, она случайно выронила его? Сомнительно. В любом случае, я хотела все того же: добраться до соседнего дома. Позвонить Чарли. Узнать, где она (и почему ушла, ничего мне не сказав) В тот момент я даже подумывала позвонить в полицию, но…

Что я могла им сказать? Что я впустила в дом семью из пяти человек и они повесили картину на стену? Вряд ли полиция этим заинтересуется. Сначала дозвониться до Чарли, а потом уже думать.

Вьюга набирала обороты. Пока я тащилась по дороге до соседей, порыв ледяного ветра, мощным потоком стремящийся вниз, в лес в конце улицы, пронзил меня до самых костей. Лицо горело, зубы стучали, глаза слезились… Шикарно.

В конце концов я добралась до дома Харприт и Мигеля. Мятно-зеленого симпатичного бунгало с аккуратным заснеженным японским садом перед входом. Трижды резко постучала… Нет ответа. Я уже потянулась к звонку, но дверь все же распахнулась.

– Да? – Харприт, одетая в домашний халат, взъерошенная и заспанная, появилась на пороге. Погодите-ка, который сейчас час? Я опустила глаза на наручные часы: 6:58 утра. Суббота. Гадство.

– Привет, Харприт, прости, что беспокою тебя так рано.

Она смотрела на меня с легкой растерянностью, будто пыталась вспомнить и не могла. Справедливо, мы встречались-то всего разок, но…

– Ева, – напомнила я ей. – Я недавно переехала. Помнишь, вы звали нас на вечер игр?

Она улыбнулась:

– О, точно… Ева.

Но я не могла избавиться от ощущения, что она так и не поняла, кто я такая, и просто старалась быть вежливой. Либо так, либо моя тревожность опять взяла верх над разумом.

– Можно мне воспользоваться вашим телефоном? Мой сломан.

– Конечно… – Харприт порылась в кармане и протянула мне свой мобильный.

– Спасибо.

Я набрала номер Чарли. Три длинных гудка. Никакого ответа. Потянулась к кнопке вызова, чтобы набрать снова…

Чарли перезвонила. Слава Богу.

– Алло?

Я выдохнула с облегчением. Один только звук ее голоса наполнил меня теплом и надеждой.

– Чарли, где ты?

– С кем я говорю?

Я удивленно подняла бровь, но почти сразу вспомнила, что звоню с чужого номера.

– Это Ева. Мой телефон не включается. Я звоню от соседей.

– А? О, Ева… Тут очень шумно, говори громче. – Писк сканеров касс на заднем фоне, приглушенный гомон, механический шум… Все говорило о том, что она стояла в очереди в магазине.

Тысячи вопросов ураганом пронеслись в моей голове, но на волю я выпустила лишь один:

– Когда ты вернешься?

Долго, очень долгое молчание.

– Ева… – Чарли вздохнула. – Я… я не могу сейчас говорить. Мы можем обсудить это позже?

– Чарли, я просто… почему ты ушла и…

ПИК.

Она повесила трубку.

Ну, или звонок оборвался. Да, наверное, оборвался звонок. Из-за метели пропал сигнал, вот и все. Чарли никогда не сбросила бы твой звонок. Прекрати превращать все на свете в катастрофу!

Харприт оглянулась через плечо, а затем снова перевела на меня взгляд. Беспокойный взгляд.

Извиняюще улыбнувшись, я снова набрала номер Чарли. Звонок упал на голосовую почту.

– Чарли? Мне кажется, звонок оборвался. Я… я нашла твой твой медальон на подъездной дорожке, и… это семейство очень меня беспокоит. Возвращайся как сможешь, хорошо?

Я повесила трубку и вернула телефон. Харприт смотрела на меня с тревогой:

– Все… в поряде?

– Да, все хорошо… спасибо. – Часть меня хотела рассказать ей, что происходит, попросить остаться у них, пока не вернется Чарли, пока жуткое семейство не оставит мой дом… Но Харпер не лучилась гостеприимством, и я вряд ли могла ее за это винить. Думаю, люди, не имеющие проблем с установлением границ, не впускают так просто случайных незнакомцев в свои дома. Вот бы мне так.

По пути домой, я беспрестанно прокручивала разговор с Чарли в голове. Такое ощущение, что с ней что-то было не так. Ее голос, это отчужденное, отстраненное выражение. Может, я что-то не так сделала прошлой ночью? Может, на прошлой неделе…

ПРЕКРАТИ!

Не проваливайся в водоворот тревоги. Прекрати додумывать, что у других людей в голове. Сфокусируйся. Если бы Чарли что-то беспокоило, она бы сказала. Наверное, у нее просто похмелье. Наверное, она просто не в духе или чем-то озабочена. Я глубоко вдохнула и выдохнула. ЧБСЧ: Что бы сделала Чарли?

Чарли пошла бы домой и велела бы этим придуркам убираться к черту.

***

С новой целью в мыслях я побрела по снегу. И где-то на середине дороги заметила фигуру, полускрытую в снежных вихрях. Человек. Стоит в самом конце улицы, на границе леса. Спиной ко мне. Неподвижный. Одетый в белое платье или мантию, по крайней мере так это выглядело в моего места. Платье в разгар метели? Может быть, это пропавшая девочка?

– Дженни? – позвала я, но ветер проглотил мои слова. Попробовала еще раз, громче. Нет ответа.

А потом человек скрылся в лесу, исчезнув из виду.

Я нерешительно оглянулась на свой дом: вернуться или пойти за ребенком? На улице было очень холодно, я промерзла насквозь, несмотря на пальто. А в платье она может вообще замерзнуть до смерти.

Я шагнула вперед…

…образ с прошлой ночи промелькнул в голове. Сгорбленная фигура у подножия лестницы, медленно распрямляющаяся во весь рост. Воспоминание было таким внезапным, таким ярким – я как будто снова смотрела с площадки вниз. Я оглянулась на дом. На лес. Ночью тебя просто обманула игра теней. Ты справишься, Ева. Иди и найди этого ребенка. И чертово семейство уберется из твоего дома.

Пересилив себя, я пошла к лесу.

***

Старые деревья качались и стонали надо мной, пробирающейся по исчезающему следу. Фигура впереди скользнула за сучковатое дерево. Разве она брюнетка? Вроде бы у всех детей были светлые волосы. Может, снова игра света? Ускорившись, я побрела по извилистой тропинке следов, уводящих все глубже в лес… над обрывом… в небольшую расщелину и…

…исчезающих. Следы просто оборвались. Будто человек, за которым я шла, вдруг перестал существовать. Я остановилась, огляделась: деревья, ветки, снег… одни деревья. Выкрикнула имя девочки, но мне ответило лишь эхо. Отлично.

Пронзительный ветер пробрал меня насквозь. Где-то поблизости что-то оглушительно треснуло, а потом рухнуло на землю с душераздирающим грохотом. Сломалось дерево? В лесу становилось слишком опасно.

Больше выбирать было не из чего. Я повернула обратно к дому.

Прости, малыш.

***

Стряхивая снег в прихожей, я все никак не могла отделаться от сверхъестественной странности происходящего.

– Есть успехи? – Томас вышел из-за угла.

Я моргнула, не понимая, о чем он.

– Связалась с Чарли?

– А. Пришлось оставить ей сообщение.

Он кивнул.

Я как раз собиралась рассказать о том, что видела в лесу, когда…

…Дженни вошла в комнату. Я уставилась на нее, не находя слов.

Томас оглянулся:

– А, да. Она сдалась в конце концов.

На девочке была белая футболка и синий вельветовый комбинезон. Никакого платья. А это вызывало логичный вопрос: что за человек был снаружи? Я чуть было не заговорила об этом, но что-то внутри заставило меня не открывать рот. Лучше держать это при себе. Мое недоверие к семье, даже к моему собственному восприятию реальности росло с каждой секундой.

– В любом случае, – продолжил он. – Мы отправимся в путь, как только утихнет метель.

– Я… я думаю, что лучше отправиться сейчас.

– Знаю. Но мы без зимних шин, а моя жена волнуется.

Удивляя саму себя, я нажала еще сильнее:

– Я принесу цепи с чердака.

Томас мрачно улыбнулся:

– Мм… не уверен, что они подойдут к нашему грузовику.

– Они универсальные.

Немного помолчав, он сдался:

– Отлично. Значит, все получится. – Томас выдохнул с облегчением, которое можно было даже посчитать искренним. – Мы начнем собираться. Освободите комнаты в одиннадцать, верно? – Он улыбнулся мне, ожидая смеха.

Я непонимающе уставилась на него в ответ.

Его глупая улыбка испарилась.

– Пейдж? – крикнул он, удаляясь в гостиную.

Но Дженни задержалась, глядя на меня снизу вверх. В ее глазах плескалась глубокая печаль, будто она не хотела уходить. Бедная девочка. Краткого общения с ее родителями мне хватило, чтобы понять, что она чувствует. Я бы тоже спряталась в подвале.

Я сочувственно улыбнулась ей, но девочка опустила глаза и…

– …ДЖЕННИ! – Пейдж завопила из гостиной. – Иди помоги нам собираться. СЕЙЧАС ЖЕ.

Ребенок последний раз взглянул на меня, отвернулся и исчез в гостиной.

Цепи для шин, Ева. Цепи для шин. Я повернулась к лестнице и краем глаза заметила круглую дыру в гипсокартоне. Неровную, размером с кулак. Погодите, она уже была здесь, когда я уходила? Неужели грузчики повредили стену на прошлой неделе, а я до сих пор не заметила? Нет, такого не может быть. Я бы заметила. А Чарли 100% заметила бы. Она бы не пропустила дыру в стене и вызвала виновников все исправлять. Ладно. Вернемся к этому позже. Я уже собиралась идти дальше, когда…

…из дыры выполз муравей. Раздутый, как черт. Жирный ублюдок. Молниеносно он зигзагами пробежал по стене, соскользнул и шмякнулся на пол. Не теряя ни секунды, муравей промчался по паркету и скрылся в щели под входной дверью. Окей…

…Я почти физически ощущала, что он в панике убегает от чего-то. От чего?

Соберись, Ева. Цепи для шин.

***

Я опустила выдвижную лестницу. Встав на последнюю ступеньку, просунула голову на чердак. Ветхие деревянный пол. Никаких окон в крошечном закутке. Везде пыль. Это будет весело.

Я подтянулась с фонариком в руке. Как-то раз я уже была здесь, но так и не обследовала его полностью. Наклонные стенки крыши, низкие потолки, секции, узкие коридорчики. Странный чердак. Осторожно я вползла внутрь. Тишина. Если не считать возни семейства внизу.

Чарли говорила, что цепи для шин лежат в последней комнате слева. Поднявшись, я шагнула в узкий, не шире полуметра, длинный коридор. Ужасная теснота. Здесь, наверху, потрепанный скелет дома светился из-за ветхих стен: красноватые клоки изоляции, ржавые трубы, оборванные провода. Не дом, а жертва врачебной ошибки.

Петляя по коридору, я наткнулась на тонкую щель на стене. Четкий квадрат примерно метр на метр, на высоте живота. Дверца? Заглянула внутрь… Шахта кухонного лифта. Зачем? С какой целью делать подъем до чердака? Я посветила фонариком вниз: квадратный желоб уходил до самого подвала. Тележка лифта стояла внизу. Три этажа. Падать придется долго. Внезапно волосы у меня на затылке встали дыбом. Воспоминания о ночи в подвале вихрем пронеслись в голове…

…Неужели подниматься сюда было плохой идеей? Может, надо было напроситься к соседям? Может, нужно было…

…Ева. Сейчас это не имеет значения. Цепи для шин.

Наконец-то я добралась до конца коридора, завернула за угол и…

Дверь. Деревянная дверь, покрытая оливково-зеленой краской. И три замка. Незапертых. Дверь с засовами на чердаке? При других обстоятельствах духу бы моего здесь больше не было. Но я открыла дверь…

…Ослепительный свет.

Через круглое окно в дальней стене лился яркий солнечный свет.

Я выключила фонарик, шагнула вперед и огляделась. Комната была едва ли больше стенного шкафа. Вдоль стен громоздились кучами горы вещей – разношерстный хлам из ассортимента благотворительного магазина: лысые шины, старые книги, куча пустых рамок для фотографий, аквариум и…гранулированный корм для черепах? А прямо за ними акварельная картина с ярко-зеленой улыбающейся черепахой. Прежним владельцам дома, видимо, сильно нравились черепахи. Я понимаю, рептилии, конечно, крутые, но…

…И почему Чарли мне ничего об этом не говорила?

За черепашьим аквариум я заметила картонный ящик. С надписью на боку черным карандашом: “ВЕЩИ ЧАРЛИ (ПОЖЕРТВОВАТЬ)”. Наклонившись, я убрала аквариум. Внутри коробки: несколько объективов для фотоаппарата, куча рулонов пленки и старый 35-миллиметровый Pentax. Камера Чарли.

Когда-то фотография была ее страстью. Я до сих пор помню тот день, когда ей организовали выставку в галерее. Центр Сиэтла заволокли темные тучи с моросящим дождем, но я никогда раньше не видела ее такой счастливой. Она даже выставила мою размытую фотографию. Ту, что сейчас покоилась в медальоне. Я была польщена, несмотря на то, что лица на ней было практически не разглядеть.

Чарли всегда хотела начать свое дело как фотограф. Но три года назад, после смерти отца, убрала камеру и больше никогда ее не касалась. Отец показал ей мир фотографии. Однажды я аккуратно завела об этом разговор, но она просто пожала плечами и сказала, что у нее просто нет на это времени. Так не похоже на Чарли. До того момента я не видела, чтобы она что-то бросала. Тем не менее, не мне ее судить. Я из тех людей, кто бросает все на свете, даже не начав. Нужен пример? За три месяца до начала первого семестра я бросила художественный колледж.

Накрыв коробку крышкой, я повернулась, чтобы осмотреть комнату…

…в дальнем углу. Груда цепей для шин. Наконец-то. Я подошла, наклонилась…

…снаружи дома хлопнула дверь. Я прислушалась. Тишина. А затем приглушенный хруст тяжелых шагов по заснеженному гравию. Чарли? Я подошла к круглому окошку. Прошагав по подъездной дорожке, Томас направился на улицу. Отошел примерно на метров на десять от дома… и яростно заорал. Какого хрена? Быстро замолчал, смущенно огляделся. А затем несколько раз встряхнул руками. Неужели они с Пейдж поссорились? Может быть… но по какому поводу?

Сунув руку в карман пальто, Томас вытащил пачку сигарет. Украдкой обернулся на дом. Все чисто. Прикурил, глубоко затянулся и немного расслабился. Тайная никотиновая зависимость. Проблемы с подавлением гнева. Еще два очка против идеального семейства. Может, та дыра в стене тоже его рук дело? Не оглядываясь больше, он сошел с подъездной дорожки, вышел на улицу и исчез за кромкой леса.

Кромкой леса, окружающей мой дом. С этого ракурса картинка показалась до жути знакомой. Старые, почти угрожающе нависшие стволы. Прямо как линия деревьев с той картины…

Позади раздался тяжелый механический скрежет. Я обернулась. Прислушалась. Где-то за углом – диссонирующий адский скрежет, будто длинные отросшие ногти царапают ржавый металл… Томительно. Утробно. Все громче и громче с каждой секундой.

Встревоженная, я решила подкрасться ближе к источнику звука, но прежде, чем успела сделать это, все внезапно стихло. С ступенчатым стуком, заставившим меня понять, что это было.

Кухонный лифт.

***

Сжимая фонарик потной ладонью, я выглянула из-за косяка. Пусто. Только длинный темный коридор.

Неужели снова девчонка? Решила спрятаться здесь на этот раз? Я обернулась на цепи для шин – черт, придется вернуться за ними позже. Шаг за шагом побрела вперед. С моего места невозможно было разглядеть шахту лифта… пока.

Часть меня вопила от ужаса. От уверенности, что внутри ржавого желоба меня ждет нечто страшное. Нечто притаилось там, чтобы затащить меня в подвал, увлечь, черт знает куда и…

…Стоп. Не проваливайся в водоворот тревоги. Глубокий вдох. Выдох. Это всего лишь ребенок, Ева. Все, что происходило до этого момента, можно логически объяснить.

…Да ну. А как насчет безумного шепота отца в подвале?

Да, даже это.

Картины над камином?

…И это тоже.

Фигуры у подножия лестницы?..

Да… Наверное?

Слегка осмелев, я сделал последний шаг. Вот он, кухонный лифт. Тележка поднята. Пуста. Хорошо. Кто-то просто поднял лифт снизу. Конечно. Тележку спокойно можно поднять снаружи. Лифт вообще-то для этого и предназначен. Облегченно вздохнув, я развернулась, чтобы уйти…

…Следы.

Следы ног в пыли. Длинные и узкие отпечатки ступней начинались от шахты лифта и шли по коридору. Прочь от меня. Через весь чердак. К единственному выходу.

Нехорошо.

Следы определенно не были похожи на детские. Может, я плохо соображала, но… они вообще были не похожи на человеческие.

Хватит с меня чердака.

Глубоко вздохнув, я подняла фонарик и направилась к лестнице в конце коридора. Добралась до угла и, как военный пехотинец, проверила коридор за поворотом. Чисто. Все хорошо. Просто доберись до выхода…

…Фонарик погас, оставив меня в темноте.

Серьезно?

Я несколько раз хлопнула по нему – мерцающий свет.

Вот дерьмо. Я смотрела достаточно много фильмов ужасов, чтобы понимать, что за гаснущим фонариком ничего хорошего не следует.

Ударила по корпусу еще раз. Сильнее.

На этот раз он испустил яркий, очень яркий свет. Вспышка будто озарила каждый уголок на чердаке, а потом…

Темнота.

Я щелкнула выключателем. Ничего. Еще раз ударила по корпусу. Ничего. Снова. Ничего. В приступе бессмысленной ярости я швырнула фонарик в темноту. Он отрикошетил от стены с глухим стуком и упал на пол.

Тишина.

Паника нарастала. Кто бы ни поднял сюда тележку лифта, он все еще оставался на чердаке. И я всерьез опасалась, что это был не ребенок. А вдруг это тот же человек, что был в моем подвале? А вдруг это…

…очередной нырок в водоворот тревоги остановил буквально луч надежды. В десятке метров от меня светился раскрытый чердачный люк.

Просто иди на свет.

Шаг за шагом я пошла вперед, используя светящийся проем как маяк.

Сосредоточься на дыхании. Вдох через нос. Выдох через рот. Иди осторожно, не споткнись на сучковатом полу…

…позади меня что-то шевельнулось. Дребезжащий, почти хрупкий звук. Мгновенно перейдя от паники к исступлению, я бросилась к выходу…

…нога зацепилась за половицу. Я грохнулась наземь, чуть не выбив зубы. На четвереньках бросилась к выходу… Почти дошла… Почти рядом…

Люк захлопнулся с властным БАМ.

Темнота.

Я крикнула тому, кто поднял лестницу, чтобы он снова опустил ее. Никакого ответа. Добравшись до люка, я лихорадочно шарила руками по испещренному занозаму полу. Ручка. Ручка. Где, мать ее, эта чертова ручка?! Что-нибудь. Что угодно! Холодный пот заливал глаза, сердце бешено колотилось, я едва дышала… Усилием воли я снова остановила себя. Успокойся. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Заземлись.

Сосредоточься на окружении.

Что ты чувствуешь?

Зрение:кромешная тьма.

Обоняние: затхлый воздух. Гниющее дерево.

Прикосновение: холодные влажные волосы, грубая древесина.

Звук: мое дыхание, вой ветра снаружи, скрипы и стоны старого дома…

…раскатистый гул позади меня – будто металлический цилиндр катится по твердой древесине. Я оглянулась через плечо. Темнота. А потом вдруг яркий свет. Фонарик. В нескольких метрах от меня, фонарик катился по ленивой дуге, и в сияющей полосе света серебрились густые облака пыли. Я, как загипнотизированная, не могла оторваться от него. Луч медленно освещал стены, алые клочья изоляции, а затем остановился прямо напротив узкого коридора. Мне казалось, что он пытается мне что-то показать, но… там ничего не было. Лишь пустой извилистый коридор. Я прищурилась…

И вот тогда увидела. Силуэт. Стоял в темноте прямо за границей света.

Человек, скрытый в тенях. Постепенно фигура становилась все более четкой.

Женщина. В грязно белом больничном халате. Высокая. Голова выбрита до крошечной черной щетины. Голубоватые вены пульсируют под бледной кожей. Закрывает лицо руками, как ребенок, играющий в прятки. Неподвижная. Я затаила дыхание на мгновение, растянувшееся на целую вечность…

…она шагнула вперед. Внезапно. Один шаркающий шаг. И снова застыла. Босые ноги вошли в полосу света – жутко отросшие грязные ногти. А потом… еще один быстрый шаг. Фонарик погас. Тьма снова укрыла нас. А за ней – медленные монотонные шаги. Будто грохочущий метроном. Только все быстрее и быстрее.

Бездонный ужас поднялся у меня из живота и захлестнул все существо. Но вместо крика вырвался лишь сдавленный хрип. Я даже не могла кричать. Отвернулась. Ударила кулаком по полу. Сильнее, еще сильнее. А шаги все приближались. Ближе. Ближе…

Наконец я смогла закричать. Громче, чем когда-либо кричала в жизни. Я звала на помощь, но не получала ответа. Только звук шагов. Все ближе и ближе. Они были уже рядом со мной…

…Лестница опустилась. Я полетела вниз и с размаху врезалась в пол. Головой.

Темнота.

***

Я очнулась с резким вздохом. Где я?! Голова разламывалась на части, кое-как брошенная на подушки дивана в гостиной. Слава богу. Я почти ожидала, что очнусь в пыточной камере с кляпом во рту.

Неподалеку у камина сидела Пейдж и вязала. Ее дети собирали на полу деревянный конструктор. Все еще светило солнце, но день клонился к закату.

– Ты в порядке? – Томас появился в поле зрения.

– Э-э.. – Я не знала, что сказать и все еще туго соображала. – Там… на чердаке кто-то есть.

Он задумчиво кивнул. Дети встревоженно уставились на меня.

– Почему бы вам не подняться наверх? – обратился к ним отец..

Собрав игрушки, дети гуськом вышли из комнаты.

С приклеенной к лицу улыбкой Томас подождал, пока они не скроются из виду, а затем сел напротив меня.

– Расскажи, что случилось.

– Там, там был человек. Там… – Я замолчала, пытаясь собрать мысли в кучу. – Мне кажется, что тот же человек был в подвале прошлой ночью, но…

Он мгновение помолчал, обдумывая мои слова.

– Как долго пустовал дом до вашего переезда?

– А?

– Когда съехали предыдущие владельцы?

– О… где-то полгода назад.

Он мрачно улыбнулся.

– Так долго? Это может быть сквоттер. Такое случается чаще, чем ты думаешь. Особенно здесь.

– Я не знаю…

– Что ж, она показалась тебе опасной?

Причудливый образ женщины, прячущей лицо за ладонями, будто играющей в прятки, мелькнул у меня в голове. Она как будто издевалась надо мной…

– Мы… Я должна позвонить в полицию.

Томас лишь покачал головой.

– Нет причин так резко реагировать, пока мы не проясним ситуацию. Пока не выясним, с кем имеем дело.

Я почти его не слышала. Мысли все еще были прикованы к чердаку. Кружили вокруг незначительной, но тревожащей, как шелуха от попкорна под десной, детали, которую я никак не могла поймать.

– Я поднимусь и посмотрю что там, хорошо?

– Не думаю, что это безопасно…

– Со мной все будет в порядке. – Томас поднялся и направился в прихожую.

– Не забудь цепи для шин, – бросила ему вслед Пейдж, даже не отрываясь от вязания.

Неопределенно хмыкнув, Томас исчез за углом.

***

ОНА

***

Прошло уже пять минут, а Томас все еще исследовал чердак. Почему так долго? Кто был там наверху? Его сестра Эбби?

…Ритмичный скрип прервал ход моих мыслей. Я подняла глаза.

Пейдж раскачивалась на кресле и вязала. На красном кресле-качалке, которой никогда не было в моем доме. Поймав мой взгляд, она остановилась.

Молчание растянулось на несколько неловких секунд.

– Отличное кресло, – сказала я многозначительно.

Она коротко улыбнулась.

– Томас притащил его… из грузовика. Это… Это полезно для моей спины. Я повредила позвоночник, когда была моложе. Раньше любила ездить на лошадях, даже почти прошла квалификацию на региональные соревнования…

Кого это волнует? Я откинулась на подушки и сложила руки на груди. Дрова в камине потрескивали и шипели, огонь понемногу угасал, превращая их в тлеющие угли.

Она вернулась к вязанию, не обращая внимания на мое молчание.

Учитывая прячущуюся леди на чердаке, я даже была отчасти рада, что семейство не уехало. Но теперь я совершенно им не верила. А что еще хуже – никак не могла понять, почему.

– Прости за прошлый вечер, – почти выпалила Пейдж.

Озадаченно подняв бровь, я перевела на нее взгляд.

– То, что я сказала за ужином… было неуместно.

Я уставилась на нее, удивленная, но не заинтересованная.

– Я просто… – вздохнула она, – я не могу привыкнуть к тому, как быстро меняется мир в наши дни… – Пейдж замолчала, глядя в пол.

– …Я тоже, – сухо ответила я.

Мертвая тишина.

Томас вошел в комнату.

Я села, ожидая отчета. Но он просто взглянул на меня и пожал плечами.

– Ничего не нашел, – сказал отец почти извиняющимся тоном. – Кроме этого. – Он протянул мне мой фонарик.

– И никаких следов?

– М-м? Следы? …Нет.

Не может быть. Я сделала попытку подняться, но он положил руку мне на плечо, останавливая на полпути.

– Ева. – Глаза мужчины наполнились беспокойством, заставившим меня чувствовать себя жалко. – Все хорошо?

Я не ответила. Не знала, что сказать.

– Я знаю, ты едва нас знаешь, но… Ты можешь быть полностью откровенна. Чем мы можем помочь?

Вот уж нет, черт тебя дери. Что задумал этот парень?

Я стряхнула его руку и побрела в кухню. Достала стакан, наполнила водой из-под крана и выпила залпом. А потом с грохотом поставила на столешницу.

– Уезжайте.

Лицо Томаса чуть дернулось, будто что-то пошло не по плану. И тут же вернулось к псевдо-очаровательному выражению.

– Почему б нам вместе не подождать возвращения Чарли?

Едва сдерживая себя, я уже было открыла рот, чтобы ответить, но…

Стакан. Тот, что я только что поставила на стойку. Это был не мой стакан. Детский красный пластиковый стаканчик. Чужой стаканчик с бледно-голубой зубастой улыбающейся луной на боку… Чей это стакан?! И, что еще более важно, какого хрена он делал в моем шкафу?

– …Что-то не так? – поинтересовался Томас.

– Как долго я была в отключке?

Он неуверенно изучал меня.

Я посмотрела ему прямо в глаза:

– После того, как ударилась головой?

– О… десять… пятнадцать минут? – Он отвел глаза. – Максимум.

Откашлявшись, отец попробовал снова:

– Мы останемся здесь с тобой, пока не вернется Чарли. И позвоним в полицию с ее телефона. А после этого исчезнем с глаз твоих. Так пойдет?

– Угу, – пробормотала я, почти не слыша его. Все смотрела на жуткую чашку с оскалившейся луной и пыталась зацепиться за мысль, бьющуюся на грани сознания. Что-то…

…она.

Когда спросил меня о человеке на чердаке, Томас сказал: “Она показалась тебе опасной?” Но я не говорила ни слова о…

…пронзительный звон мобильного телефона вырвал меня из задумчивости. Повторяющийся. Монотонный. Стандартный рингтон.

Я озадаченно огляделась.

Звук шел от Пейдж. Пошарив в карманах, она вытащила раскладушку старой модели и выключила ее.

Оглушительная тишина заполнила комнату.

Я внимательно посмотрела на Томаса. Он смущенно отвел глаза. Вот тебе и “нет телефонов”.

– Я воспользуюсь? – сдержанно сказала я.

– Ой. Он… Он не… – Пейдж запнулась.– Нет связи… и я просто…

Не дожидаясь, пока она промямлит оговорки до конца, я подошла и выхватила телефон.

Пейдж вскочила на ноги, пытаясь вырвать его, но Томас осадил ее:

– Все в порядке, Пейдж. Не мешай ей.

Она притормозила, неуверенно посмотрела на мужа, а затем села. Умно, Пейдж. Потому что я сломала бы твою гребаную челюсть (несмотря на то, что не имела ни малейшего представления о том, как это сделать).

Набрать номер Чарли. Я вернулась на кухню. Раздались три длинных гудка, а затем…

…Слабо, почти не слышно, через вентиляционное отверстие в полу из подвала до меня донеслись искаженный звуки техно-кавера на пятую симфонию Бетховена.

Рингтон Чарли.

~

Оригинал (с) Polterkites

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Перерисовка одного моего древнего рисунка для Слаймкота.

Главы: 1

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Семейство уютно расположилось у камина в гостиной.

– Посмотрим, кто кого перетерпит, – сказал Томас. Его жена ответила легким кивком.

Все еще до конца не оправившись от испуга, я в одиночестве побрела в прихожую. Почему они совершенно не беспокоятся о пропавшем ребенке? Что за хрень произошла в подвале? И, что намного более важно, куда запропастилась Чарли? Она должна была приехать домой еще час назад. Я вытащила телефон из кармана…

…парадная дверь распахнулась. Чарли вошла в дом.

– Я опоздала. На дорогах просто жесть. И становится все хуже. – Она нервно отряхивала снег с плечей. – Что там за грузовик стоит?

– Какой грузовик?

– Грузовик припаркован в конце…

Как будто отвечая на ее вопрос, в прихожую вышел отец семейства.

Чарли озадаченно взглянула на него.

– Это Томас, – вмешалась я. – Он вырос в этом доме. Приехал показать семье это место, и…

– …И теперь наша дочь решила поиграть в прятки в подвале, – продолжил Томас извиняющимся тоном.

– О, правда? Мой брат тоже так делал. – Чарли протянула руку для рукопожатия. – Меня зовут Чарли. Чарли Бастиен.

И они обменялись крепким рукопожатием.

Чарли всегда была моей противоположностью по части эмоций. Расслабленная в любой ситуации. Уверенная в себе. Общительная, доверчивая и прямая. И отлично устанавливала границы.

– Есть тут какие-нибудь потайные комнаты или страшные истории о привидениях, о которых нам стоит знать?

Томас смущенно кашлянул.

– В этом доме нет привидений, – улыбнулся он. – Но в любом случае… не будем портить вам вечер. Она сдастся в любую минуту, ни разу еще не было, чтобы Дженни продержалась долго. Мы, наверное, подождем в грузовике, чтобы вам не мешать.

Чарли усмехнулась:

– Сидеть в грузовике? Может, лучше присоединитесь к нам за ужином?

– Я… Думаю, мы будем в порядке. Мы плотно пообедали.

– Только пообедали? Давайте, оставайтесь. Ева всегда готовит на целый полк.

Томас ответил холодной улыбкой, всем видом показывая, что не хочет навязываться.

Часть меня хотела схватить Чарли за руку, сказать ей, что не нужно его уговаривать, но… промолчала. Она не видела, как он шептал в пустом подвале. И на самом деле… может быть, я просто слишком близко приняла это к сердцу? И поэтому отношусь к нему предвзято?

– Хорошо, – смягчился он. – Но только если это не создаст проблем.

– Иначе я бы и не предлагала.

***

Дрова в камине потрескивали. Снаружи завывал ветер. Старый дом скрипел и стонал, заполняя тишину. Все мы, кроме пропавшей девочки, сидели теперь за обеденным столом.

– Быть может, ребенок пойдет на запах еды и сдастся, – сказала Чарли, потянувшись за штопором.

Тихо посмеиваясь под нос, Томас взял вилку…

– …Томас! – прошипела Пейдж, его жена.

Он тут же отложил вилку и откашлялся:

– Не возражаете, если мы прочитаем короткую молитву перед едой?

Чарли быстро взглянула на меня.

– Не хочу создавать неудобств, в конце концов, это ваш дом.

– Все в порядке, – отозвалась я.

Он благодарно улыбнулся. Семейство склонило головы и закрыло глаза.

Я никогда не видела в молитвах ничего такого. Может быть, потому, что выросла в религиозной семье. Я все еще ценю постулаты, которые слышала с детства, но помню, что за каждым из них стоит что-то, заставлявшее меня раз от раза сомневаться в том, кто я есть.

Пейдж начала:

– Мы хотели бы поблагодарить Еву и Чарли, хозяев этого дома за то, что они пригласили нас разделить с ними трапезу…

…Учитывая, насколько традиционной была эта семья, я ожидала, что молитву будет читать Томас.

Но он просто сидел, тупо глядя широко раскрытыми глазами на скатерть перед собой. Такой отстраненный, почти неуместный. Был ли он вообще религиозен? Там, в подвале, он же даже чертыхался…

–...Мы бы хотели поблагодарить Бога за наше здоровье, нашу семью и наших друзей. Мы благодарим тебя за то, что позволил нам начать все сначала в перипетиях жизни. Аминь.

– Аминь. – Слова сами вырвались. Старый рефлекс, внезапно возродившийся из пепла. Чарли снова быстро глянула на меня. На этот раз с легкой ухмылкой. Я смущенно отвела глаза.

– Итак, вы переезжаете, да? – Пробка вылетела из горлышка с задорным хлопком. Чарли налила себе вина. – Что вас к этому побудило?

– Нужно было начать все сначала.

– Куда?

– О, на юг штата…

– Это жаркое, кстати, очень вкусное, – вмешалась Пейдж, глядя на Чарли. – Очень, очень вкусное.

– Не меня надо благодарить, Ева сегодня шеф. – Чарли подняла бутылку. – Вина?

Томас покачал головой.

– Мы не пьем.

– Очень мудрое решение. – Чарли взглянула на мальчиков, сидящих напротив: – Слушайте своих умных родителей, детки.

Пейдж улыбнулась, открыла было рот, чтобы что-то сказать…

…ДУ-ДУ-ДУ-ДУУУУН

Техно-кавер на пятую симфонию Бетховена взорвал столовую. Чарли вытащила телефон:

– Пардон. – Она отключила звук, но тут же подняла телефон и показала мне уведомление. – Вот черт.

ОПАСНЫЕ УСЛОВИЯ ВОЖДЕНИЯ ВДОЛЬ СЪЕЗДА НОМЕР ПЯТЬ.

РЕКОМЕНДУЕТСЯ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЗИМНИЕ ШИНЫ.

– М-м? – Томас.

– Дороги становятся все хуже. – Чарли убрала телефон. – Девочка скоро выйдет, да?

– Конечно. Ей просто нужно дать немного пространства.

– Ну, похоже, сегодня она собирается прятаться до последнего. У вас, ребята, есть зимняя резина?

– О, я и раньше водил траки круглый год. С нами все будет в порядке.

Чарли схватила солонку:

– На чердаке есть цепи для шин.

– Не нужно, все будет хорошо, – настаивал Томас.

Пейдж взглянула на него с беспокойством в глазах:

– Уверен, что стоит рисковать?

Усердно пережевывая жаркое, отец семейства лишь слегка пожал плечами.

И Пейдж тут же сменила тему, игнорируя безразличие мужа:

– Вы женаты?

– ...Мы?

Она кивнула.

– Нет. – Чарли едва сдерживала смех.

Пейдж снова кивнула, как бы говоря: “Чего и следовало ожидать”.

– Вы религиозны? – Теперь она смотрела прямо на меня.

– Что? Я? Нет. Не совсем. Точнее, раньше была.

– Я спрашиваю только потому, что заметила библию в гостиной.

– О, это… Подарок от моих родителей. Мы вместе ходили в церковь.

Натянуто улыбаясь, Пейдж воткнула вилку в кусок мяса и принялась пилить его ножом.

– А что насчет них?

– Кого? – Этот разговор все больше походил на допрос.

– Ваших родителей. Они все еще посещают церковь?

– Да.

– Конфессия?

– Лютеране.

– И они в курсе? – Глаза женщины метнулись от меня к Чарли и обратно.

– В курсе чего?

Пейдж взглянула на своих детей, будто от следующих слов их невинные души навсегда рисковали быть испорчены.

– Знают ли они о вас и вашей подруге и вашем… образе жизни?

– Знают. – Образе жизни?

– И они принимают это?

Это был очень, очень неловкий диалог, и я уже хотела ответить…

– А что насчет ваших? – Чарли, моя спасительница, снова вмешалась.

– …М-м? – Пейдж перевела на нее взгляд.

– Ваших родителей. Они знают о вашем образе жизни?

Пейдж нахмурила брови.

– Не понимаю, к чему вы клоните, – сказала она многозначительно.

– Пейдж, – прервал жену Томас. – Достаточно.

Мать долго сверлила взглядом Чарли, но и та не отводила взгляда. Пейдж сдалась первая и вернулась к еде.

Вся моя жизнь – поэма об избегании конфликтов. И я выдохнула с облегчением, когда Томас прервал разговор. Но Чарли, о, Чарли – нет. Она закусила удила, готовая к гребаной битве. Если бы меня не было за столом, она не замолчала бы, пока Мария Магдалина не зарыдала.

– Мне просто было любопытно, – пробормотала Пейдж.

Мощный порыв ветра ударил в окна. Огни замигали.

Томас обернулся через плечо.

– Надеюсь, электричество не пропадет. Когда я жил здесь, обрывы случались постоянно. – Бедняга изо всех сил старался сменить тему.

Остаток трапезы мы провели в томительном молчании.

***

Стол был убран. Кухня чиста.

Я наклонилась, подбрасывая растопку в камин. Снаружи бушевала метель, ветер швырял комья снега во всех направлениях.

Томас уже несколько раз спускался в подвал, но Дженни так и не было видно. Я все еще с трудом могла принять, почему он и Пейдж спокойно относились к этому. Хотя “спокойно” не то слово. Скорее, апатично.

– Ева? – Томас вошел в гостиную.

– Да?

– Вы не знаете, есть тут мотель поблизости?

– Хм, нет, если честно. Вряд ли здесь найдется что-то похожее.

В воздухе повисло ожидание, будто он хотел услышать от меня еще что-нибудь. И я продолжила.

– Ну… в худшем случае вы можете переночевать здесь. – И пожалела о своих словах в ту же минуту, как только они слетели с языка.

Но ведь их дочь все еще была где-то в доме. Что мне оставалось? Отправить их в метель, неизвестно куда, без ребенка?

– Вы уверены? Мы бы не хотели навязываться. Мы можем переночевать в траке. Вы так много сделали для нас.

– Нет… все в порядке.

– Что ж. Тогда спасибо вам, Ева. Уверен, что Дженни скоро появится, но, если вдруг все затянется… Это очень много значит для нас. Мы готовы вам все компенсировать.

– Все в порядке.

***

Естественно, Дженни так и не вышла. И примерно через час семейство наконец-то отправилось спать. Мальчики удалились в гостевую комнату наверху. Томас и Пейдж – в две соседние спальни. Они были женаты, но не спали в одной комнате. Упс. Мне почти стало жаль их.

Оставшись наедине, мы с Чарли сидели укутавшись в одно одеяло на диване в гостиной. Камин наполнял комнату мягким теплом. Чарли подхватила бутылку вина с кофейного столика, отметив молоток и кучку гнутых гвоздей.

– Вынула гвозди, – объяснила я.

– Над камином? – Она посмотрела на пустую стену.

– Да.

– Что-о? Я же собиралась повесить там наше распятие.

– Прекрати. – Я не смогла удержаться от улыбки.

Чарли откинулась на спинку дивана, вкручивая штопор в пробку.

– Ты немного на взводе сегодня. Что-то случилось? Ну, кроме наших новых соседей.

– Я просто… что-то в них не так.

– Соглашусь. Но разве не со всеми нами что-то не так?

Вино полилось в стакан.

– Знаю, просто…

– Мне нужны подробности.

– До того, как ты приехала, мы с Томасом были в подвале, искали девочку и…

Чарли поставила бутылку и теперь внимательно смотрела на меня. Раньше она любила повторять, что я слишком остро реагирую, но в последнее время активно работала над умением сопереживать и слушать. И эти усилия я очень ценила.

– Я была в винном погребе. Услышала шаги, а когда оглянулась, увидела отца… Томаса… он стоял в проеме. Спиной ко мне. Перекрывая выход. Я раза три окликнула его, но он так и не ответил… стоял и шептался с кем-то по имени Эбби. Так вроде бы звали его сестру? Но в коридоре никого не было. А потом он просто… очнулся.

– То есть он стоял в дверном проеме и шептал? Может быть, разговаривал с дочерью?

– Нет… ее зовут Дженни. Не знаю. – Я вздохнула, капитулируя. – Может, я просто снова остро реагирую? Что ты о них думаешь?

– О семейке?

– Да.

Чарли щедро отхлебнула вина:

– Для меня, если отбросить фанатичность, – она протянула мне бокал вина, – они выглядят вполне непримечательными. По крайней мере, не думаю, что они собираются убить нас во сне.

Когда она наклонилась, я заметила, как у нее на шее что-то блеснуло. Что-то, чего до этого там не было. Я пригляделась. Новая подвеска: тонкая серебряная цепочка с овальным медальоном.

– Что это?

– Подвеска.

Я закатила глаза. Чарли, развернувшись ко мне, раскрыла медальон и подняла повыше.

Фотография внутри. Моя фотография. Размытое фото, где я прячу лицо за поднятой рукой. Я сразу вспомнила этот момент.

Когда мы только начали встречаться, Чарли все шутила, что количество моих фото уходит в минус. Я стеснялась камеры. И все еще стесняюсь. И однажды Чарли с 35-миллиметровым "Пентаксом" в руках подкралась ко мне сзади, но я в последнюю минуту заметила ее и закрыла лицо рукой. Почти получилось.

Чарли защелкнула медальон.

– Единственное существующее фото Евы Палмер.

– Где ты его взяла?

– Сегодня в городе. Немного сопливо, да?

– Нет… Я думаю, это мило.

Чарли никогда не была особо сентиментальной, но я та еще размазня. Так что медальон оказался очень приятным сюрпризом.

Наши глаза встретились, мы долго не отрывали друг от друга взгляда, а потом…

…Томас вошел в гостиную. Пошатываясь и протирая глаза. Посмотрел вниз и застыл, увидев нас. Удивленный.

– Привет, – сказала Чарли.

– …не возражаете, если я присяду?

– Располагайтесь, – смягчилась я.

Зевая во весь рот, он добрел до кресла у камина и тяжело опустился в него, сонно оглядывая комнату. Мерцающие тени плясали у него на лице. Глаза наполнялись воспоминаниями.

Долгое тягостное молчание повисло между нами. И он наконец заговорил.

– Мои родители… нас заставляли стоять вон в том углу. – Томас указал на другой конец комнаты. – Называли его тихим уголком. – Посмеиваясь, он откинулся на спинку кресла. Заметил на столике бутылку вина… – Можно?

– Дерзай, – отозвалась Чарли.

Наклонившись вперед, он схватил мой стакан и щедро плеснул вина. Вот тебе и “мы не пьем”.

– Проблемы со сном?

Бутылка стукнула о столешницу. Томас кивнул и сделал глоток.

– Ваша девочка скоро выйдет, – заверила его Чарли.

Он снова кивнул, отстраненно.

– Они даже не наши. – Теперь глаза Томаса были прикованы к огню. – Дети бездельника-шурина моей жены. Мы их усыновили.

Неловкое молчание.

– Это… вы молодцы. – Осторожно вставила я.

– Ну, меня никто особо и не спрашивал. – Он пожал плечами, отпил еще вина и отвернулся от огня. – Простите за комментарии жены за столом. – Мрачная улыбка вползла на его лицо. – Я никогда не был так одержим личной жизнью других людей. И почти уверен, что у Иисуса есть поводы для беспокойства поважнее.

Мы с Чарли кивнули, благодаря его за усилия. Как минимум, было видно, что он хотел как лучше.

Залпом проглотив остатки вина, он поставил бокал на стол.

– В любом случае, я зря вас побеспокоил. – Томас уже начал вставать…

– …Раньше этим вечером, – начала я, – вы хотели что-то мне сказать.

Мужчина озадаченно уставился на меня.

– Прежде, чем ваша дочь начала “игру”, вы спросили, не замечала ли я что-нибудь…

– О. – Осознание осветило его лицо. – Это просто глупость. – Он махнул рукой. – Не обращайте внимания.

Томас развернулся, собираясь уйти…

– …Погодите, – вклинилась Чарли, – теперь и мне интересно.

Он вздохнул:

– Просто… Странные вещи происходили здесь, когда я был ребенком. Вот и все.

– Какие странные вещи? – Чарли никогда не верила в привидения, но обожала страшные истории. Как и я.

– Ну, я… Не думаю, что здесь водятся привидения, – Томас сделал паузу, раздумывая, стоит ли продолжать. Снова сел. Глубоко вздохнул. – Мы жили здесь уже где-то три года, когда моя сестра начала верить, что дом… менялся. Она просыпалась и не узнавала собственную комнату. Говорила странные вещи, что стены другого цвета, например. Что мебель сдвигалась со своих мест… Но только она могла видеть это. Для всех остальных, включая и меня, этот дом был ровно таким же, как и всегда. – Он сделал паузу, потирая костяшками квадратный подбородок. – Мама и папа говорили ей, что это просто кошмары, бред, но потом… она начала забывать лица. Люди, которых она знала всю жизнь, вдруг стали чужими. – Томас вздохнул с сожалением. – Родители никогда не водили ее к врачам – они в такое не верили. Только в молитву. Мы пытались лечить ее полгода или около того, а потом она просто… исчезла.

Томас замолчал на время. Его глаза метались туда-сюда по дальней стене.

– Однажды зимой она просто исчезла посреди ночи. Полиция искала ее три дня. И не нашла никаких следов. – Он снова покачал головой. – Но где-то через неделю появился свидетель. Он сказал, что видел в ту ночь молодую девушку у реки, стоявшую на мосту Кеттл. Полиция решила, что она просто спрыгнула. Дело закрыто, верно? Родители приняли это, но я просто… – Он нахмурился, тщательно выбирая слова. – Это прозвучит странно, но я все задаюсь вопросом, была ли она когда-нибудь вообще….

Снова повисла тишина.

– Несмотря на все поиски, команды водолазов так ничего и не нашли, и я просто… – Томас снова замолчал, а затем посмотрел на нас: – Вот и все. – закончил он с мрачной окончательностью, глазами извиняясь за невеселый рассказ.

– Мне очень жаль. – Чарли отозвалась первой.

Он слегка пожал плечами и отвернулся к огню.

– Я думал, что вернувшись сюда смогу почувствовать завершенность, но… – Томас замолчал. Приглушенный вой ветра, скрипы и стоны старого дома заполнили тишину.

Я не знала, что сказать.

Томас поднял глаза на пустую стену над каминной полкой. Его лицо слегка дернулось.

– …В любом случае, я должен вернуться в комнату. – Он поднялся. – Спокойной ночи.

– …Спокойной ночи.

Он вышел из гостиной и поднялся наверх.

Чарли выждала, когда мужчина точно уйдет:

– Какого хрена это было?

И правда.

***

Вскоре после и мы отправились в постель. Чарли хватило и пяти минут, но после истории Томаса я долго лежала без сна, уставившись в оштукатуренный потолок. Зачем он привел сюда семью, учитывая то, что здесь происходило? Как он мог спать, когда его дочь бродила неизвестно где? Эти вопросы не шли у меня из головы. Но наконец, через пару часов, я все же провалилась в сон.

***

Лязг вдалеке разбудил меня.

Я села. Прислушалась. Тиканье часов. Дыхание Чарли. Ладно, все хорошо. Я встала с дивана, вытянула руки и яростно потрясла ладонями. Наверное, история отца задела меня за живое.

Как бы то ни было, мне нужен был стакан воды.

***

Потягивая тепловатую воду из-под крана внизу на кухне, я все размышляла о сюрреалистичности происходящего. Когда глупая девчонка наконец появится?

На той стороне гостиной дверь в подвала зияла черным пустым проемом. Открыта. Может быть, она наконец-то сдалась?

Я поставила высокий стакан, подошла к подвалу и посмотрела вниз с верхней ступеньки. Непроглядная тьма. Нет, спасибо. Я уже собиралась закрыть дверь…

…маленький силуэт проявился во тьме у подножия лестницы. Неподвижный. Размером с ребенка. Окутанная тенями пропавшая Дженни.

Присев на корточки, чтобы казаться менее угрожающей, будто выманиваю приблудного кота, я позвала почти шепотом:

– Привет, Дженни… Твои родители очень волнуются. Как думаешь, может, сейчас самое время вернуться наверх?

Она наклонила голову, но осталась стоять как статуя. Теперь я видела огоньки в ее глазах – маленькие пятнышки отраженного лунного света. Молчание длилось и длилось, пока…Пока я кое-что не поняла.

Она не моргала.

Прошло уже десять… а может, и двадцать секунд, а они ни разу не моргнула. Ни разу. Какого черта?

А затем… словно уловив момент осознания, фигура медленно начала распрямляться. Нет, это был не ребенок. Оно просто сидело, скрючившись. Но теперь, стоя в полный рост у подножия лестницы, человек в моем подвале был под два метра ростом.

Одним стремительным движением я вскочила и захлопнула дверь. И бегом побежала наверх в спальню.

Нет, блядь, спасибо.

***

– Чарли. – Я тряхнула ее за плечо. – Проснись!

– Что? – сонно пробормотала она.

– В подвале кто-то есть.

Чарли сонно моргнула.

– Ну да, ребенок.

– Нет. Взрослый.

– С чего ты взяла? – Она покачала головой и неохотно села в кровати.

– Видела. На лестнице. Оно было большим.

Чарли вздохнула. Я понимала: она хотела бы мне поверить, но просто устала. В ее защиту скажу, что я частенько ужасно волновалась о вещах, которые на поверку оказывались пустяками.

– Было темно? – Чарли пыталась казаться терпеливой. Тщетно.

– Да, но…

– …Ева. Я устала и все еще немного пьяна. Мы можем поговорить об этом утром?

– Чарли, я знаю, что видела.

– Знаю. Я верю тебе, но недостаточно, чтобы идти осматривать подвал в три ночи.

– Я… – Я не хотела просто забывать об этом, но терпение Чарли было на исходе. Она едва соображала. – Ладно… – отступила я. Может, она права. Может, это была лишь игра света. Может, моя паранойя снова взяла надо мной верх, но…

Чарли легла обратно и снова задремала. Я села рядом, не спуская глаз с приоткрытой двери…

А потом наконец заснула.

***

Теплый солнечный луч пробился сквозь шторы, лаская мое лицо. Я открыла глаза. Чарли рядом не было.

Потянувшись, я выползла из кровати, зевая. Странности вчерашнего дня казались незначительными в ярком свете утра. Будто тающие воспоминания о ночном кошмаре.

В коридоре воздух был пропитан манящими ароматами: яичница, кофе, бекон. Единственное, что Чарли умела готовить.

***

Я спустилась вниз и побрела на кухню, но моей девушки нигде не было видно. Зато у плиты стоял Томас, напевая веселую мелодию, и поджаривал яичницу. Все семейство, кроме пропавшего ребенка, расположилось за обеденным столом. В растерянности я остановилась на пороге.

Томас поприветствовал меня улыбкой:

– Доброе утро, Ева! Какую яичницу предпочитаешь?

– Где Чарли?

– Кто?

– Моя девушка.

– А. Она сказала, что вроде бы хочет забрать генератор из города. Для подвала.

Я не удержалась от скептического выражения. Молча уйти и ничего мне не сказать? Совсем не в духе Чарли.

– Она не хотела тебя будить, – продолжил Томас. – Все в порядке?

– Да… нормально, – ответила я.

Но на деле во мне бурлила тревога. Отступив за угол, я вытащила телефон. Надо ей позвонить. Разблокировала экран…

Никакой реакции.

Я снова вдавила кнопку включения. И снова никакой реакции. Аккумулятор разрядился? Вернувшись в спальню, я подключила телефон к кабелю. Никакой реакции. Продула зарядное гнездо... Нет. Сброс к заводским настройкам… Нет. Но я определенно заряжала телефон ночью! Неужели Чарли отключила его и поставила свой? Возможно…

Как бы то ни было, я оставила телефон на зарядке на случай, если он все же решит заработать снова. И спустилась вниз.

Томас уже присоединился к жене и детям за столом.

– Можно одолжить ваш телефон?

С полным ртом яичницы он взглянул на меня. Сглотнул. И ответил:

– У меня нет телефона.

Недоуменно моргнув, я обратилась к Пейдж:

– А ваш?

Она только покачала головой.

– У нас нет телефонов.

Современная семья из пяти человек и ни одного телефона. Пожалуй, из всех странностей последних дней это поражало больше всего. Что здесь происходит? Расстроенная и сбитая с толку, я побрела в прихожую. Придется позвонить от соседей.

И на полпути через гостиную вдруг затормозила…

…над камином, ровно в том месте, откуда вчера я вытаскивала гвозди, висела картина. Незнакомая картина. Большое полотно, изображающее кромку деревьев – узкая полоска луга перед темной зеленой стеной леса. Смутно знакомый пейзаж. Картина выглядела старой, почти угрожающей…

Я бросила взгляд на кофейный столик. Молоток исчез. Неужели Чарли решила так надо мной подшутить? Может быть, но… это было слишком даже для нее.

С упавшим сердцем я добралась до входной двери. Нужно звонить Чарли. Сейчас же.

Я накинула пальто и вышла из дома. И на пути к подъездной дорожке наступила каблуком сапога на что-то с жалобным хрустом. Подняла ногу, чтобы посмотреть… В снегу блеснул маленький яркий овал…

Медальон Чарли.

~

Оригинал (с) Polterkites

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Люди на моем пороге выглядели вполне нормально.

Вполне нормально для семьи из ситкома в стиле 1950-х годов. Высокий красивый отец семейства. Миниатюрная блондинка-жена. Позади трое голубоглазых детишек выстроились в ряд по росту: девочка и два мальчика. Типичная семья из тех, что приходят в церковь пораньше, чтобы занять первый ряд.

– Здравствуйте, мисс, – начал отец, – прошу прощения, что беспокоим вас так поздно.

– Эм… чем могу вам помочь?

– Я вырос в этом доме.

– О. Здорово.

Он прочистил горло.

– Не возражаете, если мы проведем детям небольшую экскурсию?

– Типа… внутри дома?

Он кивнул.

– Да, покажем им, где вырос их отец. Если это вас не затруднит.

– О, я… я не уверена. Моя девушка вот-вот вернется домой и…

Мать поморщилась при слове “девушка”, будто я плюнула ей в лицо. Я притворилась, что не заметила этого.

– Это займет всего десять, максимум пятнадцать минут, – улыбнулся отец.

– Ну, я… просто… мы все еще в процессе переезда, и здесь небольшой беспорядок и…

– Не слова больше! – Он поднял руки, капитулируя, и отступил назад. – Это была спонтанная идея, и… спасибо вам, в любом случае.

На лицах детей синхронно всплыло выражение легкого разочарования.

– В следующий раз мы предупредим вас заранее. Может быть, снова будем в этих местах через год-другой.

Семейство развернулось и отправилось обратно к машине по заснеженной подъездной дорожке. И вот тогда, наблюдая за их удаляющимися спинами, мое внутреннее, пытающееся угодить всем и сразу “я” пошло в атаку. Как по свистку.

– Постойте! Пятнадцать минут, да?

Отец оглянулся через плечо:

– Максимум.

***

Мы с Чарли только что переехали.

Урвали двухэтажный дом в конце тихой улицы в пригороде по убийственной цене. А вокруг холмы и старый лес. “Дом мечты для Барби в готическом стиле”, – пошутила Чарли. Его нужно было привести в порядок, но этим мы и занимались: ремонтировали старые дома, продавали их и двигались дальше. Прибыльное дело, если все сделать правильно.

Здесь нам повезло и с соседями. Молодая супружеская пара из дома напротив – Харприт и Мигель – даже пригласили нас собраться на следующей неделе на вечер настольных игр. Настоящий вечер игр. Две супружеские пары, играющие в настолки, – разве не так выглядит мечта об идеальной жизни в пригороде? Мы с Чарли, конечно, еще не были женаты, но уже говорили об этом. И по какой-то странной причине, этот дом делал наши планы будто чуть более реалистичными.

Как бы то ни было, в тот пятничный вечер я была дома одна, когда мучительно идеальная семья появилась на нашем пороге.

***

Я шла за ними по коридору второго этажа.

– Раньше эта комната была выкрашена в синий, – говорил отец, указывая на гостевую комнату с зелеными стенами. Он шагнул вперед, и вся семья послушно последовала за ним. – Эта комната, – он толкнул приоткрытую дверь, – раньше была библиотекой.

А теперь здесь просто кладовка. Точнее, была кладовка, пока мы не придумали, что с ней сделать.

И мужчина так и продолжил шагать по моему коридору, то и дело выдавая очередной краткий обыденный комментарий. А потом остановился как вкопанный, будто вспомнив что-то… обернулся… и озадаченно уставился на стену.

– А куда делся кухонный лифт?

– Что?

Он положил ладонь на стену:

– Раньше здесь была шахта кухонного лифта.

– Я… я не знаю.

Отец скользнул рукой вниз по стене, пока что-то не нащупал. Наклонился вперед. Прищурился. Под обоями обнаружился небольшой квадратный выступ… Ручка?

– Хм. – Он отступил назад. – Похоже, кто-то его закрыл. Здесь раньше был кухонный лифт, – продолжил он, обращаясь к детям. – Он спускался до самого подвала.

Дети уставились на него в замешательстве.

– Он был похож на маленький лифт. Мы использовали его, чтобы спускать белье в прачечную.

Дети кивнули.

Мать взглянула на наручные часы, а затем скрестила руки на груди. Вся поза демонстрировала нетерпение.

Отец двинулся дальше, уводя семейство вглубь моего дома. Остановился у закрытой двери последней комнаты на этаже. Протянул руку. Замер.

– Раньше здесь жила ваша тетя Эбигейл, – тихо сказал он, изучая дверь, будто печальную картину. Странное напряжение повисло в воздухе.

Я вдруг поняла, что им нужно побыть наедине. Кашлянула.

– Продолжайте осматриваться, не стесняйтесь. Я буду внизу, если вам что-то понадобится.

Отец оглянулся на меня и благодарно улыбнулся.

***

Я стояла на первом этаже у камина с молотком в руке. Вытаскивала ржавые гвозди из стены. Судя по прямоугольникам на выцветших обоях, раньше здесь висело несколько небольших картин. Только почему-то висели они криво, все сдвинуты слишком далеко вправо. Стоило мне выдернуть последний гвоздь, за моей спиной семейство вошло в гостиную.

Отец направился к двери в подвал.

– Здесь ваши бабушка и дедушка измеряли наш рост. – Он провел рукой по гладкой белой дверной раме. – Сейчас все закрашено.

Потянулся к ручке. Заперто. Отец обернулся ко мне, уже было открыл рот, собираясь заговорить…

…на кухне запищал таймер духовки.

– Секундочку. – Я опустила молоток и пошла выключать духовку.

Отец подмигнул мне:

– Можно нам спуститься в подвал? – Он все еще держался за ручку двери.

– Да… нет. – Я покачала головой. – Извините, там ремонт. Повсюду валяются инструменты, там небезопасно. – Открыв духовку, я вытащила дымящееся жаркое.

– Мы будем осторожны.

– И света там тоже нет. – Я поставила жаркое на стол.

– Не работает освещение?

– Еще нет.

На короткое, едва уловимое мгновение его лицо дернулось. А затем, улыбнувшись во весь рот, он отпустил ручку.

– Хорошо, не страшно.

Я еще ни разу не спускалась туда, но, по словам Чарли, подвал был “дерьмовым”. Слепленное из разных кусков архитектурное чудовище Франкенштейна, больше похожее на лабиринт с кучей помещений, пристроенных в беспорядке за последние десятилетия. Согласно местной легенде, архитектор дома был слегка эксцентричным (мягко говоря).

– Ладно, банда, пойдем отсюда, – сказал отец. – Не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством. – Жестом он пригласил семейство проследовать в прихожую. А как только они вышли, побрел обратно ко мне на кухню.

– Еще раз спасибо, что позволили нам осмотреться. Это много значило для детей.

– Без проблем. – Не похоже, чтобы это хоть что-то значило для детей, но я оставила мысли при себе.

Притормозив на краю кухни, он оглянулся на семейство, будто желая убедиться, что они достаточно далеко, чтобы ничего не слышать. И, удовлетворенный результатом, с любопытством повернулся ко мне:

– Это… это немного странный вопрос, но вы когда-нибудь замечали что-нибудь… –

Шум в прихожей прервал его. – Извините. – Он отправился на разведку.

Заинтригованная, я последовала за ним.

У входной двери двое мальчишек спорили, не обращая внимания на пытающуюся успокоить их мать.

– Где Дженни?.. – спросил отец.

Нет ответа. Мальчишки продолжали спорить.

– Где Дженни? – прогремел он, и внезапная властность в голосе мужчины поразила меня.

Мгновенно повисла тишина. Дженни нигде не было видно.

– Она только что была здесь, – сказала мать.

– Дженни? – позвал отец. Тишина. Он вздохнул, потирая виски, и повернулся ко мне. – Я… Простите. Дженни, наша младшенькая, любит прятаться.

– Прятаться?

– Ну, знаете, спонтанные прятки. Мы пытались это как-то скорректировать, но…

– …Дженни? – звала мать на фоне.

– Мы найдем ее, достаточно легко, я думаю, – продолжил отец. – Боже, как неловко. – покачал он головой, краснея.

– Нет… нет, все в порядке.

Он моментально отвернулся.

– Дженни?! Выходи сейчас же. – Скрываемое раздражение в его голосе все же прорывалось на поверхность.

Пока семейство обыскивало дом, я выглянула в окно. Пошел снег. Пока легкий. Где Чарли? Она уж полчаса как должна быть дома. Я достала телефон… два пропущенных. Оба от нее. Ну конечно. Я перезвонила… Три гудка… Голосовая почта.

– Чарли, привет. Телефон был выключен. Перезвони мне, когда… – …Свист сверху. Один из мальчиков что-то нашел. – Перезвони мне, когда сможешь. Езжай осторожно.

Я убрала телефон и поспешила наверх.

Семейство стояло сбившись в кучу посреди коридора. Лицом к стене. Шагнув вперед, я выглянула из-за плеча матери… Лоскут обоев был оторван. Висел на стене, как бледный язык. Ржавая металлическая дверь кухонного лифта чуть приоткрыта. А вот самого лифта не было. Твою мать. Это могло означать только одно.

Дженни пряталась в подвале.

***

С фонариками в руках мы с отцом спускались по темной лестнице. Вот вам и “нельзя входить в подвал”.

Остальное семейство настороженно толпилось в проеме за нами.

У подножия лестницы отец огляделся и фыркнул. Свет его фонарика скользил по шатким полкам, старым балкам и тенетам паутины. Здесь, внизу, он казался встревоженным, почти нервным, будто это место навевало плохие воспоминания.

– Вы хорошо ориентируетесь в подвале? – спросил он.

– Не особо. Чарли лучше знает, где тут что.

– Чарли?

– Моя девушка.

– Ах да. Мне кажется, я не расслышал ваше имя, кстати говоря.

– Ева.

– Отличное имя. Меня зовут Томас. А мою жену Пейдж. А детей можете звать просто “головная боль один, два и три”. – Он лукаво взглянул на меня, явно ожидая смеха. Я выдавила вежливый смешок.

Присев на корточки, Томас посветил на пол.

– Она сейчас, наверное, в режиме “черта-с-два-найдешь”. Давайте разделимся. Так сможем охватить больше помещений.

Я скептически нахмурилась.

– Главное, ведите себя тихо. – Томас оттолкнулся рукой от колена, поднимаясь. – Если увидите Дженни, попытайтесь схватить ее, иначе она просто убежит и спрячется где-нибудь еще. Она очень быстрая. – По напряжению в его голосе стало ясно, что он уже слишком много раз делал это.

– Вы уверены? Схватить девочку?

– Все нормально. Это часть игры. – Томас посмотрел направо: – Я пойду туда. Вы не против пойти в ту сторону? – Он кивнул налево.

– Конечно, – ответила я, все еще до конца не уверенная в его плане. Томас повернулся и исчез за углом.

А я двинулась налево. В пустой, длинный коридор. Жуткий коридор. Через силу поплелась вперед. Вот отстой.

А Чарли была права. Этот подвал и правда дерьмовый. Куча укромных уголков, комнатушек и карманов.

Я завернула за очередной угол, фонарик осветил комнату, похожую на гараж. Почти пустую, за исключением ряда металлических стеллажей. И вешалки для одежды в самом дальнем углу. Рядом с дюжиной пустых рамок для фотографий на стене. Холодный сквозняк обдал меня с головы до пят. Дрожа, я шагнула вперед…

…глухой стук по бетонному полу. До смерти испуганная, я повернулась посмотреть… жестяная банка. Гребаная жестяная банка катилась из другого конца комнаты, щедро посыпая пол россыпью ржавых гвоздей и шурупов. Ну отлично. Теперь этот глупый детеныш наступит в темноте на гвоздь, получит столбняк, и ее родители подадут на нас в суд.

Я подошла, положила фонарик на пол и начала сгребать гвозди обратно в банку. И пока делала это, тихо ругаясь под нос, фонарик покатился. Черт бы побрал неровные полы! Я выставила ногу, чтобы придержать его…

…что-то мелькнуло в луче света, привлекая мое внимание. Точнее сотни чего-то.

Муравьи.

Вереница черных муравьев маршировала вдоль дальней стены. Ну, прекрасно. Добавим борьбу с вредителями в список непредвиденных расходов. Расстроенная, я подхватила фонарик и поплелась к месту бедствия. Муравьи заворачивали за угол, глубже в подвал. И все как один маршировали в одном направлении.

Это вообще нормально для муравьев? Разве они обычно не бегут в обе стороны? Смутные факты из документального фильма по Nat Geo промелькнули у меня в голове. Пожав плечами, я пошла по следу. За углом оказался еще один длинный коридор. Совершенно непривлекательный длинный коридор. Река муравьев настойчиво текла в темноту. Я почти слышала, как их маленькие ножки постукивают по бетону. Куда они так спешат?

Подгоняемая любопытством, я поползла вперед. И где-то на середине коридора увидела, что дорожка муравьев резко сворачивает. В самодельный винный погреб. Я вошла внутрь.

Каменный пол. Сводчатые потолки. Старинные балки. Пустые стеллажи для бочек. Все в этой комнате было окутано почти средневековым духом. Муравьи текли по прямой к самой дальней стене и там исчезали из виду.

Я подошла и присела на корточки. Вредители убегали в трещину в нижней части стены. Что там, на другой стороне? Подняв фонарик я…

…два быстрых шага по бетону.

Я резко обернулась. Примерно в шести метрах у входа в погреб стоял отец. Спиной ко мне. Странно вытянувшись. Руки плотно прижаты к бокам. Фонарик светит в пол. Неподвижный.

– Эй?.. – позвала я.

Нет ответа.

Я встала и огляделась. Всего один выход. И он закрыл его для меня.

– Томас?..

Тишина.

Его же зовут Томас, верно? Откашлявшись, я шагнула вперед, чувствуя, как страх растет в животе. Уже собиралась снова позвать его…

– Что ты делаешь здесь, Эбби? Мы повсюду искали тебя… – Тихий шепот. Он говорил с пустым коридором.

– Томас?

Нет ответа. Он просто стоял неподвижно и продолжал бормотать, разговаривая с пустотой:

– Я не знаю, как долго мы еще сможем делать это. Я думал, ты согласна.

Я подошла ближе, осторожно протянула руку и коснулась плеча мужчины…

– …БОЖЕ МОЙ! – Томас резко обернулся, схватившись за грудь. – Вы… вы подкрались так тихо… – Он едва переводил дыхание.

– Я…

Взяв себя в руки он усмехнулся:

– Чуть не довели меня до сердечного приступа.

– Я звала вас раза три… с кем вы разговаривали?

– Что? – Он уставился на меня в явном недоумении.

– Вы бормотали шепотом.

Томас только пожал плечами.

Встревоженная, я оглянулась через плечо. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как последний муравей проскальзывает в щель.

– Как успехи?

Я покачала головой, обернувшись.

– У меня так же. Мельком увидел ее, но я же говорил, она быстрая. В любом случае, давайте подниматься. Дженни скоро испугается темного подвала и поднимет белый флаг.

Я согласно кивнула.

Единственное, чего я сейчас хотела, – убраться из чертового подвала.

~

Оригинал (с) Polterkites

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

И мне кажется, он хочет запугать меня до смерти.

Все началось со стакана воды. Каждое утро я просыпаюсь, вылезаю из постели, спускаюсь вниз, наливаю в высокий стакан воды из-под крана и выпиваю ее. Но в тот раз вода пошла не в то горло. Я начал кашлять. Брызгать слюной. Почти задохнулся. Поставил стакан на столешницу, отвернулся, скрючившись, и отчаянно колотил себя в грудь, пока кашель не прекратился. А когда обернулся, стакана уже не было. Я замер. Неподвижный. Только глаза метались взад-вперед.

Воздух колыхнулся. Едва уловимый ветерок, будто что-то пролетело мимо меня с невероятной скоростью. Я отшатнулся от столешницы… и наткнулся на что-то пяткой. Резко обернулся. Это чертов стакан! Я наткнулся на чертов стакан, и тот опрокинулся с глухим стуком. Пустой. Ничего не понимая, я присел на корточки, поднял его и внимательно рассмотрел. Вертел в руках, будто какой-то странный инопланетный артефакт. Что сейчас произошло?

Я позвонил сестре, чтобы рассказать, что случилось. Она только рассмеялась. Этому есть разумное объяснение, вот что она мне сказала. “Может, к тебе заходил Дэш из “Суперсемейки”? “Совпадение? Не думаю!” – Она просто меня дразнила. А я смеялся вместе с ней. Может, она и права. Возможно, этому есть разумное объяснение. Может быть, в приступе кашля я уронил стакан на пол, и он неведомым образом приземлился вертикально. В конце концов, случается и не такое.

Но, конечно, на этом все не закончилось. Маленькие незначительные происшествия, почти как это, стали обычным делом в моем доме. И каждое следующее событие было все сложнее объяснить. Будто вокруг меня возводились леса сверхъестественного безумия. Но я все еще отмахивался от беспокойства, все еще придумывал рациональные объяснения…

До тех пор, пока не произошел инцидент с “тропой стаканов”.

***

2:58 во вторник. Я резко просыпаюсь и сажусь в кровати. Яркий свет обжигает расширенные зрачки. Свет включен. Неизвестно почему, но все лампы горят. Может, произошел скачок напряжения? Я вылезаю из кровати, делаю пару шагов и замираю. Замираю потому, что дверь спальни открыта. Но не в этом основная причина. Что меня поражает – это полупустой стакан с водой, стоящий посреди коридора напротив двери. И поражает он меня по нескольким причинам. Главная из них: я его туда не ставил.

Я крадусь в коридор. Как назло, пол сегодня скрипит, как в последний раз. Присаживаюсь на корточки, поднимаю стакан…

Отпечатки пальцев. На запотевшем стекле проступают десятки и десятки отпечатков. Я отшатываюсь, ослабевшие пальцы выпускают стакан. Он падает, вода лужей растекается по ковру. Я оглядываюсь. Нарастающее беспокойство заставляет все волоски на теле встать дыбом. Отталкиваюсь, собираясь встать…

…еще один стакан. Полупустой. Стоит на верхней ступени лестницы. Иду к нему… Ниже по лестнице еще один. На полпути вниз. Кто-то выстроил мне тропу из полупустых стаканов. Может быть, нужно позвонить в полицию? Я машинально тянусь к карману за телефоном, но там пусто. А ведь я всегда держу телефон в кармане, даже когда сплю (не спрашивайте). Но теперь его нет… Телефона нет, и кто-то прячется в моем доме. Я оглядываюсь через плечо в сторону спальни, дальше по коридору. Может, телефон выпал, когда я присел? Или остался в постели? Или сегодня лежит на прикроватном столике? Я уже собираюсь идти искать, когда вдруг…

Внизу. Что-то с знакомым жужжанием падает на деревянный пол. Быстрый ритм, раз-два-три, раз-два-три. Шаблон вибрации, который я выбрал для сигнала об уведомлениях. Каким-то образом мой телефон оказался внизу. Обреченно я возвращаюсь обратно к лестнице. Делаю глубокий вдох. И шагаю вниз.

Мой телефон лежит на кухонном полу. Кружится на месте с жужжанием. Я подхожу, подбираю его и включаю экран. Вот теперь точно нужно звонить в полицию. Но я снова застываю. В этот раз потому, что вижу уведомление: “Новое фото сохранено в облаке”. Ничего не понимаю. Но нажимаю на уведомление…

Черт. Воздух будто выбивает из легких. На этой фотографии я. Крепко сплю. Снимок сделан в 2:57 утра, за минуту до того, как я проснулся. Тошнотворная волна страха прокатывается по мне, все нарастая. Это слишком. Стаканы, включенный свет, телепортирующийся телефон.. а теперь еще и это… я на фото. На фото, которое сделал кто-то другой. Пока я спал.

Я набираю 911.

– 911, где вы находитесь? – отвечает успокаивающий, почти безмятежный голос.

Называю адрес.

– Что у вас случилось?

– В моем доме кто-то есть…

– Вы в комнате?

– Что?

– Пожалуйста, пройдите в безопасную комнату и заприте дверь.

Я пулей лечу в ближайшую уборную, захлопываю дверь и запираюсь. Может, следовало наоборот выбежать на улицу, но… что если меня там ждут?

– Итак, сэр, вы в безопасности? – спрашивает голос на том конце провода.

– Я… я…

Где-то наверху хлопает дверь.

– Он наверху…

– Помощь уже едет. Сосредоточьтесь на дыхании. Вдох.

Я вдыхаю.

– Выдох.

Выдыхаю.

– Вдох.

Наверху распахивается и с грохотом захлопывается следующая дверь. Вторженец обыскивает комнату за комнатой.

– Сэр? Вы здесь?..

– Д-да… – шепчу я. Двери хлопают все ближе и ближе. Одна комната, другая… Вот грохочет последняя дверь наверху, и тут же мгновенно распахивается какая-то дверь на первом этаже. Их что, несколько? Либо их несколько, либо этот человек сверхъестественно быстр.

– Сэр?

– Он… он…

– Сэр… вы все еще в ванной?

…в ванной? Откуда ей знать, что я прячусь в ванной? Я же не говорил, что прячусь в ванной…

– Сэр… вы здесь?

Боже, этот голос. Она снова спрашивает, но не по телефону. Голос идет из-за двери. Я слышу голос оператора 911 внутри собственного дома. Вторженец говорил со мной по телефону. Вторженец каким-то образом притворялся оператором 911. Это они со мной разговаривали!

Дверная ручка дергается.

– Сэр, пожалуйста, откройте дверь, – говорит оператор.

Телефон падает из моих рук. Я хватаю ручку и тяну на себя изо всех сил.

– Сэр, пожалуйста, откройте дверь…

И не подумаю.

– Сэр, откройте дверь. Откройте дверь, откройте дверь, откройте дверь… – Она повторяет как заезженная пластинка. Как будто текст записан. И без конца дергает ручку, пытаясь войти.

Свет гаснет. И включается вновь. Выключается и включается. Выключается и включается. Быстрая смена света и тьмы. И еще быстрее. Быстрее. Быстрее.

– Сэр, мы не сможем вам помочь, если вы не откроете дверь. – Она теперь почти смеется. – Сэр? Вы здесь? Сэр?..

Внезапно за углом с грохотом распахивается входная дверь…

– ПОЛИЦИЯ! – гремит глухой баритон.

Тишина.

– Полиция?

Я молчу. Нет, ты меня не проведешь. С чем бы я не имел дело, оно явно не собирается играть по правилам нашей реальности. А я не собираюсь поддаваться на уловки. Я молчу. Цепляюсь руками за дверную ручку и не шевелюсь.

– Прием? – Снова глубокий голос, затем треск рации. – Я не получаю ответа, запрашиваю подкрепление.

***

Я провел в ванной больше часа, пока меня не нашли. Настоящая полиция, я имею в виду. Я был слегка не в себе. Все пытался им объяснить, что произошло, но звучало бредово. Говорил о женщине в телефоне, о стаканах на полу…

Меня отправили на психологическую экспертизу. Выписали через пару дней. Конечно, никто мне не поверил. Даже когда я показал фото, на котором сплю, не поверили.

– Этому должно быть разумное объяснение. – Все это говорили.

– Быть может, у тебя случился нервный срыв? – пыталась подбодрить меня сестра.

Как только месяц подошел к концу, я съехал. После такого кошмара я ни за что не стал бы торчать в том доме. И сейчас понимаю, что нужно было убираться оттуда еще быстрее.

Теперь я живу на севере штата. Дом крохотный, зато меньше мест, где могут спрятаться злоумышленники. У меня повсюду расставлены камеры, так что, если кто-то решит вломиться ко мне еще раз, я хотя бы смогу это подтвердить. Камеры можно просматривать прямо с телефона, и даже с работы я проверяю, все ли в порядке. Называйте меня трусом, пусть так. Но я не дурак.

Так или иначе, прошел уже не один спокойный месяц с той ужасной ночи. На самом деле, до сегодняшнего дня не случалось вообще ничего примечательного. Я даже начал задумываться, быть может, сестра была права. Может быть, я и правда слегка сошел с ума…

Но теперь… Я лежу в своей кровати и пишу это на телефоне. Я буквально не могу пошевелиться. Парализован страхом. Набирать этот текст – вот и все, на что я способен, что хоть немного успокаивает меня. Я парализован страхом из-за того, что случилось час и двадцать три минуты назад, если быть точным. Я поздно вернулся с работы. Поздно вернулся и сразу забрался в постель. Первая ошибка. Я нарушил ритуал. Ежедневный ритуал: проверка всех камер прежде, чем войти в дом. Проверка, не было ли зафиксировано движение в течении дня. Но я так устал. Было поздно, и я просто хотел лечь. Я проверю камеры в постели, подумал я тогда. Я просто проверю камеры в постели…

И, конечно же, именно сегодня кое-что произошло. Что же случилось, спросите вы? Думаю, вы уже догадались. Но я расскажу.

Девять часов двадцать три минуты назад камера в спальне зафиксировала движение. И я увидел это на записи всего двадцать минут назад. На тех кадрах я бродил по спальне, собирался на работу и уходил. Я вздохнул с облегчением, увидев это. Конечно, это всего лишь я. Чудик, что ты себе напридумывал? Это лишь ты. Ты проспал, опоздал на работу, и камера засекла тебя…

Но потом… тридцать секунд спустя после того, как я ушел…

ОБНАРУЖЕНО ДВИЖЕНИЕ: КАМЕРА СПАЛЬНЯ

На видео моя спальня. Пустая. Темная. Я прищурился… ничего. Внезапно зажегся свет. Все еще пусто. Лампы погасли, включились вновь, а затем… Затем я увидел то, что наполнило меня ужасом, многократно превосходящим все, что мне когда-либо доводилось испытывать.

Когда свет снова зажегся, появился человек. Прямо посреди моей спальни стоял человек, прямой, будто шест проглотил, человек, закрывающий лицо руками, как ребенок, играющий в прятки. Отснятый материал проигрывался теперь на ускоренной перемотке. Тени скользили по стене, провожая закатное солнце. А человек все стоял на том же месте неподвижно, пока мир проносился мимо. И закрывал руками лицо.

Запись снова пошла в обычном темпе. Тридцать секунд до моего возвращения домой. Человек слегка оживился, услышав меня… Не отнимая рук от лица, он опустился на колени. Одним плавным, механическим движением завалился на бок и закатился под кровать. Он закатился под кровать. Он закатился под кровать, на которой я сейчас лежу! Под мою кровать, на которой я боюсь пошевелиться, тихо печатая на телефоне в темноте.

“Черт, да просто вломи ему, лол, я бы так и сделал”. – Я прямо-таки слышу, как самые крутые из вас тянутся набрать комментарий.

“Звони 911!” – Так думают те из вас, кто хочет мне помочь.

Но серьезно? Позвонить 911? После того, что случилось в прошлый раз? Реально? Позвонить 911?

Не важно. Я полагаю, что это последнее, что я опубликую в своей жизни. Надеюсь, вы получили некоторое удовольствие, прочитав о моей неминуемой кончине.

Уильям Крестон.

•−−• −−− •••− •− •−•• ••− •−−− ••• − •− •−−• −−− −− −−− −−• •• − • −− −• •

~

Оригинал (с) Polterkites

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Черт, когда уже прибудет такси? Сейчас совсем не время затягивать… какого черта?

⠀

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Этот гребаный убер вообще собирается приезжать? Батарея телефона садится, а я стою один-одинешенек возле клуба на окраине города. Клуб закрыт. Все разошлись. И только один я остался торчать тут как идиот и ждать не пойми чего.

В последние годы этот клуб стал снова популярен как этакое хипстерское место. Оживленное и модное. Когда-то здесь был байкерский бар, но после бесчисленных случаев поножовщин он балансировал на грани банкротства. Новый хозяин выкупил бар и дал ему новую жизнь. Вы знаете такие места: видеоигры и фаербол за пять баксов, по стенам один за другим аркадные автоматы с ретро-играми, типа донки конга. Задний двор, с натянутыми гирляндами, старый добрый Американ Спирит в автомате с сигаретами. Если бы мне давали по доллару за каждую бороду, очки и клетчатую фланельку, которую можно здесь встретить, то денег, пожалуй, хватило бы на посещение самого шикарного заведения в городе.

Сегодня мы с друзьями засиделись до последнего. Персонал бара пулей вылетел на свободу, стоило нам только перешагнуть порог. И, черт, я понял, что оставил сигареты на заднем дворике. Что в таком случае остается делать взрослому разумному человеку? Я сказал друзьям не ждать меня, перепрыгнул через забор, схватил пачку и вернулся на пустую парковку. Стояла жуткая тишина. Я сегодня забрался настолько далеко, что даже привычный шум города не достигал ушей. Через всю стоянку я направился к своей машине, на ходу выуживая ключи из кармана.

Заранее нажал кнопку разблокировки на брелке. Внутри машины медленно включился свет.

Это что еще такое?

Стоп, я реально это видел?

На заднем сиденье?

Мне показалось, что на заднем сиденье кто-то… сидит? Темный силуэт. Слишком далеко, не разглядеть. Инстинктивно я снова заблокировал машину.

Свет погас.

Метрах в десяти от машины я снова нажал кнопку. И снова освещение в салоне медленно зажглось. Никакой ошибки. Кто-то сидел на заднем сиденье.

Совершенно неправильный силуэт. Явно человеческий, но с головой как минимум в полтора раза больше обычной. Искореженной, скрюченной головой. Существо повернулось ко мне, уставилось и раззявило рот в улыбке. Мясистый нос раздвинул завесу черных мокрых волос, каскадом спадающих на лицо. Белые круглые глаза, похожие на шарики для пинг-понга, будто сияли через патлы... Даже не раздумывая, я вдавил кнопку блокировки на брелке. Машина погрузилась во тьму.

Я бросился обратно к клубу, задыхаясь и постоянно оглядываясь через плечо. Но никто меня не преследовал.

Эта ситуация, скажем так, “слегка” расшатала мои нервы, но прошлый печальный опыт свел доверие к полиции к нулю. Так что я решил любым способом добраться до дома, а днем вернуться и забрать машину. Черт, давайте серьезно: это все просто игра воображения…

О!

Уведомление. Пришло наконец-то. Машина на месте. Как водителя одобрили с таким-то фото, за длинными черными патлами не разглядеть лица…

На том конце парковки вспыхнули фары моей машины.

~

Оригинал (с) throwawayaracehorse

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Когда заполняла ту анкету, я даже и подумать не могла, что мечты об идеальном партнере станут настолько… реальными.

⠀

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Я никогда особо не сходила с ума по дню Святого Валентина. Еще один день в году, когда тебе пытаются навязать покупку шоколада. Я даже задумываюсь иногда, а не шоколадные ли бароны так усердно продвигают наши праздники? По легкой горечи в моих словах вам не трудно догадаться, что я одинока. Последние серьезные отношения закончились уже давно, и, хотя я периодически с кем-то встречалась, это ни к чему не приводило. На самом деле, никто из парней, с которыми я ходила на свидания, не виноват, дело во мне. Просто с ни с кем из них я не почувствовала связи, и, честно говоря, меня это вполне устраивает.

Мне нравится иметь личное пространство, нравится самой отвечать за каждую секунду своей жизни. Когда состоишь в отношениях, это становится не так уж просто. Но после года или скорее уже десятилетия душевной самоизоляции даже мне сложно удержаться от ощущения горького одиночества. Которое не может подсластить никакой шоколад. Признаю, я как-то слишком поздно спохватилась, но знаете, это все влияние интернета. Ванильные фотографии счастливых парочек, пестрящие тут и там, не очень-то помогают человеку, страдающему от недостатка личной жизни.

Так что да. Я открыла страницу и попробовала создать себе идеальную вторую половинку. Почему бы и нет? Не то чтобы мне было еще чем заняться.

Я нашла этот сайт где-то неделю назад, исключительно ради смеха. Было интересно, что сможет выдать искусственный интеллект по информации, которую я ему скормлю. Это даже скорее был личностный тест, только обещающий найти мне идеальную несуществующую пару.

Итак, ответь на вопросы, выбери подходящие варианты, и та-дам, вот она, твоя вторая половинка. Не настоящий человек, естественно, это же не Тиндер, просто искусственно сгенерированная личность.

Во-первых, возрастной диапазон. Я отметила 24-30. Во-вторых, пол. Мужской. Предполагаемый тип отношений… Это уже сложно, как я сказала, я давно ничего серьезного не “предполагала”. Но, учитывая, что тут я ищу родственную душу, логично было бы отметить, что это мог бы быть кто-то на всю жизнь. Чисто гипотетически. Черт, я явно отнеслась к вопросам серьезнее, чем следует… Но, в конце концов, этот опыт, как минимум, помог узнать о себе что-то новенькое.

Может, я и правда уже готова к чему-то серьезному?

Что именно я ищу? Варианты в приложении не совсем соответствовали моим желаниям, но я попыталась подобрать максимально подходящий.

Некоторые вопросы выглядели ну очень странно. Я подумала, что, раз они были сгенерированы компьютером, возможно,  просто получились не самые удачные формулировки. Но в тот момент уже так увлеклась, что останавливаться не собиралась.

Были и обычные вопросы: что мне важнее, чувство юмора или внешность, какой вид отдыха я предпочитаю и тому подобное. А были и те, что спрашивали, хочу ли я быть похоронена вместе с партнером, или хочу ли, чтобы он слепо делал все, что я говорю, например, убил человека, который мне не нравился.

Знаете, я вот сейчас это пишу и понимаю, что нужно было остановиться еще на вот этом самом месте. Но кто ожидает, что очередной говно-тест в интернете может повлечь какие-то последствия?

Короче говоря, я ответила на последний вопрос, и вот он, моя идеальная вторая половинка, родственная душа:

Мэтт.

28 лет.

Любит фильмы Тарантино и скалолазание.

На фото его лицо выглядело… скажем так, как нечто среднее между красотой и первобытным ужасом. Так бывает на фотографиях, порожденных нейросетью, думаю, именно один из таких сервисов и использовался, чтобы сгенерировать его.

Как бы то ни было, я закрыла сайт, тут же забыв о своем маленьком спасательном круге в море скуки, и легла спать. Еще раз: никто не будет ожидать, что у таких вещей может быть продолжение.

Но Мэтт был готов. Готов найти свою вторую половинку. Меня.

***

На следующий день, вернувшись с работы, я получила первое письмо. В почтовом ящике обнаружился розовый конверт, сходу вызвавший у меня ухмылку. Я почти не получаю почту, а если что и приходит, то в основном счета или спам. Но розовый конверт выглядел так красиво… Это точно что-то особенное.

Ни адреса, ни какой-либо информации на шершавой бумаге. Только мое имя. И вот тогда меня осенило. И радостное волнение уступило место легкой тревоге.

На конверте не было адреса. Кто бы ни отправил это письмо, он принес его лично. Я уже и думать забыла к тому времени о странном тесте, так что решила, что письмо написал кто-то из друзей. Что само по себе было странно, ведь они еще большие циники, чем я.

Я взлетела по ступеням, чтобы вскрыть конверт и посмотреть, что внутри.

Первое, что я заметила, – запах. Слабый аромат, будто бумагу сбрызнули духами. Странно знакомый аромат…

La vie est belle.

Мои особые духи. Флакончик стоит на моем комоде, и я постоянно ими пользуюсь.

Этот факт почти подтвердил мою уверенность, что письмо от друга, если бы не одно но.

Записка внутри гласила:

Не могу дождаться шанса узнать тебя еще лучше. Моя идеальная половинка.

Сначала я даже не уловила связи. Ну как такое возможно? Я имею в виду, я просто случайно наткнулась на генератор родственных душ, где-то на просторах Инстаграма, прошла тест ради смеха. И это не первый онлайн-тест в моей жизни. Конечно, я подумала, что письмо от кого-то знакомого.

Я даже скинула смс нескольким приятелям, но все лишь смеялись в ответ и говорили, что у меня завелся тайный поклонник.

Но вот мне эта ситуация перестала казаться забавной. Я давным-давно ни с кем не встречалась. Целую вечность ни с кем не знакомилась, а ведь автор письма был в моем доме. Может быть, я слишком остро отреагировала, но было в этом что-то гадкое. Однако сделать тут все равно было ничего нельзя, так что я сунула конверт в ящик стола и постаралась о нем забыть.

В конце концов, в письме не было ничего такого.

***

Письмо было первой ласточкой, но мой тайный валентин позаботился, чтобы я чувствовала, как меня ценят и любят, каждый божий день. На следующее утро я нашла розу с запиской.

Прямо под дверью моей квартиры.

Я подняла ее и тут же выронила. Алая кровь потекла по моему пальцу, стебель был усыпан острыми шипами.

В записке говорилось:

Я бы пролил за тебя кровь.

Этот человек снова был в моем доме.

На этот раз меня охватил гнев. Мне не нужен никакой сдвинутый тайный поклонник, я никогда не искала сумасшедшего, который являлся бы сюда и приносил всякую ерунду. Я обошла несколько квартир, спрашивая, не видели ли они незнакомца в здании, но никто ничего не знал.

Я этот момент уже думала, не позвонить ли в полицию. Но что мне им предъявить? Из-за одного письма и розы никто бы и со стула не поднялся. В основном потому, что большинству людей нравится получать подобное в подарок.

На третий день я уже боялась открывать дверь. Но почти удивилась, поняв, что снаружи ничего не было. Я вздохнула с облегчением и отправилась на работу. Конечно, мысль о тайном поклоннике все еще не давала мне покоя, но в конце концов я убедила себя, что просто слишком остро реагирую. Письмо и роза. Ничего особенного, даже вполне мило. Может быть, кое-кто, пусть даже и жутким способом, хочет вновь раздуть старое пламя…

К моменту возвращения домой я была уже полностью поглощена этой мыслью.

Но, открыв дверь, остолбенела, сотрясаясь от дрожи. Под потолком моей квартиры парила дюжина красных воздушных шаров. А на одном из них была привязана карточка:

Вместе мы можем достичь чего угодно.

Черт, меня чуть не вырвало прямо там. Кем бы ни был этот подонок, он побывал в моей квартире. В моей запертой квартире. Но, как минимум, незаконное проникновение вполне себе повод позвонить в полицию.

Они сказали, что сразу кого-нибудь пришлют.

Кого-нибудь. Даррела. Ебаного Даррела.

Он выглядел и говорил как вполне себе хороший парень. Только из тех “хороших” парней, которые считают, что женщина жизнью обязана мужчине, если он уделит ей хотя бы секунду своего драгоценного внимания.

Знаете, что первое он сделал, когда вошел? Рассмеялся.

– Вам, девочкам, все не так, да? – Он засунул пальцы за пояс.

– Прошу прощения?

– Злитесь, когда никто на вас не обращает внимания, злитесь, когда вам приносят подарки. И что ты хочешь, чтобы мы сделали? Воздух ловили? – Он громко рассмеялся, пропитанное дешевым кофе дыхание ударило мне в лицо, как пощечина. Его напарник был не лучше. Он просто спокойно смотрел, как Даррел издевается надо мной, и даже не собирался помогать.

– Кто-то проник в мою квартиру.

– И что, у тебя друзей нет? Ни у кого нет запасного ключа?

– Есть, но…

– Ну вот до тебя и дошло. Кто-то из друзей хотел сделать тебе приятно. А ты вот так его благодаришь, звонком в полицию. – Он снова рассмеялся, сверкая золотым зубом.

– Ключ у моей подруги, я уже у нее спрашивала. И она никогда не сделала бы такого дерьма, как…

– Как принести тебе подарок?

Я вздохнула. Бесполезно что-либо обсуждать с этим говнюком.

– Послушай, дорогуша. Смени замки, если недовольна, и в следующий раз звони, когда возникнут реальные проблемы.

Я вся кипела от ярости, но что я могла сделать? В конце концов, я просто собрала вещи и уехала на выходные к родителям, живущим в часе езды отсюда. Оставалось только надеяться, что все разрешится само собой.

***

Я все крутила в голове те записки. От кого они могли быть? Даже составила список, но никак не могла найти ответ. Пока не вспомнила о генераторе родственных душ.

Конечно, сама эта идея звучит как полная ерунда, но все началось ровно после того, как я заполнила тот опрос.

В воскресенье я поехала обратно домой.

Я не планировала оставаться одна в квартире, но нужно было собрать кое-какие вещи, ведь завтра на работу.

***

Наступил день Святого Валентина.

Я глубоко вдохнула, прежде чем открыть дверь. Почтовый ящик был пуст. Замки сменили еще в пятницу, пока я была в отъезде. Никто никак не мог попасть внутрь.

Но он попал.

На моей кровати лежала коробочка в красивой розовой обертке.

Я боялась коснуться ее, но должна была посмотреть, что внутри. Все мое тело дрожало от страха и волнения…

Конфеты. Коробка шоколадных конфет. Если честно, я почти почувствовала облегчение. Только они были какой-то странной угловатой формы…

Я разломила одну. Внутри что-то блеснуло.

Гребаный золотой зуб.

В ужасе я выронила коробку, конфеты разлетелись по всей комнате, измазав пол в липкой красной жиже.

Уже схватив телефон, чтобы позвонить в 911, я заметила карточку, прилагающуюся к шоколаду:

С Днем Святого валентина, любовь моя.

Ты знаешь, что я убил бы за тебя.

Ты этого хотела.

И я сделал это.

С любовью,

Твоя идеальная пара.

Пара минута в гугле подтвердила мои опасения. Даррела убили. В новости не указывалось имя, просто что местный полицейский найден мертвым. Но тот золотой зуб говорил все, что мне нужно было знать.

На этот раз я уже не могла звонить в полицию, так ведь? Моя идеальная половинка только что убила этого монстра-полицейского, а доказательства оставила в моем доме.

Это ведь делает меня подозреваемой, не правда ли?

Кроме того, в этом случае я, пожалуй, встану на сторону хороших парней.

На сторону моей родственной души.

~

Оригинал (с) likeeyedid

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Вы когда-нибудь мечтали сойти с ума? Боже, пожалуйста, пусть я окажусь сумасшедшей! Ведь если это все происходит наяву, то я даже не представляю, ЧТО нас всех ждет...

⠀

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Когда моя сестра Джиллиан объявила, что снова беременна, я была безумно счастлива за нее и ее мужа Мэтта. У них уже есть трехлетний сын Джаред, которого я просто обожаю и всегда балую. Было очень волнительно стать тетей во второй раз.

К сожалению, когда она была на седьмом месяце беременности, мир захлестнула пандемия COVID-19, и жизнь, казалось, остановилась. Вскоре после этого Мэтта уволили с работы. Джиллиан работала на дому, но ее доходов было недостаточно, чтобы осилить аренду просторной квартиры. Мне была невыносима мысль о том, что моя любимая сестра с семьей может оказаться на улице. В моем доме три спальни, и я пригласила их пожить у меня, пока пандемия не утихнет и их дела не пойдут на лад. Они согласились и вскоре переехали. Сестра с шурином заняли одну из свободных спален, а племянник другую. Кроватку для новорожденного малыша поставили в комнате Джиллиан и Мэтта.

Моя собака Нова, помесь немецкой овчарки и ротвейлера, всегда была очень нежна с Джаредом. Каждый раз, когда он был у меня в гостях, они с удовольствием играли вместе, под присмотром взрослых, естественно. Я часто в шутку называла Джареда “крошечным человечком Новы" и с нетерпением ждала, как она отреагирует на еще более крошечного человечка.

Два месяца спустя Джиллиан родила здоровую девочку. Мэтт был на седьмом небе от счастья, и Джаред тоже, казалось, был рад, что у него теперь есть младшая сестра. Я не смогла поехать к ним в больницу из-за ограничений, зато успела как следует подготовить дом к появлению малышки. Как только их машина свернула на подъездную дорожку, Нова поджала хвост и заскулила. Ни разу не видела, чтобы она раньше так делала. Я хотела утешить ее и как-то успокоить, но мне пришлось пойти помочь сестре вылезти из машины, пока Мэтт доставал автолюльку. Нова убежала в дом и спряталась в моей спальне.

На улице я не могла как следует рассмотреть свою новорожденную племянницу, но, как только все успокоилось, решила поприветствовать нового члена семьи, Акиру. Я заглянула  в ее маленькое личико, готовая сообщить ей, что я ее тетя, но что-то остановило меня. В ее взгляде читался необъяснимо жуткий интеллект. Какая-то странная осознанность, которая совершенно не подходила к младенческому личику. Голубые глаза рассматривали меня, как будто оценивая, как будто она размышляла, стану ли я для нее проблемой.

– Не знал, что ты так боишься младенцев! – в шутку бросил мне Мэтт, заметив мое замешательство.

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы улыбнуться и выкинуть из головы странные мысли. Я пощекотала Акире крошечные пяточки и поприветствовала ее в новом мире. Сказала себе, что просто устала и мне все померещилось. Мы уложили Акиру в кроватку, и Джиллиан тоже прилегла, чтобы немного поспать. Мэтт и Джаред играли в гостиной. Я хотела пойти наполнить бутылку с водой для Джиллиан, но, уже почти покинув комнату, вдруг услышала, как женский голос произнес слово “палец”. Звучало по-детски. Но я пришла к очевидному выводу, что это сказала моя сестра. Кто бы еще мог это сказать? Я вернулась к Джиллиан, чтобы спросить, не нужно ли ей чего-нибудь еще, но она спала. Потом я услышала это снова.

– Палец… палец...

Я остолбенела, осознав, что голос доносится из кроватки. Я заглянула внутрь, а малышка Акира посмотрела прямо мне в глаза и еще раз внятно произнесла “палец”. Я просто стояла там и молчала. Мой мозг пытался переварить то, что он видел и слышал.

Спотыкаясь, я вышла из комнаты, спустилась вниз и спросила Мэтта, нормально ли для новорожденных разговаривать.

– Что? – спросил он, глядя на меня так, словно у меня было две головы.

Я осознала, насколько нелепо прозвучал мой вопрос.

– О, ничего!

Радионяня еще не была установлена, и он, очевидно, не слышал детского лепета. Стоит упомянуть, что все это время Нова отказывалась покидать мою комнату. Она сидела у кровати, навострив уши. С того дня, как Акира появилась в доме, Нова выходила из комнаты только на улицу. Она делала свои дела, а затем мчалась наверх, в безопасность моей спальни.

На следующее утро мы все сидели за столом и завтракали. Конечно же, моя маленькая племянница тоже была с нами. Я решила нарезать нам еще несколько яблок, и вдруг большой мясницкий нож, который всегда хранился в специальной подставке, упал мне на палец. Позвольте перефразировать. Он как будто выскочил из подставки и приземлился острым краем прямо на мой палец. Получился длинный глубокий порез, и через несколько секунд разделочная доска и ломтики яблока окрасились в малиновый цвет. Джиллиан и Мэтт бросились мне на помощь. Джиллиан спросила, с какой стати я собиралась резать яблоки мясницким ножом. Мне хотелось выпалить ей, что этот чертов нож наглым образом напал на меня, но я прикусила язык, так как начала сомневаться в собственном здравомыслии.

Но потом, когда Мэтт перевязывал мне палец, мой взгляд упал на Акиру. Я не предполагала, что ребенок способен выглядеть настолько злобно, но она выглядела именно так. И я, черт возьми, не имею в виду многообещающее “я-начну-реветь-в-3-часа-ночи”, нет. Ее взгляд говорил: “это только начало, сучка”.

В течение следующих нескольких дней жизнь шла своим чередом. Я попыталась найти для себя здравое объяснение произошедшему инциденту. На самом деле Акира ничего не говорила. Мой усталый мозг просто сыграл со мной злую шутку. Мясницкий нож же просто был недостаточно хорошо убран в подставку, вот и выпал мне на руку. Племянница даже не смотрела на меня на самом деле. Наверное, просто... просто у нее было странное выражение лица. Младенцы все время корчат рожицы. А Нова, наверное, просто заболела или что-то в этом роде. Я позвонила ее ветеринару, и он разрешил нам приехать к нему домой для небольшого осмотра.

Когда мы ехали к ветеринару, старая добрая Нова, казалось, вернулась. Она, как всегда, наслаждалась поездкой, смотрела в окно, подставляя морду встречному ветру, и тыкалась мне в руку, выпрашивая припрятанные вкусняшки. Ветеринар осмотрел ее и сказал, что все в порядке. Он расспросил о ее питании, справлении нужды и заключил, что признаков болезни нет. На обратном пути Нова была сама игривость, ровно до того момента, как мы оказались на пороге дома. Казалось, ей очень не хочется входить. Мне пришлось тащить ее в дом за поводок.

Джиллиан поздоровалась со мной и спросила, все ли в порядке с Новой. Я ответила, что все в порядке, несмотря на то, что Нова бросилась наверх и опять засела в моей спальне. Мэтт на кухне готовил ужин. Джиллиан и Джаред играли на полу в гостиной, а Акира лежала в своей колыбельке и что-то лепетала, как самый обычный ребенок. Я чувствовал себя виноватой за то, что так ужасно думала про нее. У Джиллиан зазвонил телефон, и она отошла ответить на звонок. Я решила поиграть с племянницей. Я нежно коснулся ее маленькой щечки, а она вдруг внятно произнесла “Комод!”. Я тут же в страхе отдернула руку. Она снова одарила меня той злой улыбкой. Я взглянула на Джареда, чтобы понять, слышал ли он это, но он был полностью погружен в свой собственный, созданный воображением, мир. Когда Джиллиан возвращалась в гостиную, комод, прислоненный к стене в прихожей, ни стого ни с сего упал. С моего места выглядело так, будто его снесла невидимая сила. Он был тяжелым и устойчивым, не было никакого логичного объяснения тому, что он вот так просто опрокинулся. К счастью, он пролетел мимо нее, но всего в нескольких сантиметрах.

Мы с Мэттом выбежали в коридор, чтобы проверить, в порядке ли Джиллиан. Даже Джаред вырвался из плена фантазий. Убедившись, что с женой все хорошо, Мэтт спросил как так вышло, что комод упал. Пока мы его поднимали и раскладывали выпавшие вещи по местам, в моей голове снова и снова звучало слово “комод”, сказанное Акирой. Прибрав беспорядок, Джиллиан, Джаред и Мэтт продолжили игру на кухне... А я снова заглянула в колыбельку. Акира улыбалась во весь рот. Улыбалась так, как не может улыбаться младенец. Но она могла.

Я решила брать пример с моей собаки и держаться подальше от младенца. Старалась не приближаться. Когда Мэтт и Джиллиан играли с ней, я находилась неподалеку и только улыбалась им. Или проводила время с Джаредом. Я пыталась скрыть свое отвращение, но оно все же не укрылось от сестры. Однажды вечером она прямо спросила меня, почему я избегаю ее дочь. Я попыталась придумать хоть какое-нибудь дурацкое оправдание, но мое поведение явно ее задело.

– Я просто считаю, что ты должна больше общаться с племянницей, пока мы все здесь, – сказала она. – Кто знает, сможем ли мы проводить столько времени вместе, когда локдаун закончится и Мэтт снова выйдет на работу.

Я смирилась с крахом моего плана и пообещала, что приложу больше усилий, чтобы проводить время с Акирой. Как только эти слова слетели с моих губ, мой живот буквально скрутило от плохого предчувствия.

Следующим утром, после завтрака, пришло время выполнить свое обещание. Я ворковала над Акирой, щекотала ее крошечные ножки дрожащими пальцами, и мне стоило большого труда сохранять улыбку и играть роль любящей тети. Джиллиан была довольна. Я мило щебетала, изображая детский голос, когда она вышла из кухни, чтобы переговорить о чем-то с мужем. Как только она оказалась вне пределов слышимости, Акира заговорила.

– Ты считаешь себя забавной? – почти взрослым голосом произнесла она.

Я отшатнулась, но внезапно решилась прямо спросить у этого существа, какого черта ей нужно. Акира только улыбнулась. Все той же загадочной улыбкой.

– Винт! – вдруг выпалила племянница – Винт, винт, винт!

Она повторяла это снова и снова, качая головой из стороны в сторону, как будто в припадке. Я встала и пошла за Джиллиан. Только что я разговаривала с тем, что вообще-то должно было быть новорожденным младенцем, и мне было дурно.

Той ночью я сидела в постели в обнимку с Новой и искала в Интернете симптомы психического заболевания, которое могло бы заставить меня видеть и слышать то, чего нет на самом деле. В то же время в другой вкладке я искала примеры необычного поведения у новорожденных. Еще в одной был открыт поиск мифов и легенд про “злых” младенцев. В тот момент я, честно говоря, буквально сходила с ума. Но оказалось, что слишком долго сомневаться в своем здравомыслии мне не придется.

Около двух часов ночи я услышала шаркающие звуки внизу и испугалась, что это может быть грабитель. Я тихо спустилась вниз, держа в одной руке биту, а в другой перцовый баллончик. То, что я там увидела, было страшнее, чем любой незваный гость. Это была она. Моей племяннице едва исполнился месяц, но она ползла по стене из гостиной в комнату Джиллиан и Мэтта. Она была похожа на какого-то мясистого паука и и двигалась со скоростью взрослого человека.

Тихо шаркая, тварь вползла обратно в комнату. Я стояла у лестницы, не чувствуя рук и ног. От увиденного у меня голова пошла кругом, я в шоке осела прямо на ступени и просидела там некоторое время, прежде чем до меня дошло, что нужно проверить гостиную. Исследовав каждый электроприбор, я сходила на кухню проверить, нет ли утечки газа. Все казалось таким, каким и должно быть. Но, вернувшись в спальню, я так и не смогла заснуть. Несмотря на то, что дверь была заперта, я продолжала представлять, как эта тварь ползет по моему потолку. Единственным утешением была возможность обниматься со своей собакой, и я безумно благодарна за это.

На следующее утро, после бессонной ночи, полной всепоглощающего страха, выглядела я ужасно. Сестра поинтересовалась моим самочувствием, но я списала все на бессонницу. Как по команде, Мэтт внес в комнату причину моего изможденного вида. Маленькую Акиру. Леденящая душу малышка Акира лежала в своей маленькой переноске и выглядела безобидно, как положено младенцу. После завтрака мы уселись на диване в гостиной, чтобы посмотреть телевизор. Но, даже когда все болтали и смеялись, я не спускала глаз с “младенца”. Продолжала искать какие-нибудь признаки зла. Ничего. Она просто булькала и ворковала.

В какой-то момент Мэтт встал, чтобы принести воды с кухни, а, возвращаясь, внезапно замер и закричал всем нам, чтобы мы немедленно встали и отошли от дивана. Он в истерике настаивал на том, чтобы мы сейчас же сделали то, о чем он просит. На несколько секунд мы замешкались, но все же подчинились, и, стоило нам отойти, как люстра, висевшая над диваном, вдруг сорвалась и разбилась на тысячу осколков. Осколки стекла разлетелись повсюду, как шрапнель! Никто не пострадал, но маленький Джаред был сильно напуган и расплакался. Пока Джиллиан его успокаивала, мы с Мэттом пытались понять, как, черт возьми, это произошло. Люстра висела там с момента покупки дома три года назад и не производила впечатление плохо закрепленной или сломанной. Мэтт сказал мне, что она буквально висела на волоске, когда он сказал нам встать и отойти. Потом я вспомнила как Акира накануне произнесла “винт”. Вспомнила все, что видела своими глазами прошлой ночью и сложила два и два. Эта люстра весила килограммов двадцать пять и была подвешена на высоте четырех метров от пола. Если бы она упала на кого-нибудь из нас, все кончилось бы серьезными травмами, если не хуже. Меня пробрала дрожь при мысли о том, что она могла упасть на Джареда. Теперь мне стало по-настоящему страшно думать о том, на что способна Акира.

Позже, когда все успокоились и мы как следует пропылесосили всю гостиную, чтобы убрать с пола каждый крошечный осколок, я спросила Джиллиан, не заметила ли она что-нибудь подозрительное прошлой ночью. Конечно же, она сказала, что нет, она крепко спала. Не знаю, что я ожидала от нее услышать. Мэтт держал Акиру на плече, пытаясь заставить ее срыгнуть. Он стоял ко мне спиной, но Акира смотрела прямо на меня. Она снова одарила меня своей ужасающей беззубой улыбкой, как будто провоцируя меня рассказать сестре и шурину о том, что я видела прошлой ночью.

Я решила вывести Нову на улицу по ее делам. Несмотря на почти полную уверенность в том, что все произошедшее дело рук Акиры, и в том, что увиденное мной ночью - реальность, часть меня все же допускала мысль о том, что это могли быть галлюцинации и это со мной было что-то не так. Я одновременно надеялась и боялась этого. Потому что мне были ненавистны мысли о том, что нас ждет, если все это правда, если Акира на самом деле какое-то существо. И о том, что это будет значить для моей семьи.

Пока мы с Мэттом готовили ужин, а Джиллиан мыла посуду, “малышка” лежала на кухонном столе в своей переноске. Внезапно мы услышали крик Джареда из его спальни. Он прыгнул на кровать, а прямо под покрывалом оказалось разложено битое стекло. То самое стекло, которое мы выбросили в мусорное ведро утром. Бедняга сильно порезался, и осколки застряли в его коже.

– Да что вообще происходит в этом доме?! – воскликнула Джиллиан, ни к кому конкретно не обращаясь. Они с Мэттом были в недоумении, как, черт возьми, стекло попало в кровать. Расспросили Джареда, не он ли его принес, но тот сквозь рыдания ответил, что не делал этого. Мэтт пошел на кухню за своим мобильным телефоном. Вернувшись в спальню, он спросил, не брал ли кто Акиру. Мы с Джиллиан обменялись взглядами и сказали "нет", тогда Мэтт сообщил, что ее нет в переноске. Джиллиан бросилась в их спальню, наверное, чтобы проверить кроватку, на случай если младенец каким-то образом попал туда сам. Что ж, пока они не смотрели, она безусловно могла такое провернуть. Я осталась с Джаредом и попыталась утешить его, одновременно аккуратно вытаскивая осколки стекла из его ножек. Несколько минут спустя Джиллиан и Мэтт вернулись и спросили, открывала ли я кухонное окно. Я не открывала. Мэтт выбежал на улицу, а Джиллиан набрала 911. Она сообщила диспетчеру, что кто-то проник к нам в дом и украл ее ребенка. Закончив разговор, она в истерике еще раз спросила меня, не открывала ли я окно, и я снова заверила ее в том, что не делала ничего подобного. В конце концов она расплакалась и все спрашивала, что же происходит с ее семьей. Я не знала, кого мне утешать, сестру или племянника, который все еще плакал. Вернулся запыхавшийся Мэтт и сообщил, что ничего не нашел.

Конечно, не нашел. Эта штука двигается довольно быстро, я видела это своими собственными глазами. Копы допросили всех нас и сказали что-то вроде того, что похититель не мог уйти далеко, но я их не слушала и могла думать только о том, что она теперь там, на свободе. Она выглядит как самое безобидное существо в мире и может использовать это в своих интересах. С момента пропажи прошла неделя. Мэтт и Джиллиан попеременно то обвиняют, то утешают друг друга. Джаред проводит большую часть времени со мной. Я внимательно слежу за местными новостями. По городу заметно увеличилось количество новостей о людях, гибнущих в своих домах в результате пожаров и несчастных случаев. Всякий раз, когда я читаю о подобном, я не могу не задаваться вопросом, был ли младенец, ползающий по стенам, последним, что эти несчастные люди видели перед смертью.

Все, кто это читает, запомните: если вы видите младенца со слишком умным взглядом, с устрашающей, совершенно недетской улыбкой -  бегите. Если не хватит духу прикончить его, просто убирайтесь оттуда к чертовой матери! Вы не знаете, на что он способен.

И я, честно говоря, тоже.

~

Оригинал (с) IStanCatwoman

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Криницкая специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Сегодня утром слепила ещё одного снеговика, пока погода радует плюсом.

Однако, белое на белом смотрится не очень, тем более, это же всё таки хтонь. Так что опять обсыпала землёй.

Уже нашёлся первый приспешник))

Страх - это хорошо. Страх - наш оберег, наш спаситель.  И иногда то, чего действительно стоит бояться, оказывается ужаснее любой фобии.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3 • 4 • 5 • 6 • 7

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Описывая свою собственную историю жизни со страхом, я с ужасом ожидала вашей реакции. Критики, которой, я искренне верила, достойна. Позвольте просто сказать – теперь я наконец-то смогла свободно выдохнуть впервые с того момента, как начала делиться здесь историями. То, что вы смотрите на меня как на человека, несмотря на то, что я совершила, – величайший дар. От всего моего горького сердца – спасибо вам.

Я начала публиковать эти истории, зная, что в конце концов смогу поделиться с вами миром, который обрела в нашей странной группе поддержки. Я изложила все истории, не раскрывая личности организатора, чтобы каждого участника вы могли принять без предвзятости. Мы вместе прошли семь ступеней. Остался одна.

***

После того, как меня отпустила дрожь от пережитых заново худших моментов жизни, я посмотрела на Алека, сидящего в паре стульев от меня.

Наверное, именно такой типаж вы представляете, вызывая в голове абстрактный образ мужчины. Приятная, почти безликая внешность, лет сорока, с современно подстриженными каштановыми волосами, ухоженной бородкой. Из-за линз очков в толстой оправе за миром наблюдали внимательные бледно-голубые глаза. Бежевая футболка с воротником на пуговицах, верхняя пуговица расстегнута, добротные синие джинсы. Я ничего не смогла понять по его внешности, поэтому заранее была заинтригована.

Заметив внезапное внимание, Алек усмехнулся.

– Да, я… – начал было он, но тут же осекся, увидев, как напряглись плечи Вало. – Я последний.

Мужчина поудобнее устроился на стульчике, не теряя безупречной осанки.

– Меня зовут Алек. Думаю, мой страх универсален. Возможно, большинство людей боятся этого, конечно, не до такой степени, как я. – Алек задумчиво потер подбородок большим пальцем. – У меня аутофобия. Я боюсь оставаться один.

Я кивнула, соглашаясь с его мыслью: большинство и правда боятся одиночества. Часть группы оказалась со мной солидарна.

– У меня было немного… необычное детство, – продолжил он, качая головой. – Отца я никогда не знал, а мать была невероятно, чрезмерно заботлива. Оглядываясь назад, думаю, что она просто отчаянно боялась потерять меня так же, как потеряла его. Но то, что я сейчас понимаю ее мотивы, никак не меняет того факта, что я оказался тогда единственным ребенком, у которого никогда не было шанса на личную жизнь. Я жил в одной комнате с мамой, она настояла на домашнем обучении. И мне никогда не разрешали выходить на улицу одному. Никогда.

Тиген лениво хохотнула, прикрыв глаза, держа у губ наполовину выкуренную сигарету:

– Черт, чувак. Как ты пережил ее?

Алек послал ей ухмылку в ответ.

– Я не понимал, насколько ненормально жил, когда был ребенком. Но, став чуть старше, – лет в десять-одиннадцать – начал догадываться и расстраиваться. Я видел по телевизору детей, играющих на улице. Детей, гуляющих без родителей, – недоверчиво размышлял он, глядя вдаль, будто и сейчас эта концепция была для него так же нова, как и десятилетия назад. – Я попытался раздвинуть границы, но она лишь удвоила усилия, все время не переставая повторять, что хочет меня защитить. Знаю, это звучит странно, но она была моей матерью, и я любил ее. Поэтому повиновался.

Мужчина лукаво улыбнулся в пустоту.

– Но я никогда не оставлял надежды вкусить свободы. Я не оставил мысли об этом, но точно понял, что она никогда не позволит мне быть нормальным ребенком, если постоянно ее тревожить. Поэтому дождался двенадцатого дня рождения и попросил ее позволить мне покататься по окрестностям на велосипеде. Не по подъездной дорожке, под ее неусыпным наблюдением из шезлонга, а по улице. Я умолял, умолял и умолял, заливаясь слезами, пока она наконец не сказала “да”.

– Ты хочешь сказать, что не ездил на велосипеде без мамочки до двенадцати лет? – не смог сдержать удивления Дон.

Алек медленно покачал головой:

– Да. И, честно говоря, я был очень удивлен, что она согласилась. В ночь перед днем рождения я едва мог уснуть, зная, что проснусь в самый волнующий день моей юной жизни. Первым делом утром я отметился у мамы, а потом побежал в гараж за велосипедом. В ужасе она осталась смотреть из окна, как я поехал по подъездной дорожке и дальше на улицу. Впервые в своей жизни я был совершенно и абсолютно одинок. – Он поднял густые брови, подчеркивая последнее слово. – Я чувствовал ветер в волосах, наконец-то смог сосредоточиться на своих мыслях… Почти уверен, что съел жука, но мне было все равно. И примерно на середине пути по запланированному маршруту что-то схватило меня.

– Боже милостивый, – пробормотала Эди, закрывая хрупкими ладошками рот.

Кивнув, Алек продолжил:

– Я свалился с велосипеда, расцарапал локти и колени об тротуар, подвернул лодыжку… А на земле у своего лица увидел две большие ступни, грязные и босые. В ужасе я поднял глаза на пожилого мужчину с сальными черными с проседью всклокоченными волосами, смотрящего на меня сверху вниз. На лбу у него был вырезан перевернутый крест – символ зла, так говорила мне мать, – из раны по изможденному лицу струйкой текла кровь. Он наклонился ко мне и сказал: “Привет, парень”. – Алек подражал голосу незнакомца. Серьезный, угрожающий тон. – Я понятия не имел, что делать, забормотал что-то о том, что он может забрать велосипед, если захочет… Но он только фыркнул, смачно харкнул на тротуар и сказал, что не хочет велосипед… он хотел меня.

– Не стоит говорить, что я испугался. Я вскочил на ноги и побежал так быстро, как только мог, но все же двигался медленно из-за подвернутой лодыжки. Мужчина шел за мной, осыпая невнятными проклятиями и угрозами: “Я доберусь до тебя, парень! Я отрежу твой маленький член и высосу кровь!! Я отдам твое тело сатане!”

Томасин вздрогнула, представив эту картину, Алек все повторял бредовые слова незнакомца, с выпученными глазами и покрасневшим лицом, пока, наконец, не остановился ненадолго, чтобы передохнуть, и мы сидели молча, пока он не успокоился.

– Я едва смог обогнать его. Ворвался в дверь, бросился в объятия к матери, рыдая так, что и слова не мог из себя выдавить. Когда я наконец смог объяснить, что произошло, она лишь проворчала, что соседи-сатанисты совсем распоясались. Предложила пойти забрать велосипед и попробовать еще раз в другой день, но… ущерб уже был нанесен, – вздохнул он, торжественно качая головой. – Больше я никогда не хотел кататься на велосипеде. И в принципе все время сидел дома. Пару недель спустя, я смотрел телевизор, пока мама готовила ужин. Позади что-то зашуршало, и, оглянувшись, я увидел все того же мужчину, стоящего в кустах за окном. И он смотрел на меня.

Алек вздрогнул всем телом.

– После этого я больше не мог оставаться один. Никогда. Динамика отношений между матерью и мной изменилась: внезапно я стал нуждаться в ней больше, чем она когда-либо нуждалась во мне. Я тенью ходил за ней по дому. Забирался к ней в постель каждую ночь, не в силах заснуть один даже при том, что мы делили комнату… Никто больше не застал бы меня в одиночестве.

В зале повисла тишина. Выждав немного, Сесилия мягко спросила, настаивая:

– И что случилось дальше, Алек?

Он пожал широкими плечами.

– Так мы и жили долгое, долгое время. Пару лет назад она заболела. Мы пытались бороться, но болезнь прогрессировала агрессивно и быстро. Несколько лет я заботился о ней так же, как она заботилась обо мне всю жизнь. В ее последнюю ночь я сидел у ее кровати, пока она спала. Вдруг она открыла глаза, взяла мою руку в свою, посмотрела мне в лицо и сказала, что должна кое-что мне открыть. Я ответил, что она может доверять мне во всем, в чем угодно… Тогда она сжала мою руку и сказала: “ Что ж, сынок, я сильно тебя поломала, правда?” Я покачал головой, попытался сказать ей, что она всегда видел от нее только доброту, но она прервала меня… и рассказала.

Алек потер ладони, не находя себе места.

– Тем утром, в мой двенадцатый день рождения… это она сделала. Она наняла того ужасного человека, чтобы он напугал меня. И снова заплатила, чтобы он вернулся еще раз.

– Какого хрена? – выпалила я, не веря своим ушам.

Алек только кивнул. И добавил:

– Сказала, что слышала о сатанинских культах. Что боялась потерять меня, не хотела видеть, как мне больно, поэтому специально напугала так, чтобы я забыл про независимость. Она все извинялась и извинялась, настаивая, что сделала это только ради моей безопасности, но меня вдруг охватила ярость. Я схватил одну из подушек и просто… Задушил ее.

Вало уронил голову на руки в очевидном шоке.

Алек оглядел комнату, оценивая нашу реакцию.

– Первые несколько минут после того, как ее сердце перестало биться, я был… воодушевлен. Но это чувство быстро покинуло меня, сменившись знакомым страхом. Я какое-то время так и держал ее в той постели, пытаясь представить живой, пытаясь притвориться, что она все еще со мной, но компании ее трупа было недостаточно, чтобы унять мой страх. А пару недель назад она начала пахнуть. Пришлось от нее избавиться. Но одиночество, и – что более важно – абсолютный ужас только усилились.

У меня в животе внутренности скрутило в узел от его слов.

– Поэтому я пригласил вас всех, – признался Алек, пожимая плечами. – Потому что так я беру под контроль свой страх. Я знаю, что мать обманула меня, но все же она была права… просто от одних ваших историй я больше, чем когда-либо, убедился, что мир полон опасностей, особенно когда ты один. С вами мне больше не придется оставаться одному.

Сесилия усмехнулась, складывая на груди руки в черной кожанке:

– Серьезно? – скептически огрызнулась она.

Мужчина холодно посмотрел ей в глаза:

– Могу с уверенностью заверить вас, что серьезно.

Томасин взвизгнула, вскочила со стула, но Алек схватил ее за предплечье.

– Села. Быстро, – скомандовал он сквозь сжатые зубы, рывком отправляя ее обратно на пластиковую сидушку. – Никто из вас не покинет этой комнаты. Я обезопасил здание. У нас здесь есть все, чтобы выжить.

– Алек, – пораженно начала Эди, – ты не можешь заставить нас остаться здесь.

Он только усмехнулся.

– Не могу? Вы дали мне все, что нужно, чтобы заставить вас остаться. Каждый из вас подробно описал свои фобии, и мне остается только использовать их против вас же.

Дон резко встал, опрокинув стул:

– Пошел ты, Алек. Я не позволю запирать себя, как животное в гребаной клетке. – Он буквально кипел. – Я ухожу и предлагаю всем последовать моему примеру.

Коренастый мужчина повернулся к двери, теннисные туфли заскрипели по вытертому линолеуму. Алек вытащил пистолет из-за пояса сзади, направил его в спину Дону…

– НЕТ! – завопила я, но поздно.

Три выстрела прогремели по комнате, оглушив нас. Дон качнулся вперед, ноги его подкосились, заставив упасть на колени. Пораженный, он повернулся через плечо…

– Да ты, блядь, издеваешься…

И рухнул замертво.

– ДОН! – Сесилия вскочила с места и бросилась к Дону, чтобы помочь ему, но всем было ясно, что мы уже ничего не можем сделать. Мы же сами оставили телефоны за дверьми комнаты, чтобы “обеспечить конфиденциальность”.

Нерешительно я тоже встала и прокралась к Сесилии, не отводя взгляда от пистолета. Ничего не произошло. Остальные присоединились к нам, постепенно образовав круг скорби о человеке, которого практически не знали.

Алек медленно подошел к нам, хихикая, ткнул пистолетом на раны от пуль, испещрившие спину Дона и спросил:

– Эй, Ева… А эти дыры пугают тебя?

***

Несколько месяцев мы провели в том зале под бдительным оком Алека. Он закопал Дона во дворе церкви, рядом со своей матерью. Сесилия несколько раз пыталась убежать, но он не лгал, сказав, что “обезопасил” церковь. В любом случае окрестности были абсолютно пустынны. И каждый раз, когда она пыталась убежать, Алек ловил ее и на несколько часов запирал в шкафу. Совершенно одну… не считая часов. Ее крики разбивали мне сердце.

Сесилия стала только смелее в плену, а вот обо мне такого сказать нельзя. Слабость. молчаливость, покорность – вот что надолго досталось мне. Очевидно, эти черты характера Алек находил привлекательными, потому что я явно ему понравилась. Видя, что я никогда не сопротивляюсь – да и понимая, что одной рукой сложно дать отпор, – он стал понемногу доверять мне больше, чем другим. В награду за послушание он давал мне ручку и бумагу, чтобы  смогла написать книгу, о которой мечтала. Приносил кусок торта, полакомиться после ужина. Или позволял на несколько минут выйти во двор и почувствовать солнце на лице.

В один из дней во дворе созрели яблоки. И, когда ветви дерева отяжелели, Алек взял меня с собой собирать урожай. Он держал корзину, пока я рвала плоды. А как только корзина наполнилась, я вытащила свой складной нож – тот самый, которым когда-то опилила себе руку, тот самый, который всегда ношу в заднем кармане, тот самый, который я надежно спрятала, когда Алек выносил из зала тело Дона, оставляя кровавый след, – и несколько раз вонзила его в шею мужчины. Он попытался сопротивляться, но оказался не готов. А я напротив. Я постепенно готовилась к этому моменту с той секунды, когда Дон упал на землю.

– Шшшш, Алек, – ворковала я лежащему на траве мучителю, захлебывающемуся собственной кровью среди разбросанных алых яблок. – Тебе больше не придется быть одному.

Когда я убила в первый раз, это было случайно. И вина почти захлестнула меня с головой.

Во второй раз я убила намеренно. И ни черта не почувствовала.

***

Я помогла другим членам группы, но нам все еще только предстоит вернуться домой – будто бы нам есть куда возвращаться. Мы пришли сюда в отчаянии, в последней попытке найти способ жить нормальной жизнью. Пришли, потому что фобии отняли у нас все: семьи, друзей, чувство безопасности… И поэтому решили здесь и остаться. В месте, которое адаптируем под наши потребности, с людьми, понимающими нас, как себя.

Томасин с радостью разбила зеркало в ванной комнате, заглушив непрестанный стук.

Я помогла Эди заколотить дверь в подвал, отрезав единственную лестницу в старой церкви.

Сесилия растоптала все чертовы часы в здании.

Тиген устроила себе спальню в чулане для метел. И благодарна нам за то, что мы запираем ее каждую ночь.

Мы прочесали всю церковь в поисках ненавистных восьмерок ради Вало. И уничтожили их. А если он все же где-нибудь наткнется на чертов символ, мы всегда рядом, чтобы похлопать его по плечу и вернуть к реальности.

Мы выкопали тело Дона, освободив его из темноты, которой он так боялся. И сожгли останки самым ярким огнем. А потом собрали пепел и оставили в стеклянной урне под лампой, которую никогда не выключаем. Для Дона свет больше никогда не погаснет.

Алека мы похоронили рядом с его матерью. Так и не решили, было ли это проявлением доброты или наказанием, но это казалось правильным.

С моей фобией оказалось сложнее, но Сесилия обнимает меня каждый раз, пока не закончится приступ, а когда я успокаиваюсь, камни на ее повязке скользят по моему лицу и наши губы встречаются.

Мы живем так уже год, выезжая только чтобы пополнить припасы. Понимаю, возможно, не такого конца вы ждали, но хочу, чтобы вы знали: мы счастливы здесь. Сесилию больше не мучает бесконечное тиканье. Томасин не избегает отражений. Вало не выпадает из жизни. Эди спокойно ходит по земле, не проваливаясь в безумие. Тиген больше не волнуется о том, что творит ночами. А Дон нашел покой в свете.

И я… ну я нашла всех их. Каждое утро меня встречает лучезарная улыбка Сесилии. Днем Тиген угощает меня сигареткой за чаем. Я каждый день говорю Томасин, что она прекрасна, а она иногда делает мне макияж. Долгими часами мы беседуем с Вало, чей интеллект поражает меня. Эди наливает мне бурбон вечерами. Наши взаимоотношения заполняют пустоту в моем сердце, которая разверзлась после смерти моей собственной бабушки. Она умерла раньше, чем я перестала употреблять, раньше, чем я успела сказать ей, как много она для меня значила. И каждую ночь перед сном я кладу руку на лампу Дона, чтобы впитать ее тепло.

Так что пожалуйста, не нужно жалеть ни меня, ни кого-либо из нас. Мы не заперты здесь, остаться – наш выбор. Здесь мы в безопасности от мира, а мир в безопасности от нас. Вместе мы построили новый мир, в котором можем постоянно поддерживать друг друга.

Вместе мы построили мир без страха.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Мне страшно говорить об этом, но я знаю, что, раз сама пришла в группу и сама решила остаться, нет смысла сейчас пытаться повернуть все вспять. Вот моя фобия. И мой страшный секрет.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3 • 4 • 5 • 6

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Я знала, что этот момент наступит, но, когда начала рассказывать вам чужие истории, не думала, что меня будет так сильно беспокоить перспектива разоблачения моего собственного позорного прошлого перед толпой незнакомцев. Возможно, потому, что я стала воспринимать вас скорее как друзей… В каком-то смысле вы стали для меня продолжением моей группы поддержки… и сейчас вы нужны мне больше, чем когда-либо. Я с трудом могу печатать это, потому что я следующая.

***

Когда Тиген закончила свой рассказ, в горле у меня встал комок. Беспокойство нарастало, без предупреждения разрушив атмосферу безопасности. Было приятно слушать истории других участников. Приятно понимать, что я не одинока в своем страхе, понимать, что и другие люди так же много потеряли или были доведены до крайности своими фобиями. Тем не менее, впервые с тех пор, как прочла объявление на доске, я осознала, что мне здесь не место, Я не заслуживала быть среди этих людей.

С колотящимся сердцем я вскочила со стула так резко, что хрупкие ножки заскрежетали по линолеуму, разбивая тишину.

– Что случилось, дорогая? – озадаченно спросила Эди, заглядывая мне в глаза. Сострадание и замешательство смешались на ее морщинистом лице.

Я просто покачала головой, не находя слов из-за страха.

– Твоя очередь? – спросил Вало, нахмурив брови.

Я кивнула, вся дрожа, боясь, что вот-вот польются слезы.

– Садись, пожалуйста. Мы хотим услышать твою историю, – мягко сказал Алекс.

– Вы не понимаете, – задохнулась я, смаргивая слезы. – У меня нет никакой трагической предыстории, как у вас. Я не должна быть здесь. Я просто боюсь.

Сесилия наклонилась вперед, камни на ее повязке блеснули, преломляя свет.

– Мы понимаем. Больше, чем кто-либо другой, понимаем. Бояться – нормально. Мы все боимся, – заверила она. Группа кивнула, подтверждая ее слова. – Что-то привело тебя сюда сегодня так же, как и всех нас. Фобия управляет твоей жизнью. Расскажи. Пожалуйста. Мы хотим знать.

Что-то в тоне ее голоса, обеспокоенном взгляде единственного глаза, успокоило меня. Я снова села, кивнула и ответила:

– Хорошо. Я расскажу. Но предупреждаю: эта история показывает меня не с лучшей стороны, но это худшее, что было в моей жизни… Я доверяю вам. Меня зовут Эвина, но предпочитаю Ева. У меня трипофобия… страх перед плотным скоплением отверстий.

– Разве не эту “фобию” придумали вы, миллениалы? – спросил Дон, игриво улыбаясь. Я напомнила себе, что не нужно воспринимать его слова всерьез.

Слегка усмехнувшись , я улыбнулась ему в ответ. Это мне приходится слышать часто.

– Да, ее определили совсем недавно. Но, как уже говорила Эди, у нас не всегда есть названия для вещей, которые и без этого весьма реальны. – Я вытерла потную руку о грубую ткань джинсов. – Кроме того, исследования подтверждают, что у трипофобии может быть эволюционная основа – некоторые ядовитые животные имеют узоры, похожие на скопления отверстий, например, сот, кораллов, семенных коробочек лотоса…

Одно упоминание о моих триггерах тут же спровоцировало их яркие образы. Десятки плотно сгруппированных дыр, таких безобидных и таких необъяснимо ужасающих… Я сразу начала чесаться. Инстинктивно, бессознательно: сначала затылок, затем шея… Моя фобия не просто вызывает страх – она влияет на мою кожу, заставляет меня покрываться мурашками. Я будто чувствую раскрывающиеся дыры на своем теле, пузырящиеся от зудящей инфекции. Раздражение, которое невозможно утолить. Я задрала рукав зеленой фланелевой рубахи, чтобы почесать предплечье, впервые за вечер обнажив культю на месте левой ладони.

– Я боялась с детства, – продолжила я, пытаясь прочистить пересохшее горло. – Родители не могли понять, что со мной не так, я тоже не знала… Просто отчетливо понимала, что не могу вынести вида граната, не могу пробираться по лужам возле дома, почти ничего не могу сделать, постоянно не думая о том, что могу случайно увидеть. В детстве у меня не было друзей, я и с семьей не была близка… Я попала на терапию, когда уже была взрослой. Научилась множеству механизмов преодоления трудностей, которые мне кое в чем помогали, но в основном просто позволяли избавиться от вечного беспокойства. Но даже тогда… если бы меня застали врасплох, ничего было бы уже не поделать.

Я вздохнула, ощущая, как в животе разверзается огромная яма сосущей пустоты.

– В конце концов, я обратилась к наркотикам. Тяжелые, легкие, мне было все равно. Что угодно, только бы переключить мое внимание… но ничего не действовало на меня так, как мет.

Я оглядела группу, пытаясь оценить реакцию на такое признание. Ничего, кроме ненависти и отвращения, я и не могла ожидать, ничего кроме того, с чем столкнулась дома. Моя мать билась в истерике, криком выплескивая на меня стенания о жизни, которую я потеряла. Незнакомцы насмехались надо мной, задрав носы, когда я лежала на пляже под кайфом… Но никто в группе не выказал никакого неодобрения. Они все еще смотрели на меня, легко кивая, приглашая продолжать.

– Когда я принимала метамфетамин, какой-нибудь процесс маниакально забирал все мое внимание, и я могла сосредоточиться на нем, а не на своем беспочвенном страхе. Я часами могла чистить раковину в номере мотеля. Или сесть и писать книгу, которую всегда хотела написать. Или до изнеможения рассуждать о чем-нибудь до тех пор, пока не кончатся последние слова, – объясняла я, вдруг почувствовав себя такой несчастной из-за того, что не поняла, к чему может привести такой эффект, пока не стало слишком поздно. – У меня был всего один друг. Он же был моим дилером.

Воспоминания нахлынули мгновенно: громоподобный гул, острая боль, всплеск внизу… но, каким-то образом, прежде всего дыры.

– Не могу сказать, что много помню из того, чем мы занимались, но я заботилась о нем, и мы были… близки. Настолько близки, насколько могут быть два человека постоянно витающие в облаках и никогда не возвращающиеся на землю.

Боль и вина снова накатили, выбивая слезы. Тоска и отчаяние заполнили мой разум.

– Несколько лет назад меня разбудило его сообщение. Он писал, что только что получил партию от нового дистрибьютора и хочет попробовать вместе со мной. Я, конечно, согласилась. Мы договорились встретиться на нашем обычном месте: скалах с видом на океан. Я села в машину и отправилась туда, как только стемнело. Он уже был на месте. Сидел в кузове своего грузовика и осторожно насыпал белый порошок на фрисби. – Я вздохнула, покачав головой с грустным смешком. – Я села рядом. Он картой разделил порошок на две тонкие дорожки – наш старый ритуал… предложил мне первую, а потом сам прикончил вторую дорожку.

– И… вау, – резко выдохнула я, подчеркивая глубину удовольствия. – Это было совсем не похоже на то, что я когда-либо раньше испытывала. Мгновенный прилив кайфа, я даже на мгновение подумала, что у меня передозировка… Помню, как подумала, что если это смерть, то она чертовски хороша. Но я, конечно, просто улетела, как гребаный воздушный змей, как и сотни раз до того… но очень скоро поняла, что что-то шло не так. Мы перепрыгнули через перила смотровой площадки, к скалам. Высокий, не меньше пары метров обрыв вел к небольшой площадке перед отвесным склоном, идущим до самой воды. Несколько минут все было нормально – по крайней мере в том смысле, который мы вкладывали в слово “норма”. Мы зацепились языками за случайную тему и начали бесконечно раскручивать ее, будто открывая вселенскую истину о чем угодно, от тостеров до того, почему на женских джинсах есть такие маленькие кармашки. – Я мрачно усмехнулась над прошлой версией себя, которая сейчас глубоко смущала меня нынешнюю. – А потом у меня начались галлюцинации.

Слабый вздох сорвался с губ Томасин:

– Что ты видела?

Я пару раз провела короткими ногтями по культе, стараясь унять воображаемое раздражение.

– Галлюцинации от мета – не редкость. Но обычно случаются слуховые. У меня никогда не было визуальных галлюцинаций до… той ночи.

Я вздохнула, оглядывая круг лиц, проникнутых очевидным состраданием. Состраданием,которому скоро было суждено уступить место осуждению.

– Уверена, вы знаете о том, что стабильно употребляющие метамфетамин получают бонусом болячки на коже. У моего друга они были довольно-таки сильно заметны. Никогда до того они не вызывали у меня раздражения, ведь были похожи скорее на плоские струпья, чем на дыры, но в ту ночь я увидела… как язвы начали, кхм, расширяться… углубляться, будто проедая плоть, пока его кожа не оказалась усеяна гигантским скоплением… дыр.

Слезы навернулись мне на глаза. Я стиснула зубы, стараясь справиться с собой. Эди положила руку мне на колено, мягко проговорив:

– Не торопись, дорогая.

И этого было более чем достаточно, чтобы слезы прорвали плотину.

В тот момент я просто хотела замолчать и забыть эту историю. Как и сейчас. С той ужасной ночи я прятала стыд за свой поступок в глубинах сознания, я каждый день страдала под бременем вины и знаю, что заслуживаю этого. Нужно было продолжать, чтобы эта пытка закончилась. Я утерлась рукавом, жалея, что не захватила носовой платок, и снова начала говорить:

– Я… я просто уставилась на него. Скорее даже на д-дыры, и тревога начала перерастать в страх. Стимулятор, который я так охотно приняла, – а ведь я даже не знаю, был ли это мет, – определенно не собирался мне помогать. Впадины на его коже становились все глубже, бездоннее, лишая меня дара речи. И… и я заметила, что что-то, кхм… лезет из них.

Я застонала, стараясь изгнать из памяти жуткие образы.

– Из его щеки вылезла первая личинка. Раздувшаяся, огромная, гребаная личинка! Края раны растянулись и побелели, выдавливая на свет жирное, бледно-желтое тело, покрытое черными пятнами. Дыра сжала влажные воспаленные края, оставив мерзкую тварь извиваться на лице моего друга. А потом наружу прорвалась еще одна, из подбородка. И еще. И еще. Из шеи, из плечей, из предплечий. Они, блять, просто лезли и лезли, сотни жирных мерзких личинок, пока его лицо не скрылось под ними, пока мерзкие твари не покрыли его руки, как пара извивающихся рукавов.

А потом личинки стали лопаться. Мухи, покрытые липкой слизью, выбирались из морщинистых тел, суча лапками, тряся слюдяными крыльями, сбрасывая шелуху пустых шкурок на землю, как снег. Под его ногами вырос целый сугроб… Меня отчаянно вырвало, и тут он спросил, что, черт возьми, происходит… я снова подняла на него глаза, но увидела только кишащий рой мух, – простонала я, снова оглушенная громоподобным жужжанием. – Сотни огромных – невероятно огромных, каждая размером с яйцо, – мух, с покрытыми грубой щетиной жирными сегментированными телами, парили на тонких, как бумага, крыльях прямо ко мне… В тот момент все казалось таким реальным, клянусь своей никчемной жизнью, я была уверена, что сейчас эти мухи-паразиты доберутся до меня и отложат яйца в моем теле, если я… если я не остановлю их.

Несколько участников группы побледнели от осознания. Мне подумалось, что теперь-то некоторых точно стошнит. Алек же спокойно спросил:

– Как ты остановила их, Ева?

Отдавшись своей муке, я больше не стала сдерживать слезы. Хотя в тот момент я вряд ли что-то могла контролировать.

– Я отчаянно отмахивалась от мух и вдруг увидела, что личинки все еще лезут из него, вырываются из его тела, превращаются в чудовищных монструозных насекомых, в бесконечном цикле, который закончится только когда эти твари пробурятся мне под кожу, чтобы все началось заново. Чтобы мое тело покрылось дырами… и я… ну, я… я просто… Я не могла этого допустить. Первобытный инстинкт “бей или беги” работал на полную… Я… толкнула его. Он споткнулся и подошел к краю обрыва, пытаясь восстановить равновесие. Еще толчок… и он полетел вниз. Я осознала это, только когда рухнула на колени, обдирая кожу о шершавый камень, потому что он успел схватить меня за левую руку. Мой друг смотрел на меня, зависнув над пенящимися на скалах камнями, хотя я едва видела его сквозь пелену мух. Едва могла соображать из-за оглушительно жужжания. И он умолял меня о помощи.

– Черт, – протянула Тиген, раздавливая в труху окурок и тут же снова прикуривая. От вони застоявшегося табачного дыма и воспоминаний о той кошмарной ночи у меня поплыла голова. – Что ты сделала?

Я уставилась на истертый пол, не в силах поднять глаза на группу.

– Я… кхм, я все переводила глаза с облака огромных мух на кишащее месиво личинок, извивающихся на руке, которая… которая будто слилась со мной, срослась в одну общую искореженную конечность… пока дыры не поползли и по мне. Я могла бы вытащить его. Должна была. Но ощущение шевеления под кожей лишило меня остатков разума. Я вытащила перочинный нож из заднего кармана джинсов, приставила острие к коже… выдохнула… и начала пилить.

От воспоминания, как нож царапал кость, как вибрация расходилась по всей руке, будто само мое существо раскалывалось, слезы снова полились из глаз, пятная штаны на коленях.

– Понимаю, как нелепо это должно звучать, но я совершенно не соображала. Боль была просто… невообразимой, но еще хуже были его мольбы. С каждым моим ударом ножа он все просил и просил сохранить ему жизнь, пока я не перепилила кости и гравитация не сделала свое дело, разорвав плоть и увлекая часть меня вместе с ним в океан внизу.

Я впилась ногтями в ладонь.

– В больнице мне почистили рану… Я сказала, что сама сделала это с собой. Не совсем ложь, но проявление трусости. Когда стало ясно, что я под метамфетамином, все расспросы сразу кончились. Я сбежала из города. переехала сюда… привела себя в порядок, насколько это было возможно. Тело моего друга нашли через несколько дней после трагедии, но моей кисти нигде не было. Все списали на случайное падение… Копам и правда глубоко наплевать на наркоманов, – с горечью заметила я, прекрасно зная, что я все еще остаюсь единственным человеком, кого можно тут было обвинить.

– Мне нечем оправдать свой страх, и от этого мне еще хуже. Все ваши фобии имеют точку отсчета, все они чем-то вызваны, а моя просто всегда была со мной. Хотя с той ночи, когда я потеряла руку, дела пошли хуже… До того момента я никогда не понимала, что так пугало меня в скоплении дыр.

Я сжала культю, собираясь с духом.

– Теперь я знаю, что боюсь не дыр, а того, что скрывается внутри них.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Фобия управляет нами. Фобия диктует, как реагировать на даже самые безобидные вещи. Фобия уничтожает нас. И может обернуться чем угодно, если мы попробуем контролировать ее.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3 • 4 • 5

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Должна признать, что по мере того, как мы приближаемся к моей очереди делиться, я чувствую, как внутри растет такое знакомое беспокойство. Фобия привела меня к нескольким ужасным поступкам, и мне будет не просто рассказать вам об этих событиях, вам, проявившим такую доброту и участие. Я поделилась некоторыми комментариями с Эди и она была так тронута потоком сострадания..

Остается только надеяться, что и мне достанется хотя бы толика, хотя я знаю, что совершенно не заслуживаю этого.

***

Теперь настала очередь Тиген, молодой женщины, истощенной и изможденной. Я дала бы ей около двадцати лет. Женщины, не выпускавшей из рук сигарету. Женщины с впалыми щеками, запавшими серыми глазами. Она выглядела так, будто за последний год ни разу нормально не поела. Вьющиеся светлые волосы, тусклые, блеклые и пожелтевшие от сигаретного дыма ногти только подкрепляли это предположение. Безразмерный свитер сидел на ней как мешок, спадал с костлявого плеча, леггинсы, заправленные в пару угг, плотно облегали узловатые колени.

– Я Тиген, – пробормотала она, прикуривая очередную сигарету в пламени дешевой зажигалки. – Прежде чем начну, я бы хотела кое-что прояснить. Уверена, вы все думаете, что поняли, что со мной: “Гляньте на эту костлявую задницу, у нее точно расстройство пищевого поведения, она, наверное, боится еды, бла-бла-бла…”

Она насмешливо протянула каждое слово, которое сейчас блуждало в моей голове, заставив мои щеки виновато вспыхнуть. А меня задаться вопросом: что думали остальные обо мне и моей обрубленной руке.

Вся группа смущенно молчала. Тиген цинично усмехнулась:

– Так и думала. Технически, эти предположения верны, в некой степени, по крайней мере, но я здесь не поэтому. У меня ангинофобия – боязнь задохнуться, – пояснила она, выпрямляясь на стуле.

Не могу себе представить, как ей удавалось так долго сидеть на практически голых костях.

– У меня и правда расстройство пищевого поведения, но с анорексией оно не связано. А связано со сном. – Тиген затянулась, прежде чем продолжить. – Я ем во сне. Навязчиво. Я не осознаю себя в этот момент, не знаю, что делаю, не знаю даже, что снова ела, просто на следующее утро просыпаюсь с хрипотой и ощущением застрявшего в горле куска. Учитывая, как стремительно проходят эти эпизоды – иногда даже меньше десяти минут – не удивлюсь, если я правда активно давлюсь в это время. Я вспоминаю, что произошло, только когда обнаруживаю кухню полностью разгромленной. Везде разбросаны кастрюли и сковородки, пустые коробки из-под закусок и сладостей. На полу лужи чего-то липкого, вперемешку с крошками. Остатки моего безумного пиршества, – выдохнула она, завитки дыма запутались между потрескавшимися бледными губами. – И я могу съесть самые странные вещи: проглотить бутылку сиропа, зачерпывать пригоршнями арахисовое масло и поглощать его в огромных количествах. Ем даже то, что никогда не подумала бы положить в рот в сознательном состоянии. Я веганка, но во сне съедала все запасы сливочного масла моей соседки, а однажды целую банку майонеза, – рассказывала она, давясь от одной мысли.

От ее слов даже у меня болезненно скрутило живот. Тиген снова затянулась, гипнотизируя нас тлеющим угольком на конце сигареты.

– Закончилось все тем, что мне пришлось съехать. Слишком сильно на меня давило отвращение из-за поедания продуктов животного происхождения и стыд, неизбежно накрывавший каждый раз, когда я пыталась как-то объяснить свою проблему… Я собрала вещи, мою любимую крысу Рекса…

Резкий выдох Томасин прервал рассказ. Вся группа обернулась в ее сторону, и девушка зарделась от смущения.

– Простите, – пискнула она. – Я просто не люблю крыс… эти хвосты… они выводят меня из себя.

Тиген свирепо зыркнула на нее:

– Крысы очень умные, добрые и социальные существа. Из них выходят отличные питомцы, – заметила она с ноткой разочарования. – Я слушала о твоем странном дерьме, а теперь ты послушай о моем.

Томасин застенчиво кивнула, вся пунцово-красная:

– Прости.

Тиген снова крепко затянулась, стараясь успокоиться.

– Продолжай, когда будешь готова, дорогая. Мы все внимание, – мягко проговорила Эди.

– Спасибо. – Томасин благодарно повернулась к ней, выпуская дым из уголка рта в противоположную от пожилой леди сторону. – Я переехала в собственную квартиру вскоре после начала “эпизодов”. Подобное расстройство довольно часто развивается в зрелом возрасте. Я пыталась как-то его контролировать… Делала все как надо: изучала тему сна, принимала лекарства, терапию, даже пробовала гребаный гипноз, – описала она с мрачным смешком, постукивая сигаретой по пепельнице. – Ничего не помогло. В конце концов я сдалась и просто решила, что, раз не могу контролировать себя, изменю то, что контролировать могу. Чтобы максимально смягчить урон. Я полностью расчистила кухню и проход к ней, заперла все ножи, чтобы как минимум быть в безопасности. И начала запирать любую еду, чтобы добраться до нее было сложнее… и знаете что? – решительно спросила Томасин, слегка округляя серые глаза с темными кругами под ними. – Это сработало. Больше никаких пробуждений среди руин кухни, никакого стыда, смущения или потери контроля. Больше вообще никаких эпизодов.

Она затушила окурок в пепельнице, бросила его внутрь и достала следующую сигарету. Нескончаемый цикл.

– Но я забыла самое главное, – пробормотала она еле внятно, сжимая губами сигарету.

Щелкнула зажигалка, выпуская хилое пламя. Пауза обострила наше любопытство.

– Что ты имеешь в виду? – не выдержал Вало.

Тиген несколько раз быстро затянулась, раскуривая сигарету, прежде чем ответить:

– Проблема была не в еде, а во мне. Однажды утром я проснулась со знакомым ощущением першения в горле, но кухня была чиста. Я сразу почувствовала облегчение. Отперла все ящики, чтобы приготовить завтрак и в кои-то веки почти наслаждалась ощущением утреннего голода. А потом пошла в свободную комнату, чтобы выпустить Рекса, но обнаружила, что клетка открыта, а он… пропал. Я забеспокоилась, и тут запах рвоты, кислый и едкий, ударил мне в ноздри. Я последовала за ним в угол комнаты и, ну… и нашла его.

Тиген оглядела комнату и серьезно предупредила:

– Если вам сложно слышать о страданиях животный, я все пойму… быть может, вам стоит выйти из комнаты на пару минут. – Она смотрела на нас в поисках любого движения или реакции, в подтверждение своих слов стряхивая столбик пепла.

Никто не подал ни звука. И она продолжила.

– Я нашла свою крысу мертвой в луже рвоты. Тельцо было целым на вид, но внутри… все крохотные косточки… они были раздавлены. – Тиген едва выдавила последние слова, задыхаясь.

– О, Тиген… – ласково проговорила Сесилия, стараясь утешить безудержно рыдающую теперь женщину. – Мне так жаль.

Тиген медленно покачала головой, стараясь собраться с силами и продолжить свой рассказ. Несколько дрожащих долгих затяжек успокоили ее.

– И тогда воспоминание о событиях ночи поразило меня так же как и раньше, с любым другим эпизодом. Сразу, как только доказательство безумия оказалось у меня перед глазами… Я вспомнила, как открыла клетку и вытащила визжащего зверька за хвост… Вспомнила, как он в ужасе царапал мне щеки и язык, пока его драгоценная маленькая головка не хрустнула под моими зубами… – Она снова плакала, быстро дыша. – Я глотала его целиком, как птица, пока дергающийся хвост не вызвал рвотный рефлекс, проскользнув мне в горло, – всхлипнула она, ненадолго остановившись, чтобы утереть глаза и снова прикурить.

– Вспомнила, как я начала задыхаться… слезы жгли глаза, я упала на колени, хрипя и паникуя, внезапная нехватка кислорода душила меня и лишала разума. Я запустила пальцы в горло, стараясь ухватиться за кончик хвоста… и потянула его из себя несколькими рывками… его мех щекотал мне горло, сломанные ребра, проткнувшие шкурку царапали гортань, пока наконец… пока наконец я не вытащила его. Я бросила тельце на пол, меня вырвало, а потом… Потом я просто вернулась в постель, даже не осознавая, что сотворила со своим драгоценным любимцем, – простонала Тиген в агонии. Нам всем было очевидно, как она любила его. – Проблема была не в еде, а во мне. Меня нужно было запирать.

Алек громко вздохнул, выказывая общее настроение группы. У меня к горлу подкатила тошнота, но я старалась сохранять самообладание из уважения. Одно дело, если бы Тиген сотворила такое сознательно, добровольно… но вид моего завтрака на полу явно не помог бы ей сейчас исцелиться.

Тиген раздавила окурок в пепельнице. И сразу начала говорить, не прикуривая, прервав свой печальный ритуал.

– С тех пор любая твердая пища вызывает у меня такую реакцию. Стоит ей попасть ко мне в рот, я начинаю задыхаться, подступает рвота… а вместе с ней и воспоминание о том, что я сделала. И страх перед тем, что могла бы сделать. – Она прерывисто вздохнула, сдерживая новый приступ слез. – Я полностью изолировалась. От друзей, от семьи. Не хочу, чтобы они видели, во что я превращаюсь, не хочу объяснять им, что сделало меня такой. Я курю, чтобы заглушить голод… Знаю, что все это скорее всего убьет меня, но… я заслуживаю смерти.

Каждую ночь я сплю в крохотной запертой комнате. Питаюсь только жидким. И настолько боюсь подавиться, что даже это питание пропускаю через сито. Потому что, если съем хоть что-то твердое, я не только подавлюсь в тот же момент… Я будто снова проснусь в ту ночь.

Чтобы снова вытащить раздавленное тельце Рекса из глотки.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Никто не знает, что таит в глубине души даже самый безобидный человек. Какие демоны терзают его. И какая судьба ему уготована.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3 • 4

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

– Хватит, пожалуй, – подытожил Дон после пары минут молчания. И снова будто бы накинул маску: уныние на его лице уступило место привычной непринужденной отчужденности. Он откинулся на спинку стула, вытянул ноги в потрепанных белых теннисных туфлях, протяжно прооскрипевших по линолеуму. Я вдруг вспомнила своего отца, который носил кроссовки до тех пор, пока подошвы не протирались насквозь. Такой тип человека “не сломалось – не чини”. – Кто следующий?

Справа Эди сухо прокашлялась, заставив меня подпрыгнуть на месте.

– Думаю, теперь моя очередь, – пробормотала она, разворачивая бумажку с номером 5 в доказательство.

Пожилой даме было на вид не меньше девяноста лет, хотя я основывала это предположение лишь на ее сходстве с моей ныне почившей бабушкой. Те же седые букли с химзавивкой, нитка крупного жемчуга на шее и серьги в комплект, милая, нежная улыбка, мелодичный успокаивающий голос. Такие же нежные руки, бледная, тонкая, как бумага, кожа, едва скрывающая косточки, вены, увеличенные суставы. Вот только моя бабушка не одела бы черный спортивный костюм. Бабушка Рут носила пастельные цвета и яркие тона. Она всегда говорила, что черный – цвет смерти, а не жизни.

Эди сунула бумажку в карман брюк и начала:

– Мое имя Обэдиенс, но друзья зовут меня Эди. У меня батмофобия. – С хитрой улыбкой Эди погрозила пальцем Дону, явно в шутку. – И прежде, чем ты начнешь болтать, Дон, скажу сразу, я не боюсь летучих мышей!

Группа прыснула смехом, и Дон не был исключением.

– Тогда чего ты боишься, Эди? – спросил Вало, одним своим раскатистым баритоном призывая нас к порядку. Почти по-профессорски.

Пожилая женщина подождала, когда стихнут последние смешки, и ответила:

– Я боюсь лестниц.

Я кивнула: понятно, почему у кого-то ее возраста может возникнуть подобный страх – падение с лестницы почти наверняка стоило бы ей сломанного бедра, если не хуже.

– О, знаю, о чем вы думаете. Такая развалина, как я, конечно, обязана бояться лестниц! Одно падение, и я в больнице, и то если смогу позвать на помощь, – заметила Эди, подмигнув. – Но я боюсь лестниц с детства. Я была первым и единственным ребенком, у которого семейный врач диагностировал фобию в те далекие времена. Хотя, думаю, в бытность ребенком я страдала климакофобией – боязнью именно подниматься по лестнице, а не самих лестниц… но тогда для этих дел не было стольких названий, – продолжила она, поднимая тонкую бровь. – Но, как бы там оно ни называлось, я до смерти боялась идти вверх по лестнице. Когда мне было около десяти, я упала с лестницы в доме родителей и чудом выжила.

Я родилась в богатой семье, в одной из тех старых южных семей, и в поместье у нас стояла массивная мраморная лестница, спускающаяся с верхнего этажа каскадом изгибов. Я играла на верхней площадке, а потом в один момент вдруг потеряла равновесие и скатилась вниз. Черт возьми, да я чуть не переломала все кости, но могло быть и хуже. На восстановление ушло как будто несколько десятилетий… в детстве необходимость лежать в постели вместо всех этих невыносимо интересных вещей и игр стала абсолютным несчастьем. Но все же я была сильной маленькой девочкой, и мне стало лучше… по большей части.

Затушив, должно быть, уже сотую сигарету с того момента, как вошла в дверь, Тиген подняла запавшие глаза на Эди:

– Твое тело выздоровело, но разум нет?

Эди игриво наставила палец на Тиген:

– Именно. Я отказывалась подниматься или спускаться по той треклятой лестнице. Отец пытался заставлять, но стоило моей ноге коснуться первой ступеньки, я сходила с ума, весь мир начинал вертеться. От одного вида уклона мой разум просто взрывался… понимаете, для меня тогда подъем по этой лестнице был равносилен восхождению на отвесную гору. И так вот все пошло под откос.

Эди опустила голову, мягко постукивая пальцами по коленям.

– Я не могла вернуться в школу, поэтому мама отправила меня на домашнее обучение. Растеряла всех друзей. И до самого конца детства осталась одна, в окружении лишь моих книг, сада, потрясенной матери и разочарованного отца, считавшего меня никчемной, сломанной и бесполезной. – Она глубоко вздохнула, вспоминая внезапный поворот, перевернувший ее жизнь в столь юном возрасте.

Томасин нарушила молчание:

– Эди, ты… ты не была бесполезной.

– Спасибо, дорогая, – тепло ответила Эди, аккуратно складывая руки на коленях и выпрямляясь. – Когда я стала взрослой, в доме начались споры о том, на что я могла бы сгодиться в моем… состоянии. Родители хотели, чтобы я вышла замуж за богатого и влиятельного человека, но никто меня не брал. И поэтому, когда однажды в саду меня увидел почтальон и мы оба прониклись взаимной симпатией, отец пробормотал ему голосом, хриплым от виски: “Если хочешь ее, забирай”.

Сесилия саркастично хмыкнула с противоположной половины круга – я подумала в точности так же.

Эди слегка усмехнулась в ответ.

– Мы поженились и прожили довольно приличную жизнь. Он зарабатывал не много, но всегда усердно трудился. Мы заботились друг о друге, хотя со временем и отдалились. Поначалу он очень поддерживал меня с моей фобией, но вот мы стали старше, родители один за другим покинули этот мир, и он настоял, чтобы мы переехали в дом моего детства. Тот, с мраморной лестницей. Он устал стирать пальцы до костей на жалкой работе и хотел хоть какого-то комфорта. Я согласилась… неохотно. – В этом осторожном напоминании не было нужды, все мы понимали, как тяжело далось ей согласие. – Все вещи, которые были мне нужны, изначально разместились на первом этаже, но в конце концов он захотел вместе переехать в главную спальню наверху. Я постоянно работала над собой, чтобы преодолеть страх. Чтобы он больше не мог контролировать меня. Несколько месяцев подряд мой муж держал меня за руку, пока я поднималась сначала на одну ступеньку, потом на несколько и в конце концов до самого верха лестницы. Хотя, должна признаться: когда я в первый раз ступила на вершину, меня вырвало прямо на пол.

Невольно рассмеявшись, Эди слегка покачала головой:

– Я, конечно, все еще немного волновалась и каждый раз испытывала головокружение, но пока муж был со мной, я все-таки могла подниматься по этой чертовой лестнице!

Алек теперь выглядел озадаченным:

– Кажется, что ты преодолела свою фобию, как минимум по большей части. Почему ты здесь?

Брови Эди сошлись на переносице, морщины углубились, добродушное выражение лица будто губкой стерли, заменив его мрачной сосредоточенностью.

– Потому что несколько лет назад она вернулась. И стала хуже, намного-намного хуже, – мрачно ответила она, так сильно стискивая ладони, что я испугалась, что тонкая кожа треснет. – Однажды я проснулась одна среди ночи. Мой муж был не из тех, кто разгуливает по дому ни свет, ни заря, поэтому я сразу забеспокоилась. Я села в постели и заметила тусклый свет, льющийся из коридора. И, выйдя из спальни, увидела, что люстра над пролетом включена и заливает ярким светом лестницу, вьющуюся под моими ногами. А потом появился мой муж и столкнул меня.

– Нет! – невольно ахнула я.

– И с самого верха я упала на первую лестничную площадку. – Эди продолжала мягким, пугающим голосом. – Лежала там и слышала, как босые ноги мужа шлепали по мраморным ступеням все ближе ко мне. Я сделала вид, что потеряла сознание, а когда он добрался до меня, схватила его за лодыжки и толкнула вниз. И смотрела, как мой муж кувыркается по ступеням, пока очередной изгиб лестницы не скрыл его.

Я знала, что он пытался убить меня, но не собиралась оставлять его умирать на холодном полу. Поднялась на ноги. Все тело болело. Я посмотрела вниз на ступени, по которым вот уже несколько лет находила в себе силы спускаться, но они вдруг стали чудовищно крутыми, будто каждая была высотой в метры. Вцепившись руками в перила, я медленно сделала первый шаг… остановилась на мгновение… и пошла дальше. Руки скользили от пота, ладони едва держали перила, но я продолжала идти, пока не добралась до второй площадки. На лестнице было три лестничных пролета по восемь ступеней в каждом, разделенных лестничными площадками. Я точно знаю это, потому что научилась считать каждый шаг, чтобы сохранять спокойствие. И вот теперь, добравшись до второй площадки, я точно знала, что, как только поверну, останется всего один пролет. И я доберусь до своего мужа.

Представьте мой ужас, когда я повернула, чтобы ступить на последние ступени, но не увидела внизу ни мужа, ни вообще подножия лестницы, потому что появилась еще одна площадка. А потом – бам! – новая ступенька под ней… бам,бам, бам, бам, бам, бам, бам! – еще семь. И вот новый пролет из восьми ступеней раскрылся передо мной, ведущий к новой площадке…

Эди крепко зажмурилась, стараясь глубоко дышать: вдох через нос и выдох через сжатые зубы – отточенный механизм борьбы с тревогой.

– Тем не менее, я продолжала сражаться, опасаясь за свою жизнь, за жизнь мужа, и спустилась по последнему, как я думала, лестничному пролету… и оказалась на новой площадке, оглушенная грохотом ступеней, становящихся одна под другой.

Мой муж застонал, начал плакать, умоляя о помощи, он все спрашивал, что случилось. Я крикнула, что произошел несчастный случай… он ответил недовольным ворчанием, а потом начал кричать: “Обэдиенс, никчемный ты кусок дерьма, спускайся сюда сейчас же!” – Эди воскликнула таким мерзким, таким исполненным ненависти голосом, что я едва могла поверить, что эти слова вырвались из ее рта. – Я пыталась объяснить, что со мной твориться, но слова не шли… а чем ниже я спускалась по лестнице, тем больше и больше пролетов появлялось, будто увеличиваясь в геометрической прогрессии, наполняя воздух беспрестанным грохотом, оглушительным, зловещим, пока я не почувствовала себя стоящей невероятно высоко… А когда оглянулась, оказалось, что лестница простирается вверх так же далеко, как и вниз. Я даже не видела потолка, а люстра стала лишь ярким пятнышком, далеким, как звезда в ночи.

И я продолжила спускаться. Обезумевшая, бьющаяся в истерике, запертая в бесконечном лабиринте лестниц… и все это время мой муж внизу то мягко умолял меня, то бешено кричал, осыпая оскорблениями, то приказывал поторопиться и помочь ему. К тому времени, как он наконец-то появился в поле зрения по и я наконец спустилась, я вся была мокрой от пота, ноги дрожали… а он уже замолчал.

Пожилая леди тихо заплакала, продолжая:

– Я бросилась к телефону, чтобы позвать на помощь. Прошло совсем немного времени, и приехала скорая, а когда я открыла им дверь… заметила, что уже день. Я оглянулась на ненавистную лестницу и поняла, что спускалась по двадцати четырем ступенькам не меньше двенадцати часов. Мой муж умер.

Вскоре после его смерти, когда у меня не осталось никакой семьи, я отчаянно возжелала найти хоть какую-то связь с ней. И обратилась к истории своего рода. Я обнаружила, что моя бабушка Обэдиенс, в честь которой я была названа, скончалась в результате падения с лестницы. Я нашла несколько старых фотографий, и, боже мой… она выглядела в точности, как я. Ходили слухи, что ее столкнул муж… И после того, как мой собственный муж хотел убить меня, я убеждена, что это правда. Теперь я знаю, что он был не в себе в ту ночь… когда я толкнула его вниз, он так посмотрел на меня… будто очнулся.

Эди вынула салфетку из кармана, чтобы промокнуть мокрые глаза.

– С тех пор я в ужасе от вида лестниц. Я не могу взглянуть на них, не говоря уже о том, чтобы подниматься, не впадая в паническую атаку. Не знаю, верит ли кто-нибудь из вас в судьбу или подобное, но я уверена, что моя судьба – умереть так же, как умерла моя бабушка: изломанной и окровавленной у подножия лестницы.

Я дважды пережила это, и не думаю, что в третий раз повезет.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

А еще, если хотите, вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны

Юмани / Патреон / Boosty / QIWI / PayPal

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Страх – наша защита от неизвестного. Страх может стать нашей опорой… а может лишить последних крох здравомыслия. Превратить нас в то, чего нужно бояться.

⠀

Главы: 1 • 2 • 3

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

– Вау, – просто сказал Дон, хрипло рассмеявшись. Несмотря на его деланное легкомыслие, я видела по покрасневшему лицу мужчины, что его потряс рассказ Вало. Дон, видимо, был человеком, привыкшим не допускать проявления эмоций и чувств, человеком своего поколения, поколения, которое заставляли подавлять страхи, тревогу и в принципе любые проявления слабости.

– У вас, ребята, самые специфические страхи, которые я… да я о таком даже не слышал, – добавил он, махнув перед группой листком с цифрой 4. – А что я? Я простой парень. Меня зовут Дон, и у меня никтофобия. Я боюсь темноты.

Должна признаться, меня удивило его признание. Страх темноты очень распространен, безусловно, но я никогда бы не подумала, что такой человек, как Дон, может испытывать нечто подобное. Полуобернувшись влево, я с нетерпением ждала его рассказа. Учитывая, как грубо он реагировал на фобии других участников, у него должно было быть припасено что-то интересное.

Дон скрестил крепкие руки на груди и опер их на внушительный живот, торчавший из-под белой рубашки-поло.

– Я с детства боюсь темноты, – начал он. – Для ребенка это нормально, знаю, но я не просто боялся. Я был от нее в ужасе.

Сесилия пожала плечами, поправила повязку на глазу и проговорила:

– Понимаю. Мне очень не нравится оставаться в темноте после случившегося.

Некоторые согласно кивнули. Страх темноты практически врожденный.

Дон пожал широкими плечами:

– Думаю, ты поймешь и то, что для меня все серьезнее. Для большинства детей проблема решается, если поставить ночник, но не в моем случае. Каждый вечер, когда солнце клонилось к закату, я включал в доме весь свет. Я не мог прийти с ночевкой к друзьям, не мог пойти в кино, черт, да я порой даже боялся закрыть глаза. – Он покачал опущенной головой, слабо улыбаясь. Мужчина выглядел почти смущенным.

– Нет смысла говорить, что родителей это с ума сводило. Мой старик все время твердил, что я трачу его деньги, что мы столько спускаем на электричество, что скоро останемся с голым задом. Теперь я понимаю, почему он так говорил, но тогда… в детстве я мог думать только о том, чтобы не остаться в темноте. Только о том, что там скрывается что-то, только и ждущее шанса, чтобы схватить меня, чтобы сожрать меня. – С последними словами Дон сжал руку в кулак.

– Родители никогда со мной не нянчились. Психологическая помощь и все это – не про мою семью. Поэтому несколько лет спустя, когда моя дурь все не думала проходить, отец решил взять дело в свои руки. – В голосе мужчины теперь сквозила торжественность, так ему не свойственная. – Он, ну, он схватил меня, вопящего и брыкающегося, бросил в шкаф, выключил свет и запер там… совсем одного. В темноте.

Алек испуганно отшатнулся, уткнувшись в спинку стула:

– Это ужасно, Дон.

Дон картинно пожал плечами, раскидывая руки, явно находя, что куда проще отвергнуть собственные чувства, чем признать боль, которую причинил ему отец.

– Ну он был тем, кем был, так уж у нас было устроено, – пренебрежительно ответил он, приглаживая седеющие редкие рыжие волосы. – Короче говоря, я просидел в этом шкафу несколько часов и все время плакал и кричал, пока не выдохся. И тогда просто сел, прижал ноги к груди и стал ждать, когда он выпустит меня. Несколько минут я провел в тишине, когда вдруг почувствовал, что… что я не один. Я ничего не видел, естественно, так что и не мог быть уверен, но я точно знал… если вы понимаете, о чем я. Я сидел на полу шкафа, оцепенев от страха, и твердил себе, что это мне просто кажется, пока… Пока что-то длинное и острое не поползло вверх по моей руке… Пока я не услышал быстрый, неглубокий всхрюк… Я снова начал кричать, умолял родителей выпустить меня… А потом он напал.

Томасин склонила голову, как птичка, на крохотном лице черными дорожкам засохла тушь.

– Ты имеешь в виду… ты это почувствовал? – спросила она.

Он медленно кивнул в ответ, позволяя ужасающему смыслу безмолвного подтверждения осесть в наших умах. Дискомфорт стал почти физически ощутим.

– Оно успело сильно расцарапать мне руку, прежде чем мать наконец выпустила меня, сжалившись. Я выскочил из чертового шкафа и захлопнул его изо всех сил. Я, э-э-э, я несколько дней не разговаривал после этого, – выдохнул Дон через сжатые зубы. – Конечно, мой старик настаивал, что я сам себя покалечил, чтобы выбраться. И я, я же ничего не мог видеть там… Может быть, это просто мозг издевался надо мной, заставил меня и правда сделать это с собой. Я не знал.

В любом случае с тех пор я не собирался рисковать. Я повзрослел, но страх никуда не делся, как бывает у большинства. Но на какое-то время он стал даже более контролируемым. Мне все еще приходилось спать при свете, но я не умирал от страха, как в детстве.

Рыжеволосый мужчина неловко ухмыльнулся, светло-зеленые глаза сощурились.

– Представьте себе такое, взрослый мужчина боится темноты… Ну и это не облегчило мне, э-э-э… романтические отношения, – признался он, и его и так румяные щеки покраснели еще больше. – В конце концов я встретил-таки девушку, которая смогла принять меня и мой странный страх, мы влюбились и быстро поженились. Ее звали Рейчел, и она была… ну, как говорится, светом моей жизни. С ней все было легко. Я все еще боялся, но… С ней рядом чувствовал себя в безопасности. Впервые в жизни я был счастлив. И, когда на нашу первую годовщину она предложила сходить в поход, я, естественно, согласился. Да, я боялся оказаться на улице в темноте, но она заверила, что будет полнолуние, что мы разведем костер, что у меня всегда будет фонарик под боком…

Дон закрыл руками пылающее лицо. На пальце у него блеснуло простое обручальное кольцо, так глубоко впившееся в плоть, будто он прибавил не один десяток килограмм с тех пор, как надел его. – Мне следовало остаться дома. Я должен был знать, что не выдержу в темноте.

Вало положил огромную ладонь на плечо Дона, но тот отшатнулся. Тиген выдохнула дымную струю прямо в центр нашего тесного круга.

– Не спеши, Дон, – мягко начала Эди, снова будто распространяя успокаивающую ауру. Дон отнял руки от лица.

Прошло несколько тягучих мгновений, и он продолжил:

– Когда мы поехали в тот кемпинг, пошел дождь, но Рейчел была так воодушевлена… Я не мог заставить себя попросить ее уйти. Крутился рядом с фонарем, стараясь скрыть беспокойство, и, если честно, неплохо себя чувствовал, ведь, когда закончился дождь, выглянула яркая луна. Мы выпили несколько кружек пива и отправились в палатку. Я чувствовал, что она… гордилась мной. Несколько часов спустя я проснулся. Один. Одному богу было известно, где Рейчел, так что я схватил фонарь и отправился в лес. Там снаружи… что-то было. Испугавшись, что Рейчел может заблудиться или пострадать, я углубился в лес, следуя за треском ломающихся сучьев и хрустом листьев, поводя фонариком взад и вперед. – Темп рассказа набирал обороты, Дон вертел головой, будто снова был в том лесу, будто снова искал жену в темноте.

– А потом лампочка фонарика стала мерцать… батарея садилась. – Дон натужно втянул воздух сквозь сжатые зубы. – В оставшемся тусклом свете я лихорадочно осматривался, вглядываясь в случайные вспышки… И наконец увидел его. Тварь из того шкафа. Существо из тьмы. Оно было чуть ниже меня ростом, очень тощий – пергаментная, покрытая редким слоем тонких белых волос, кожа натягивалась на его костях, как барабан. Я увидел его лицо… и не смог сразу осознать, что вижу, пока не услышал быстрое хрюканье, сопение… У него не было глаз, но чуть ниже того места, где могли бы быть глазницы, зияли две огромные ямы, глубокие и черные, с трещинами по краям… пара гигантских ноздрей. А там, где у людей располагается подбородок, в самом низу, разверзлась широкая щель рта, постоянно открытого, зияющего, истекающего слюной. Оно быстро перемещалось на двух ногах, но вот руки… не были человеческими. От локтя каждая рука превращалась в костяные выступы, покрытые острыми шипами.

Я вздрогнула, представив эту картину, плотнее запахиваясь в фланелевую рубаху, будто от рассказа в комнате стало холоднее.

Дон засунул руки в карманы шорт цвета хаки и отстраненно продолжил:

– Фонарик все-таки погас. Я поднял глаза к яркому ночному небу в поисках облегчения и с ужасом увидел, как звезда надо мной замерцала и… тоже погасла. Одна за другой, яркие точки в небе следовали ее примеру, пока внезапно не погасла и сама луна. Я остался в абсолютной удушающей темноте впервые после того случая с шкафом, но в этот раз все было намного, намного хуже. И тогда я услышал, как Рейчел закричала. Я помчался на ее голос, спотыкаясь о поваленные деревья, ветви хлестали меня по лицу… Наконец, я добрался до нее, выкрикнул ее имя… и в ответ услышал надрывный визг. В темноте было не разобрать, что происходит, но я мог слышать и позже собрал события воедино. Мерзкая тварь хрюкала… казалось, оно прижало Рейчел к земле. Одна из зазубренных конечностей пронзила ей плечо, пригвоздив к лесной подстилке. Я выхватил охотничий нож и вонзил лезвие прямо в источник хрюкающих звуков… существо завизжало, отпрянуло от Рейчел, заставив меня выпустить нож, оставшийся у него в спине. Я наклонился, поднял Рейчел на ноги и наполовину тащил ее, пока мы бежали через лес подальше от ужасного создания. Но хрюканье и фырканье неотступно преследовало нас, пока на краю леса не забрезжил свет… наш лагерь.

С лица Дона сошла краска, красные глаза болезненно сверкали на фоне бледной кожи.

– Мы кое-как вышли из леса на поляну, но вместо лагеря обнаружили пару ошеломленных незнакомых мужчин. Рейчел вывернулась из моих рук, упала на землю и на четвереньках поползла к незнакомцам, не касаясь земли левой рукой. Она… ее рука была почти оторвана в том месте, где существо вонзило в нее свой “клинок”.

Рейчел закричала незнакомцам… “Пожалуйста, помогите, он сумасшедший, он пытался убить меня”... – Дон задыхался, заливаясь слезами, наконец отдавшийся своей муке. – Она даже не смотрела на меня. Я безмерно благодарен, что она не погибла той ночью, но я безвозвратно потерял ее. Я знал, что видел, но был не в себе, и мои слова приняли за бред сумасшедшего. Какое-то время мне пришлось провести в психиатрической больнице. А когда надоело, я просто сказал им то, что они хотели слышать, и ушел своей дорогой. Годами я прокручивал ту ночь в голове. Неужели я правда сумасшедший? Неужели я причинил боль своей жене? Или то существо реально? Рейчел так и не смогла объяснить, что делала в лесу той ночью, она все настаивала, что я, наверное, преследовал ее, а потом ударил ножом. Моим охотничьим ножом, который я вонзил в спину той твари. И который так и не нашли.

Дон вздохнул, вытирая слезы тыльной стороной пухлой руки. Потер лоб пальцами, будто его разум устал снова пытаться решить загадку, мучившую его десятилетиями.

– Раньше я боялся темноты потому, что страшился неизвестности того, что приходит вместе с ней… – Он вздохнул, пожевывая нижнюю губу. – Теперь я знаю, что живет в темноте, но есть в ней кое-что, от чего я в куда большем ужасе, чем от той твари. Думаю, больше всего меня пугает то, что я не представляю, что могу сотворить в темноте. На что я способен.

То, что я не представляю, кто я есть в темноте.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Даже самые обыденные вещи могут стать воплощением кошмара. Ужасом, от которого не убежать, который не забыть. Могут лишить тебя будущего, жизни… Что может быть страшнее?

⠀

Главы: 1 • 2

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

От последних слов Томасин у меня в груди что-то болезненно сжалось, а ладони покрылись липким потом. Она пережила такую травму, что одно ее присутствие здесь, в группе поддержки, поражало. С другой стороны, Сесилии тоже сильно досталось от ее фобии, да и мне, откровенно говоря, поэтому несложно было предположить, что остальные участники – Дон, Вало, Тиген, Алек и Эди – хранят настолько же ужасные истории.

Двое прошли, осталось шестеро. И единственный вопрос…

– Кто следующий? – На этот Сесилия озвучила то, о чем думали, вероятно, все. Все, кроме того, чья сейчас была очередь. Кроме номера 3.

– Я. Я следующий.

Вало сидел, сгорбившись, опираясь предплечьями на массивные бедра, сцепив огромные руки.

Я взглянула на громадного мужчину – каким-то странным образом он умел сливаться с окружением, забирая все внимание только когда начинал говорить гулким баритоном. Вало было уже за тридцать, под два метра ростом, он сидел, горой возвышаясь, между худощавой Тиген и коротышкой Доном. Формально одет, намного более формально, чем мы все: белая рубашка на пуговицах, черные брюки, галстук с идеальным узлом.

– Я Вало, – объявил он, выпрямляясь на своем стульчике. Я вдруг испугалась, что он сейчас рухнет, раздавив хлипкую конструкцию. – У меня октофобия. Я боюсь цифры восемь.

– Ты поэтому попросил меня прочитать твой номер, ммм? – Тиген лениво выпустила изо рта клуб дыма, повернувшись к гиганту. Вяло усмехнулась и добавила: – А я-то подумала, что ты не умеешь читать.

Вало ответил натянутым смешком, темные глаза заволокла печаль:

– Я, хм, могу тебя заверить, что вполне прилично читаю… До того, как обзавелся фобией, я изучал высшую математику на одной из лучших программ аспирантуры в своей области.

– А теперь боишься числа? – недоверчиво переспросил Дон. Я бросила на него быстрый взгляд.

Вало слегка пожал плечами и постарался объяснить:

– Что ж, на самом деле я боюсь не самого числа, а… его формы.

Он поднял руку и медленно, через сопротивление, описал фигуру в воздухе: полукруг сверху, вниз по диагонали, полукруг снизу и вверх к началу.

– Хотите верьте, хотите нет, я изучал теорию чисел. – Его рука с глухим шлепком упала обратно на колено. – Теория чисел изначально включает в себя свойства и отношения целых положительных чисел, не дробей. Знаете, один, два, три, четыре… – Вало замялся и сухо сглотнул. – …и так далее.

Я подалась вперед, сжимая обрубок запястья правой рукой. Страх перед чем-то столь обыденным… ужасно.

– Что случилось, Вало?

Он несколько раз глубоко вздохнул: вдох, выдох, вдох, выдох. Я подумала, что у него, наверное, огромные легкие.

– Должен признаться, я слишком глубоко погрузился в свою работу, – ответил Вало, сверкнув застенчивой улыбкой. Поразительно белые зубы на фоне темной кожи. – В детстве я всегда любил числа… математика была моим любимым предметом. И вполне органично вышло, что и в университете я выбрал эту специальность. Я стал лучшим выпускником и подал документы в на докторскую степень в области теории чисел. День, когда я получил письмо о зачислении в ту престижную программу… был самым счастливым в моей жизни, – вспоминал Вало, глядя на свои дрожащие руки.

Его глубокий мягкий голос дрогнул, и мне показалось, что он готов заплакать.

– Через пару лет после окончания аспирантуры моя любовь к цифрам стала… она переросла в нечто большее. В навязчивую идею? Я любил все цифры, но больше всего почитал число восемь. Как-то, работая над диссертацией, я вдруг начал рисовать восьмерку. Нарисовал одну и просто… больше не останавливался. Обводил ее петли снова, снова и снова…

Вало замолчал, поглощенный беспокойными мыслями… но скоро встряхнул головой, и улыбка вернулась на его лицо.

– Ну суть вы уловили. Меня вдруг осенило понимание, что число восемь олицетворяет бесконечную природу Вселенной. Я был очарован восьмеркой. Я начал видеть ее… везде. В следах коньков изящной фигуристки на льду. В земляных червях, извивающихся на тротуаре после дождя. В рисунке гоночных машин, мчащихся по трассе. Даже в пластиковых петлях упаковки банок с содовой, которую пил каждый день. Цифра восемь и то, как часто я видел ее, стала для меня знаком… символом того, что красота жизни и любви никогда не кончается.

Гигант уронил голову на массивные руки.

– Хотел бы я знать тогда, насколько ошибался.

– Не торопись, Вало. Тебе станет лучше, если выговоришься, обещаю. – Томасин постаралась его подбодрить.

Вало поднял глаза и торжественно кивнул, соглашаясь.

– Я пытался представить свои… выводы научным руководителям. Думаю, излишне говорить, что они были не очень-то впечатлены. Я потратил все время, отведенное на исследования, на философские размышления об истинном значении числа восемь, на описание тайны, которую древние математики нашептывали в каждом движении и повороте петель этого числа… Мне велели сменить объект исследования. Я не смог смириться с этим. Я не остановился. Только все глубже и глубже уходил в свои изыскания, пока не перестал даже выполнять свои обязанности. Пропустил все сроки. Перестал посещать встречи. И в конце концов меня исключили из программы.

Вало потер бритую голову, вздохнув.

– Тогда это не выбило меня из колеи. Я погрузился в свое исследование. Видел восьмерки везде, куда бы ни посмотрел…в очках на лице незнакомца, буквах, в траектории, которую описывает солнце в течении года, в мазках на картинах, соединяющихся в священную форму… каждая встреча с этой фигурой приближала меня к бесконечному, к вечному. К Богу.

Он судорожно втянул воздух сквозь сжатые зубы, ослабил галстук. На темном широком лбу выступили бисеринки пота.

– Несколько дней подряд я не спал… Начал пить, чтобы уснуть хоть ненадолго, ведь каждый раз, закрывая глаза, видел только восьмерки, отпечатанные на веках. Довольно быстро это переросло в алкоголизм… И вот я уже дни напролет сидел в местном баре, распространяя священное слово о божественной фигуре – восьмерке – всем, кто хотел слушать. Если честно, желающих было не много, – заметил Вало, весело фыркнув от воспоминаний о странных временах. – Однажды я цедил пинту самого дешевого пива в баре – к тому моменту я почти обанкротился – и прижимал донышко стакана к стойке: один раз слева, один справа. Капли конденсата рисовали восьмерку, а я бесконечно водил пальцем по ее контуру. Рядом присел мужчина в черном пальто с капюшоном. Мы долго разговаривали, и я начал рассказывать ему о цифре восемь. Я рисовал число на столе, когда он впервые повернулся ко мне и показал свое лицо…

От воспоминая, массивная фигура Вало содрогнулась.

– Он был невероятно бледным, почти безликим. Маленький рот, окаймленный парой узких губ, едва заметных… Почти плоский нос… И глаза… глаза были хуже всего. Неестественно близко посаженные, почти касающиеся друг друга над тонкой переносицей. Я снова увидел это. Проследил контур… ф-форму восьмерки. – Он с трудом произнес это, орошая воздух туманом из брызг слюны, с которым “ф” удалось таки вытолкнуть наружу.

Вало замолчал, утер нижнюю губу рукавом идеально отглаженной рубашки. Формальность одежды так контрастировала сейчас с его поведением: мужчина вдруг превратился в поглощенную тревогой, заикающуюся версию самого себя. Когда он вошел в комнату, я и подумать не могла, что увижу его таким.

– Я первый признаю, что был тогда в стельку, но я знаю, что видел! – решительно заявил он, выставив руки в защитном жесте, будто ожидая, что группа сейчас на него накинется.

– Дорогой, не нужно оправдываться. Я верю тебе, – заверила его Эди. Я кивнула в знак согласия с ней, как и остальные члены группы. Все мы знали силу страха, необузданную ярость фобий. Они легко могут сыграть злую шутку с разумом, заставить видеть то, чего нет, или скорее превратить что-то безобидное в нечто катастрофически ужасное, в нечто, от чего нужно немедленно спасаться бегством.

После нашего единодушного порыва Вало заметно успокоился, плечи его расслабились, черты лица смягчились.

– Спасибо. В любом случае, я знаю, что видел. Восьмерка, проступающая в форме его глаз поразила меня ужасом, так разительно отличающимся от эйфории, которую я испытывал раньше. Такая реакция и смутила, и встревожила меня, но тогда все, о чем я мог думать, – это о необходимости немедленно выбраться оттуда. Я практически вылетел за дверь, оставив недопитое пиво, оставив карточку в баре… И больше никогда за ней не возвращался. Нужно было вызвать такси, но опьянение и паника отняли у меня возможность мыслить рационально. Я просто запрыгнул в свою машину и поехал домой знакомым маршрутом. До дома было совсем недалеко, и я даже не думал, что что-то может пойти не так, тем более, что на дороге почему-то не было ни одной машины. Но где-то на полпути маршрут стал… совсем незнакомым. Я вдруг выехал на перекресток четырех дорог, которого никогда раньше не видел, несмотря на то, что ездил одним и тем же путем каждый день… Помню, подумал тогда, что его построили совсем недавно, ведь не было ни светофоров, ни дорожных знаков, ничего.

Вало недоверчиво покачал головой.

– Я сбросил скорость и продолжил ехать… Успокаивал себя тем, что до дома рукой подать, еще пара минут и все… но там, где улица должна была вести прямо к моей двери, неожиданно появился поворот направо. Пьяный и рассерженный, я вывернул руль, а потом еще раз, внезапно осознав ненормальную кривизну дороги. Улица, какой я ее помнил, должна была быть прямой, но теперь приходилось постоянно поворачивать, чтобы не оказаться на обочине.

Вало все больше распалялся, безумно размахивая руками, повышая голос…

– А потом неведомым образом я снова вернулся на тот перекресток, но совсем с другой стороны! И я снова проехал через него, снова уперся в изгиб дороги, повернул теперь уже налево... Такого просто не должно было быть, это было зверски неправильно, но я был ужасно пьян, я хотел домой, меня подстегивала уверенность, что, если я просто войду в свою дверь и лягу в свою кровать, все снова будет в порядке. Поэтому я ехал и ехал, пока не оказался… у бара.

Тиген невольно ахнула, делая очередную затяжку, и дым поднялся белым облаком, пока она пыталась откашляться, хрипя.

После того, как Тиген затихла, Вало сам прочистил горло, кашлянув в сжатый кулак.

– Человек в капюшоне стоял снаружи и махал мне рукой. Паника накатила новой волной. Я вдавил в пол педаль газа, говоря себе, что на этот раз точно доберусь домой, что все будет нормально, что в этот раз все получится, но на самом деле ни капли в это не верил. И оказался прав. Я снова выехал к чертовому перекрестку. Проехал через него, поворот направо снова увел меня от обычного маршрута обратно к перекрестку, через него, затем налево и… опять к бару.

Мне понадобилось несколько раз преодолеть этот путь, чтобы понять, что еду я по восьмерке. По форме, которой поклонялся много лет, которую считал смыслом самой жизни. И она была… бесконечной. Но не бесконечной в радости и красоте, во что я всегда верил, а бесконечно ужасной монотонной ловушкой, которая вызывала у меня звериную панику, отчаянное желание вырваться на свободу, как у животного, запертого в клетке. Я ехал по ней снова и снова, снова и снова, как будто несколько часов.

В конце концов, меня покинуло желание жить. Если бы смерть означала побег из проклятой ловушки, я бы с радостью принял ее. Я прибавил скорость, петляя меж двумя полосами движения, пока не разогнался до почти 150 километров в час. А потом вывернул руль и под яростный визг шин свернул с дороги прямо в дерево.

– Я поражен, что ты сейчас сидишь с нами… – У Алека от удивления отвисла челюсть.

Вало цинично усмехнулся – резкий и грубый звук. От пылкого рассказа у него под мышками расплылись пятна пота.

– Я и правда умер. Но владельцы дома, чье дерево я протаранил, вызвали помощь и меня откачали. В итоге, получив множественные переломы и очень серьезную черепно-мозговую травму, я впал в кому… И даже когда очнулся некоторое время не реагировал на внешние раздражители. Меня каждый день навещала сестра, составляла компанию, заботилась. В конце концов я выздоровел. Не полностью, конечно…Иногда мне требуется помощь в вспоминании некоторых вещей, поэтому я переехал жить к сестре. Однажды она спросила, что я видел, когда был по ту сторону, когда был в коме, когда не реагировал на внешний мир…

В темных глазах гиганта блеснули слезы.

– Я сказал ей, что видел свет. Что был окружен любовью и теплом… Моя сестра – верующая женщина. Я сказал ей то, что она хотела услышать, потому что не выдержал бы, если бы правда разбила ей сердце. Я не мог рассказать ей о том, что действительно видел, о том, что, я знаю теперь, лежит за пределами этой жизни. На самом деле, когда я умер… я не видел ничего.

Мрачное признание Вало вызвало у него невольный смех:

– В некоторой степени я оказался прав насчет смысла жизни, вселенной и всего прочего. Это восьмерка – бесконечная, никогда не заканчивающаяся. Но, как и та ужасная дорога, она бесконечна лишь в своем однообразии, в своем ничтожестве и одиночестве. В своей темноте. А потом я узнал, что произошло после моего пробуждения. Когда я впервые открыл глаза на больничной койке. И это лишь усилило мою фобию. В то время, пока меня поглощало бесконечное ничто, темнота, в то время, когда я очнулся, но был все еще мертв, заперт внутри почти угасшего сознания… тогда я не смотрел на мир как обычные люди. Сестра рассказала, что вместо этого мои глаза… мои глаза быстро двигались, постоянно оглядывая комнату, раз за разом обводя… форму восьмерки.

Последнее Вало едва пробормотал, впившись ногтями в ладони и тихо роняя слезы.

– С тех пор тревога, паника и ужас навсегда заменили благоговение перед цифрой восемь. Я живу отшельником… Ни с кем не общаюсь и в основном нахожусь в своей комнате, потому что всякий раз при виде восьмерки снова падаю в непроглядную темноту. Моя сестра находит меня, иногда даже несколько часов спустя, и возвращает к реальности… Только тогда я понимаю, что беспрестанно рисовал глазами форму восьмерки…

Затерянный в бесконечном ничто, которое она символизирует.

~

Оригинал (с) hercreation

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.